Сегодня мы завершаем публикацию воспоминаний Нами Микоян из её книги «Своими глазами. С любовью и печалью». В этой части невестка легендарного партийного и государственного деятеля Анастаса Микояна рассказывает о том, каким он был на самом деле в той непростой жизни, которая выпала на долю единственно выжившему из всех 26 бакинских комиссаров, расстрелянных в 1918 году в окрестностях Красноводска. Эта часть воспоминаний относится к послевоенному периоду жизни большой и дружной семьи во главе которой долгие годы стоял Анастас Микоян.
Моя судьба сложилась так, что я прожила рядом с четырьмя поколениями людей, близко стоявших к власти, видела четыре исторические эпохи, сменявшие одна другую. Сталин и его окружение, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв.
Близко знала великих музыкантов, художников, поэтов, известных военачальников. Видела этих людей в неофициальной обстановке и не то, о чём писали газеты.
Оглядываясь в прошлое, думаю о том, как много довелось увидеть, узнать, пережить. Росла в советской стране, и всё, что происходило в ней, коснулось и меня. Видела людей, озарённых идеей социализма, мечтавших о новом обществе, обществе равных. Такими идеалистами-романтиками были и мои родные, и их друзья, и большинство вокруг. Они искренне верили в светлое новое будущее и отдавали все свои силы достижению этой цели. Наивные и чистые, они не сразу поняли жестокость нашей централизованной Системы, не сразу увидели, какая трагическая пропасть легла между Идеей и её реальным осуществлением. Не сразу увидели тот страшный калейдоскоп событий, в котором переплетались добро и зло и жертвами которого они стали.
Анастас Иванович Микоян родился в Армении, в деревне Санаин, в одном из живописнейших районов – Лори. Высокие горы, леса, монастыри, внизу, в ущелье, – река, на берегу её – город Алаверди. Там с древних времён находились медные рудники, а затем медеплавильный завод. Родился он в 1895 году в семье плотника Ованеса Микояна, его крестили и дали греческое имя Анастас, мать ласково называла его Арташ – это древнее армянское имя ей было ближе (кстати, имя моего отца в метрике тоже Арташес, полное от Арташа). В семье был старший сын Ерванд, две дочери – Воскеат (Воски) и Астгик и младший сын Анушаван (Ануш), известный в России под именем Артём, в будущем главный конструктор истребителей «МиГ».
Анастас Иванович был невысок, подтянут, собран, динамичен, с характерным армянским лицом и блестящими выразительными глазами, весь, как сжатая пружина. Говоря с собеседником, всматривался живым проницательным взглядом. Красивым его лицо вряд ли можно назвать, если б не глаза – карие, глубокие, светящиеся умом, часто меняющие выражение – от гневного до лукавого. Говорил немного, но быстро, с небольшим восточным акцентом.
В 1946 году встреча Анастаса Ивановича с избирателями прошла в большом зале оперного театра города Еревана. Он выступал, приветствие произнёс по-армянски, затем перешёл на русский. По-моему, тогда он читал своё выступление по бумаге. В то время все читали. Но много позже, в 60-х годах, я слышала его выступление в Высшей партийной школе для иностранных коммунистов. Он был там после большой поездки по Японии, Индонезии, Бирме и рассказывал о международном положении того региона. Говорил великолепно, убедительно, с историческими фактами, с цифрами, зажигательно – речь его, длившаяся около двух часов, вызвала неподдельный интерес у слушателей. Все оживились, блестящий оратор родился на глазах у всех, его образ совершенно не совпадал с привычным имиджем советских руководителей. Там же после Микояна должен был выступить Хрущёв, но он отменил своё выступление, видно, не хотел выглядеть хуже.
Я сидела в зале сбоку, слушатели были в основном латиноамериканцы – их глаза возбуждённо горели, они аплодировали после выступления очень долго. Я тоже находилась под большим впечатлением – таким Анастаса Ивановича я ещё никогда не видела – открытый, мысли яркие, речь логичная, острая, блестящая. На обратном пути (я ехала в его машине) чувствовалось, что он весь ещё в состоянии душевного подъёма. Волнуясь, поблагодарила его за то, что он взял меня с собой на эту встречу, и за произведённое впечатление.
