Участник Великой Отечественной, петербуржец Марк Сегаль о премудростях военных будней и жажде жизни.
По телефону мне ответил бодрый энергичный мужчина. Даже растерялась - ожидала услышать старческий надтреснутый голос. Нет, я ничего не перепутала, это был именно тот, с кем мне очень рекомендовали повстречаться – Марк Маркович Сегаль, участник Великой Отечественной войны, профессор, переводчик, филолог, специалист по страноведению, возраст которого почти 95 лет!
И вот я на улице Жуковского. Когда я оказываюсь в квартире Сегаля, то вижу целую художественную галерею – на стенах много хороших картин из сегодняшнего времени. Хозяин встречает меня в костюме, на груди награды. Подводит к висящему пиджаку, на котором пять(!) боевых Орденов Великой Отечественной войны, не считая медалей.
Марк Маркович улыбается щедрой белозубой улыбкой, щеки его молоды, кожа просто как у 50-летнего человека. Удивительно. Может, разгадка в том, что любит Марк Маркович жить по распорядку, никуда не спешить, многому радоваться, восхищаться женщинами, пить грейпфрутовый сок, за которым ежедневно спускается в магазин. Любит вечерком пригубить немного виски. Обо всем этом я узнаю постепенно, по мере нашего общения. Первым делом Марк Маркович угощает меня грейпфрутовым соком и конфетами с «волшебным вкусом» и мы, удобно устроившись в креслах друг против друга, начинаем разговор.
- Марк Маркович, вы любите надевать награды?
- Никогда, никогда их не носил, даже на 9 Мая надеваю только колодки. И мои студенты в Университете Герцена (РГПУ им. А.И. Герцена – Ред.), в котором я преподавал 60 лет, никогда не знали про мои ордена. Спросят – расскажу о своем военном прошлом. А так я никого не утруждал воспоминаниями. Я повесил мой парадный пиджак и нацепил медали, чтобы вы сразу могли удостовериться, что все это не лажа (слово М. Сегаля – Ред.), что я и вправду участник Великой Отечественной. Наверное, таких, как я, для кого война началась с самого первого ее часа, наверное, уже в живых никого нет.
Марк Маркович родился в Саратове в 1921 году 22 июня. За неделю до рождения Марка умер его отец. Потому отцовской любви и заботы Марк никогда не испытал. Окончил в Саратове школу с похвальной грамотой и поехал в Ленинград, где поступил в Военмех, на факультет боеприпасов. Проучился Марк всего два месяца - призвали в армию. 1939-й год, шла Вторая Мировая война. Марка направили в Киев в Школу младших командиров. Там курсантов учили распознавать вражеские самолеты, направление их движения – работа серьезная. В Киеве Марк прослужил около двух лет. Потом попал на границу с Румынией.
- В ту ночь с 21 на 22 июня я сидел на лавочке с одной милой украинской девушкой, - вспоминает Марк Сегаль. - Мы проговорили с ней до утра. А в 5 часов услышали рев самолетов. Подняли голову – на нас летели на низкой высоте «мессершмитты» с большими крестами на боках.
Так я встретил свое 20-летие и начало войны. Помчался в часть – приступать к работе. Был я младшим политработником, носил четыре треугольничка – как у старшины. Для меня начало войны не было неожиданностью. На руках давно был документ, в котором говорилось, что война с Германией неизбежна. И я обязан был читать этот документ солдатам и даже гражданскому населению. Кстати, Рихард Зорге предупреждал, что война обязательно будет и указал время: июнь 41-го. Сталин не очень ему поверил, Зорге получил Героя Советского Союза только в 1964 году - через 20 лет после того, как японцы, союзники Германии, казнили Зорге.
- Вы помните свое первое боевое задание?
- Конечно! Оно было знаменательным. Я должен был доложить в штаб армии о самолетах, которые летели над нами в сторону Киева и Полтавы, их количестве и видах. Позвонил по телефону, спросил: «С кем имею честь?». И услышал: «Иван Данилович Черняховский». Я сжался весь, но собрался с духом, доложил информацию. Знаменитый командир меня похвалил, а я до сих пор помню эту свою робость.
Потом наступили тяжелые времена. Армия попала в окружение. Мы сбросили военную одежду, оделись в штатское, и выбирались лесными дорогами к своим, что заняло три месяца. Не ожидали, что война так надолго затянется. Абсолютно точно знали, что у нас больше самолетов и танков, орудий, были уверены, что легко разобьем врага. А оказалось, что мы не готовы к войне. Ворошилов был неумелым министром обороны. Ситуация стала меняться, когда на этот пост вступил Тимошенко.
Но что говорить вообще о войне? О ней столько уже всего написано. Наверное, вам интересней какие-то эпизоды, какие-то мои личные наблюдения?
