Пасынки Сталинграда

Совсем скоро мы в очередной раз отпразднуем 9 мая. Будем вспоминать героев: отважных летчиков, танкистов, артиллеристов – солдат Победы. И тружеников тыла – тех, кто своим трудом внес очевидный вклад в этот день. Но рядом с этими людьми выросло целое поколение, которое не заслужило орденов и медалей и не получает щедрую тысячу рублей ко Дню Победы.  Но они - наша история и это тоже наши люди.

Это рассказ не о детях Сталинграда – это о его пасынках и падчерицах. Их мало осталось - они тихо и незаметно прожили свою тяжелую и безрадостную жизнь, вступив в нее в 40-х еще при Сталине и безмолвно, без жалоб сойдя в пенсионный ад 90-х.

Они практически не оставили следа в отечественной истории – запомнилась лишь их покорность судьбе и почти рабская готовность трудиться в любых, нечеловеческих  условиях. И способность подчиняться каждому, у кого хватает наглости отдавать приказания, и выживать даже при пустых магазинных полках. Их детство пришлось на войну, заморозившую их на всю оставшуюся жизнь. Их молодость прошла под грозным взглядом усатого вождя. Старость они встретили на коленках, на дачных грядках, рядом с жалкими халупами, которые «добрые» власти разрешили им построить из мусора и уворованных тарных дощечек.

Вот история знакомой мне семьи  Пилипенко из села Садовое.  У Любы было три сестры – аналогия с чеховскими или булгаковскими сестрами выглядит как горькая насмешка. Все они родились в десятилетие с 1927 по 1937 годы – отец их был репрессирован как раз в 37-ом. От вернувшихся после войны из тюрем односельчан они узнали, что дали ему десять лет, сидел он на зоне где-то за Уралом. Началась война – он просился на фронт – ему отказали. С несколькими заключенными он бежал с зоны, надеясь, что его все же возьмут в армию. И окончательно сгинул где-то в сибирских болотах.

Но все это было уже в годы войны, а до нее бедные девчонки хлебнули лиха – сразу после ареста отца они стали «вражнюками» - так называли в том не шибко милосердном Садовом детей репрессированных. Жить было просто не на что. Старшая, жившая отдельно сестра, еще как-то успела до ареста отца закончить курсы трактористок и получила работу. Для вдовы и младших работы не нашлось - они погрузились в беспросветную нищету.

Ни еды, ни одежды, ни хотя бы общения с друзьями, без чего невозможно счастливое детство – все разом и вдруг отвернулись от них. Люба и сегодня помнит, как вечером после обыска в их скудном жалком домишке в окно полетели камни -  нашлись в славном своим состраданием русском «миру» нелюди, желающие добить несчастных.

Шли наполненные тихим холодным отчаянием годы.  На русскую землю пришла война – жизнь большинства населения изменилась к худшему. Но на этих несчастных детях это почти не отразилось:  они так же, как и до войны, голодали, кутались в обрывки одежды, делили одну пару галош на всю семью. Их никто нигде не ждал, никто не заботился о них, никому они не были нужны – даже государству, занятому войной за свое собственное существование. Для них не нашлось даже скудной ленинградской пайки!

Так прошло детство, и уже проходила нищая, безрадостная и безнадежная юность…

Как, какими словами передать муки девушки, обреченной на нищету и голод, одиночество и страх, практически выброшенной из жизни? Кто знает, каково это – жить безо всякой надежды и утешения, не зная радости или хотя бы тени спокойствия и уверенности в завтрашнем дне? Есть ли какой-то смысл в тяжком труде выживания, когда впереди – только это? Какими, скажите, достижениями страны и ее победами можно оправдать такое существование?

Случайно Люба узнала про то, что набирают молодежь на восстановление разрушенного Сталинграда. Она упросила старшую сестру, чтобы та подала от ее имени заявление. Ее приняли! Сначала Люба попала в ФЗУ – фабрично-заводское училище, дававшее специальность тем молодым рабочим, кто ее еще не имел. Она впервые получила обувь, настоящую одежду – два комплекта: комбинезон для работы и платье для повседневной носки; впервые она ощутила «роскошь» ношения нижнего белья. И – о, чудо! – трижды в день их кормили, щедро, по ее мнению, отпуская хлеб, так, что они, даже ложась спать, еще могли погрызть горбушки. 700 граммов хлеба – царский подарок для девушки, которой и брюква с отрубями была в радость! Ад кончился! Забыть его?

Где-то в больших городах, в столице, на съездах победителей, бубнили речи про то, что жизнь становится все веселей день ото дня; это там шла общественная жизнь, работали радиостанции и выпускались газеты; рабочие ставили рекорды, а интеллигенты бешено боролись за народное счастье.

А что ЭТО было, вот это – в Садовом? Это название от слова «сад» происходит или все же от «садо»? Ты как думаешь?