Вообще, когда Анастас Иванович был «в ударе», он хорошо рассказывал, подробно и точно подмечал детали, моментально делал анализ, выводы. Слушать его было интересно, независимо от того, рассказы ли это о начале революционной деятельности или о встречах с Кастро, Кеннеди. В воскресные дни, когда семья собиралась за обеденным столом и приходили брат Анастаса Ивановича, его шурин (брат жены), разговоры в основном шли об авиации, так как трое сыновей были лётчиками. Брат Анастаса Ивановича, Артём Иванович, был немногословным, улыбался задумчиво, говорил мягко, но твёрдо высказывал своё мнение. Сыновья-авиаторы спорили друг с другом, и отец их резко обрывал, если видел явную бессмысленность спора.
Анастас Микоян с Фиделем Кастро на Кубе
А. Микоян прожил большую жизнь, как говорили в народе, «от Ильича до Ильича». Увлёкся идеями революции, ещё будучи слушателем Эчмиадзинской духовной семинарии, читал там Маркса, много занимался самостоятельно.
Вспоминая Анастаса Ивановича, я всегда думаю о свойственной ему тёплой доброжелательности, внимании к людям, которые в той среде встречались очень редко, и в то же время о его рациональной жёсткости.
Беседы с близкими людьми очень оживляли жизнь Анастаса Ивановича, были ему необходимы. С женой, больным человеком, он сохранял чисто формальные отношения: уезжая в отпуск, звонил ей всегда ровно в семь часов вечера, справлялся о здоровье. Она это болезненно переносила, иногда в редком порыве высказаться говорила мне, что его внимание внешнее, что это для других, для проформы.
Анастас Иванович был очень близок со своим братом Артёмом Микояном и с братом жены генералом Гайком Туманяном, незаурядной и яркой личностью. Он также всегда радостно встречал Льва Шаумяна, сына Степана Шаумяна, известного революционера, одного из 26 бакинских комиссаров.Со Львом Степановичем они всегда много и с удовольствием говорили о политике, о прошлом. Также доброжелательно общителен был Анастас Иванович с мужем сестры своей жены, академиком А. Арзуманяном.
Нами Микоян с Анастасом Ивановичем и детьми, 1964
Когда я вошла в семью Микоянов, Анастасу Ивановичу было пятьдесят пять лет. С тех пор и до самой кончины, точнее до последней болезни, его ритм жизни всегда был одинаков. Спал он лет с пятидесяти пяти в отдельной комнате, вставал утром рано, его обычно будила экономка Катя, она приносила ему стакан свежевыжатого апельсинового сока. Умывался, делал небольшую зарядку, одевался и выходил завтракать в столовую. Ел он вообще очень мало, никогда не помню его желания попробовать то или иное блюдо, хотя ему готовили вкусную еду.
Его привлекало то, что полезно, мясо он ел редко, в юности даже был довольно долго вегетарианцем. Завтрак – обычно или шпинат с яйцом, или каша рисовая с тыквой в небольшой тарелке, один кусок поджаренного чёрного хлеба и чашка кофе с молоком. После завтрака небольшая прогулка по двору (если это не в Кремле), затем садился в машину, которая уже ждала несколько сбоку от парадного входа, и уезжал в Кремль на работу.
Обедал Микоян на работе. Как он сам иногда говорил, это была овощная закуска, немного супа и мясо или рыба, на сладкое летом арбуз, дыня. В воскресенье на даче обычно готовили или суп лобио (красная фасоль), или кавказский куриный суп – чихиртма (бульон со взбитыми яйцами, луком, зеленью), или щи, любил он суп из молодой крапивы или щавеля. На второе – голубцы с мясом, из капусты или виноградных листьев (долма), плов или котлеты. Деликатесов никаких не было. На столе стояли бутылки две сухого грузинского вина, минеральная вода боржоми, всегда много солений – делали дома по рецепту бабушки Тамары, особенно Анастас Иванович любил квашеную капусту с перцем.
Под Москвой, если ехать по Рублёвскому шоссе, а потом повернуть налево на Успенское, начинается прекрасный лесной район. Там до революции строили загородные виллы. Позже, после установления советской власти, это было лучшим местом отдыха. Таким оно остаётся и до сих пор. Здесь находятся дачи членов правительства, а теперь и бизнесменов – «новых русских» – вдоль дороги построены дома-замки.