Мне только остается удивляться, как Марк Маркович чувствует собеседника, сразу видно, что долгое время общался с молодежью – отсюда и свежесть восприятия, и быстрая реакция.
- Скажу я вам, немцы не были такими уж страшными злодеями, как многие себе представляют, - продолжает Марк Сегаль. - Вот эсэсовцы, которые пришли позднее, те да, зверствовали. Было это было в Шепитовке, на границе с Румынией. Мы выходили из окружения, мне надо было перебраться через реку по мосту. Навстречу шел немецкий солдат. Никак не разминуться. Когда поравнялись, я улыбнулся и сказал по-немецки: «Есть ли у тебя сигареты закурить?». Я хорошо знал немецкий со школы. Он в ответ подмигнул: «Дезертир?». И дал мне пачку. Не задержал, не подал сигнал. Немцы тоже тогда считали, что через месяц для них война закончится.
Дошли мы до Киева. Наконец надели военную форму. Случай один не забуду. В окопе сидели с офицером. Вокруг снаряды рвутся, пальба страшная. Наконец все закончилось. Я офицеру говорю: «Вставай, пойдем, чего сидишь?». Он молчит, я его тереблю – а он мертвый. Столько лет прошло, а вот врезалось в память, порой даже снится это.
В начале 43-го меня направили в Тоцкие лагеря, я готовился стать командиром батареи. Там у меня роман приключился – с очень красивой женщиной. Муж погиб на фронте. А я заметный парень был, вел кружок художественной самодеятельности, в качестве конферансье выступал. Она очень хотела, чтобы я остался. Но я рвался в бой – и уже через три месяца попросился на фронт. Меня тогда больше женщин война увлекала. Я на четырех фронтах воевал. На Первом и Втором Украинском, на Воронежском, на Центральном. После обучения командиром артиллерии пушки у меня были 76-милиметровые. И возили их американские грузовики – студебеккеры – им не страшны были никакие дороги. 4 машины и 4 пушки. Со всем этим богатством я так и встретил Победу в Праге. Прошел через Румынию, обеспечивал этими своими пушками переход наших войск через Дунай. Участвовал в освобождении Венгрии, Болгарии. После войны попал в Болгарию в город Шумен, зашел в местный музей и удивился: на меня со стены смотрел… я! Молодой. Меня какой-то местный фотограф снял как героя-освободителя. Так я вошел в историю города Шумена.
Помню, в Венгрии были тяжелые бои. Вот где мы прочувствовали всю жесткость приказа Сталина за № 227. «Ни шагу назад!». Я оказался со своей батареей в низине под обстрелом немцев. Потерял много солдат, одного офицера. Побежал к командиру бригады, полковнику Огурцову: «Что делать? Дайте мне возможность уйти из этой низины наверх, чтобы нас не видели немцы!». Но Огурцов сказал мне: «Сынок, ты забыл приказ 227? Ни шагу назад!». И ничего не поделать тут было.
Битва за Брно. Вот там я увидел пример мужества, который нам показали девушки 24-25 лет. Поверьте, не было ни одного случая, чтобы струсила девчонка. Смелые, отчаянные они были. Однажды во время атаки сильно ранили одного бойца, и он лежал в 300 метрах от нас, в кустах – стонал. А мы не могли его вытащить – потому как обстрел страшный. Пришла санитарка и стала нас крыть матюками, как же мы бросили товарища в беде! Ринулась под пули. Мы еле ее оттащили. Не боялась ничего! Потом уже к вечеру, когда стемнело, мы того бойца вызволили. Но мата от девчонки наслушались выше крыши!
Только никакая девчонка на войне не могла затмить мою школьную любовь – Руфь. Фамилия у нее была – Миленькая. Ждала она меня всю войну в Саратове, и даже целый год после, пока я в Маньчжурии служил. Близких отношений у нас не было. Я приехал, и она мне сказала: «Что ж, давай жениться, я тебя так долго ждала». А я ей: «Ты за эти годы успела получить профессию врача, а у меня кроме 10 классов - ничего. Дай мне возможность хоть немного поучиться, обрести профессию». Но Руфь ответила мне: «Нет, ждать я тебя больше не буду». И вскоре вышла замуж, за прекрасного, кстати, человека. Они уехали в Узбекистан, а потом в Америку. В один из своих приездов в США, где я читал лекции по фонетике на английском и русском языке, я взял с собой жену Дину, которая у меня тоже врач, и мы приехали в гости к Руфь и ее мужу в Чикаго. Это была для меня очень грустная встреча. У Руфь уже были правнуки и совсем другая жизнь. Больше мы никогда не встретились и только перезванивались. В день ее рождения 22 февраля 2014 года я поздравил ее по телефону – у нее был бодрый хороший голос. Через 11 дней ее не стало.