Там же, у деревни Калчуга, после конечной станции электрички Усово, за высокой старинной кладки кирпичной стеной стоят четыре здания – Большой, Малый, Третий дом, кухня, сооружённые в начале XX века.
Майндорф построил много прекрасных строений в Барвихе и дальше по Успенскому шоссе. У него купил дом армянский промышленник Зубалов. Эта загородная вилла Большой дом – была, когда мы в ней жили, очень красива. Готический замок из красного кирпича: мраморные входы с трёх сторон; мраморные лестницы на второй этаж и в подвал; вестибюль, холлы, стены, обшитые красным деревом, морёным дубом, на них – мраморные медальоны итальянской работы – Мадонна с Младенцем в холле и пейзаж на стене на лестнице, ведущей наверх; в конце лестницы большой французский гобелен на стене; мраморные камины на первом и втором этажах.
О даче Зубалова писала Светлана, дочь Сталина, а также Владимир Аллилуев. В 20–30-е годы там жили члены правительства: Дзержинский, Ворошилов, Сванидзе (родня первой жены Сталина), Енукидзе, Гамарник, Микоян и кто-то ещё. К 40-м годам остался один Микоян с семьёй. В 50-е годы, когда сыновья обзавелись семьями, в Малом доме жили старший и младшие сыновья. В Третьем доме, где находились хозяйственные помещения, на втором этаже сделали квартиру из шести комнат и кухни, разделённую коридором, неуютную, как казарма, там жили два средних сына с семьями. Обедали в Большом доме все вместе, там же был вечерний чай. Летом накрывался стол на полянке у Большого дома.
Воскресные дни всегда были обязательными для сбора семьи – не дай бог, опоздать к обеду! Непременно приезжали братья Анастаса Ивановича и Ашхен Лазаревны, муж сестры Ашхен Лазаревны – директор Института мировой экономики А.А. Арзуманян был молчаливым и порядочным человеком. Как-то, когда создавалась хрущёвская программа партии, я спросила у него: неужели они правда рассчитывают в 1980 году построить коммунизм? Он ответил: «Конечно, нет, это нереально, но Хрущёв не хочет слушать, и мы вынуждены писать так, как хочет он». Вот так просто готовились серьёзные документы, реальность не соответствовала обещаниям, планам. И всё сильнее расходились ножницы теории и практики.
Анастас Иванович был очень патриархальным человеком: большая семья, родня, внуки, дети, бабушки – весь род должен быть вместе. Внимательно и строго относился к воспитанию внуков, уделял этому всё своё свободное время.
Каждый отпуск он брал с собой своих десятерых внуков с няней в Пицунду или Мухалатку (Крым), приучал их к дисциплине, воспитывал в них бесстрашие, учил прыгать в море, плавать, жить дружно в коллективе, есть всё, что дают. Помню, после поездки в Китай Мао Цзэдун, заметив его интерес к китайской пище, прислал в Москву на время повара с продуктами, и дня два у нас был китайский стол. Анастас Иванович требовал, чтобы все всё пробовали, как взрослые, так и дети. «Люблю – не люблю к еде не имеет никакого отношения», – часто повторял он.
Анастас Иванович был волевым человеком, с огромной выдержкой и от окружающих требовал осмысленных поступков и чётко выраженной мысли. Когда мне предстояло о чём-нибудь говорить с ним серьёзно, я обдумывала каждое слово. Он гулял в парке у дома по дорожкам в любую погоду, одеваясь в зависимости от неё, вышагивал по два-три часа и всегда размышлял, что было заметно и по походке, и по чёткому ритму. В последние годы жизни на Воробьёвском шоссе, уже когда он был одиноким, по утрам мы гуляли с ним вдвоём по дорожкам за домом. Обычно на даче в воскресенье смотрели фильмы – экран помещался на стене бильярдной, а будка за гостиной у веранды. Летом, на отдыхе, фильмы показывали почти каждый вечер. Анастас Иванович любил театр и ходил на спектакли с нами, а позже с внуками обязательно. Я думаю, к театрам он привык при Сталине, так как тот придавал им большое значение.
Любил гулять с детьми и по дачному парку, и за воротами в лесу, ходили к Москве-реке. Зимой он иногда сам возил их, ещё маленьких, на санках. Следил, чтобы все умели кататься на коньках, лыжах.
Семья Микоянов. Справа стоят Надя с Алёшей, 1956
Много мелочей хранит память, например, о кофе с лимоном. Однажды иранский посол угостил его кофе с лимоном. Анастас Иванович был голоден и налил в кофе молока, ломтик лимона взял в рот. Хозяин ему деликатно подсказал, что кофе пьют или с молоком, или с лимоном. Он это запомнил.
Последние годы жизни, уже будучи на пенсии, Микоян отдыхал на государственной даче в Новом Афоне (она была менее престижной), говорил о деревьях, знал разные породы.
В его спальне и кабинете на стенах висело много фотографий. Сыновья, внуки и снимки из ранней молодости со Сталиным, Ворошиловым, Орджоникидзе. Он ничего не менял, говорил: «Это мой мир, сюда не должны приходить посторонние».
В последние годы, гуляя по дорожкам правительственной дачи в Пицунде, построенной при Хрущёве с неоправданным купеческим размахом, непроизвольно проводил параллели, сравнивал их со скромностью дач Сталина.
Как-то долго гуляли, и он с горечью рассказал, что жена его Ашхен Лазаревна после гибели сына Володи на фронте около года с ним не говорила. В начале войны просила уберечь детей от войны, он объяснял, что не может сохранить своих, когда гибнут чужие дети. В минуту откровения было заметно, как тяжело ему об этом говорить, в то время он страдал из-за гибели сына не меньше.
В Зубалове, в Большом доме, в спальне Анастаса Ивановича над кроватью висела небольшая фотография жены – красивой молодой женщины со строгим лицом. Глядя на эту фотографию, я понимала, что такую женщину он не мог не полюбить. Характер у жены Микояна был сложный всю жизнь, но она – человек редкой честности и высоких нравственных устоев. Много случалось в её жизни потерь, драматических ситуаций, к шестидесяти годам она уже была тяжело больна. В ноябре 1962 года Ашхен Лазаревна, проснувшись утром и сев на кровати, внезапно умерла. Анастас Иванович был в это время на Кубе.
8 февраля 1998 года Евгений Примаков, в день памяти покойной жены Лауры, который он отмечал, собирая всех друзей семьи, рассказал о своей встрече с Фиделем Кастро на Кубе и о том, как Фидель делился воспоминаниями о Микояне.
«Были напряжённые дни Карибского кризиса, – Фидель говорил образно. – То мне выламывали руки – установи ракеты, то выламывают руки – надо снять». Кастро на уступки не шёл. На переговоры приехал Микоян. Движения не было. Внезапно из Москвы пришло экстренное сообщение о смерти жены Микояна. Фидель ему сказал: «Я распорядился, самолёт сейчас же будет готов к вашему вылету». Микоян молчал, потом ответил: «Я никуда не уеду», – и отошёл к окну. Фидель смотрел на него, проходили минуты, Микоян продолжал стоять у окна, глядя на океан. По щеке Микояна медленно скатывались слёзы. Фидель рассказал: «Решение я принял в эти минуты и вечером на переговорах сообщил о своём согласии убрать ракеты». Вот как это было. Сильно, по-мужски, два громадных человеческих духа. Они были равны на высоте, которой редко достигают люди. Только одиночки. Такие моменты не забываются, Фидель помнил и поделился с тем, кто поймёт. И ещё сказал, вспоминая о последней поездке в Москву. На его просьбу повидать Микояна из ЦК КПСС пришёл ответ: «Встреча Ф. Кастро с пенсионером А. Микояном нецелесообразна».
Похоронили жену Микояна без него, Хрущёв не пришёл на похороны, поместили некролог в газете за подписью Льва Шаумяна, близкого семье человека, прошла официальная панихида, похоронили её на Новодевичьем кладбище, у могилы отца, матери, сына, свекрови. Когда скончался А.И. Микоян, его похоронили рядом, там же лежит и их третий сын, отец моих детей, Алёша. В марте 2010 года умер младший сын Микояна Серго. Он похоронен там же, у могилы его первой жены Аллы Кузнецовой.
Когда Анастас Иванович прилетел с Кубы, он сразу поехал на кладбище, а потом, вернувшись домой, стремительно поднялся на второй этаж, где был в гостиной киноэкран. Комендант Даранов ему сказал, что похороны сняли на плёнку, и Анастас Иванович хотел посмотреть кадры один.