- Почему вы стали филологом и переводчиком?
- Наверное, война повлияла. Прошел пол Европы, потом были Манчжурия, Дальний Восток, увидел, насколько мир большой и надо уметь в нем общаться. У меня был старший командир, который великолепно владел английским. Он говорил, чтобы я шел по линии иностранных языков, мне это пойдет. Я благодарен ему за совет. Мое образование позволило мне восемь раз побывать в США с лекциями, которые я читал в самых разных штатах, побывать в Англии, Японии, во многих европейских странах. И вообще лучше понять, как же мир устроен. После Сталина, Хрущева и Брежнева, в те годы, когда пришел к власти Ельцин, не воспринимала Америка нас как противников. Доверительные были отношения. В 2010-м году были у нас в институте на практике две молодые американки. Меня пригласили руководить их научными проектами. У одной была тема «Штрафные роты», у второй – «Парады Победы». Когда я посмотрел список литературы на английском и переводную на русском языке, которые использовали девушки, это оказались очень подробные, достойные исследования зарубежных авторов с очень позитивным настроем в адрес нашей страны. Сегодня ситуация перевернулась. Но такова геополитика, здесь надо быть серьезным дипломатом. Если бы Путин мог меня услышать, я бы дал ему ценные советы, как сегодня выйти из сложной внешнеполитической ситуации.
- При вашем участии, я знаю, в конце 60-х был создан первый в стране учебник иностранных языков с аудиоподдержкой. Этот метод обучения оправдал себя?
- Еще бы! Конечно. Основан этот метод был на отличной французской технике, которую мы закупили в нашем Герценовском университете, тогда институте, и сопроводили учебники пластинками, которые дублировали напечатанный текст голосом. Я как методист делился этим опытом в разных городах СССР: Риге, Тбилиси, Минске, Ташкенте. Работал на юге Венгрии в университете. В 80-е был очень забавный случай. Меня в одном из книжных магазинов на Бродвее остановила женщина. Спросила на чисто русском языке: «Вы не муж Дины?». Я был поражен, но разговор не продолжил, потому как за нами тогда неотступно следили сотрудники КГБ. А дома, рассказав жене этот случай, понял, почему был «опознан» в Нью-Йорке. Оказывается, это была подруга Дины, которая четыре года изучала английский по моей методике - в конце 60-начале 70-х я вел на ленинградском телевидении программу «Английский для взрослых». Как сказала мне Дина, английский ее подруги оказался весьма хорош для того, чтобы она с легкостью могла адаптироваться в эмиграции.
- А у вас самого никогда не возникало мысли перебраться за рубеж, в те же Штаты?
- Знаете, нет. Хотя и родные там обнаружились, уехавшие еще до революции, и их там теперь множество, есть даже две китаянки и негритянка, кто-то из них у нас на даче гостил. Но я уверен, что нигде, ни в одном учебном заведении за рубежом, меня бы не любили так, как в моем родном Герценовском университете. Поверьте, мне было всегда комфортно здесь. Мама после войны жила со мной в Ленинграде, я ее перевез из Саратова. Здесь ее могила. У меня в Петербурге сын, правда, нет внуков и правнуков – так уж случилось. Нет у меня и внучатых племянников, которые бы могли появиться от двух моих старших братьев – один погиб под Сталинградом, другой под Ленинградом в Дубровке. Я вот все думал, кому завещать мои книги? Их же очень много – и прекрасной методической литературы, и словарей иностранных, и уникальных иллюстрированных альбомов о самых разных уголках Америки. И я придумал – я подарил тысячу двести изданий библиотеке моего родного университета имени Герцена. На очереди полторы сотни художественных альбомов, которые я много лет собирал в Дании, Швеции, Германии, Франции. Думаю, это верное решение.
Мы еще долго сидим на уютной кухне Марка Марковича и Дины Александровны, попивая виски и закусывая овсяным печеньем. Неутомимый Сегаль рассказывает много интересного – например, как танцевал с Майей Плисецкой. Видя мои удивленно вскинутые брови, поясняет: конечно, не на сцене - пригласил ее на вечеринке на танец в Большом театре, где присутствовал в качестве переводчика директора Каирской оперы. Вспоминает, как общался в Вашингтоне с сенатором Конгресса Джоном Гленном, повторившим полет Гагарина. Гленна очень интересовало все, что происходит в нашей стране. Сегаль видел лунные породы в одном из музеев Вашингтона, которые были привезены американскими астронавтами. Потом нашел такие же камни в экспозиции в России - их поднял с поверхности планеты луноход.
Мир маленький и хрупкий, - считает Марк Сегаль, человек, прошагавший всю войну, увидевший много стран, постигший много культур за свою долгую жизнь. И надо иметь мудрость, чтобы этот мир сохранить.