В ночь на Новый 1962 год я была в своей комнате одна, решила никуда не выходить. Неожиданно часа в три-четыре стук в дверь, вошёл Анастас Иванович, он вернулся из Кремля. «Почему ты никуда не пошла? Не надо оставаться одной, это неправильно». Был он явно рассержен. С тех пор Анастас Иванович приглашал меня на все встречи Нового года в Кремль, на некоторые приёмы и театральные премьеры. Вспоминаю его с благодарностью – в семье мужа только он проявлял ко мне заботливость и участие. Микоян никогда не помогал материально, хотя после ухода мужа эти трудности возникали, но заботу о здоровье, о самочувствии – проявлял всегда.
Был Анастас Иванович разным. В трудный для меня период, когда снимали с работы моего дядю, Анастас Иванович, узнав, что я собираюсь ехать в Ереван, позвал меня к себе и сказал, что ехать мне не разрешает, так как Хрущёв ненавидит Арутинова, может его арестовать, и он не хочет, чтобы там в это время был кто-то из его семьи. Мы говорили часа четыре. Я твёрдо стояла на своём, он приводил доводы вплоть до «это не твои родители, ты не должна ехать». Я отвечала: «Они мне больше чем родители, я поеду». К концу словесной борьбы я, уже почти сдаваясь под напором его резких, недобрых аргументов, посмотрела ему в глаза и сказала: «А если бы такое случилось с вами и дети, которых вы воспитали, к вам не пришли?» Он ответил неожиданно: «Езжай».
По возращении из Еревана старалась избегать его. Этот разговор долго оставался в памяти. Но иногда, встречаясь с Анастасом Ивановичем глазами, чувствовала его доброжелательность, понимала, что он ценил во мне мою преданность родным.
Он очень был огорчён, когда мой муж, его сын, решил уйти к другой женщине. На меня Анастас Иванович сердился, что мужа без борьбы отпускаю. Он сказал: «Я его разжалую, из генерала он станет лейтенантом, пошлю в Сибирь». Я в ответ: «Пусть уходит, если любит другую. И не надо его наказывать. Это ваш сын, вы всё равно его потом простите. Лучше я с детьми уйду».
Уйти из семьи мне Анастас Иванович не разрешил. Переживал за мою судьбу. Алёшу с его новой семьёй никогда не принимал, мои дети и я были всегда согреты его теплом и заботой. Алёша потом расстался с той женщиной, искал счастья, покоя, женился снова, родился сын, но всё было непросто.
Грустно и драматично окончилась жизнь Анастаса Ивановича. После вынужденного ухода на пенсию он жил на предоставленной ему последней даче по тому же шоссе, после Успенского, не доезжая совхоза «Горки-10». Уютная деревянная двухэтажная дача, недалеко река, место ему очень нравилось. Он говорил: «Хотели меня наказать, а мне в моём возрасте ещё лучше – открытое место без елей и сырости».
На даче зимой он жил один – летом внуки были с ним, а зимой приезжали только на выходные. Потом все повзрослели, появились свои интересы. Сыновья и невестки приезжали всё реже.
Когда Микоян умирал, мне позвонила его лечащий врач Клавдия Петровна, и я с детьми поехала к нему в больницу. Он уже был без сознания. Правительство хотело похоронить Анастаса Ивановича без шума. Обычно людей такого ранга провожали из Колонного зала и хоронили на Красной площади. Но Брежнев распорядился не устраивать демонстрации. Предоставили для прощания зал Дома учёных, военного оркестра не было; хоронить его решили на Новодевичьем кладбище, рядом с матерью, братом, женой и сыном.
Брежнев приходить в Дом учёных не собирался. Однако, получив огромное число телеграмм с соболезнованиями от многих глав правительств, после звонков из посольств с вопросами, куда и когда можно прийти выразить своё последнее уважение выдающемуся государственному деятелю (у всех свежа была в памяти его роль в развязке узла между Москвой, Кубой и США), правительство срочно распорядилось прислать оркестр, придать соответствующую форму похоронам. Приехал сам Брежнев и, естественно, его «сотоварищи».
На похороны пришло много людей, но ещё больше в зал Дома учёных не попало – ближайшие улицы по Кропоткинской были оцеплены милицией.
У меня сохранилось много воспоминаний о Микояне, но обо всём не расскажешь.