Историк, писатель, философ и полиглот Юрий ВЯЗЕМСКИЙ, пожалуй, самый известный профессор в России. Причиной тому его авторская телепередача «Умницы и умники», которую он ведёт с 1992 года. В интервью «АН» заведующий кафедрой мировой литературы и культуры журфака МГИМО делится соображениями о российской молодёжи.
Материальное и духовное
– Конфликт отцов и детей был везде и всегда?
– Мне как-то раз попал в руки древнеегипетский папирус: автор сетовал на поведение сына. Мол, мы в молодые годы учились и учились, работали и работали, а этот шалопай живёт на мои деньги, бродит по берегам Нила, бренчит на арфе, работать не хочет… За тысячу лет до Рождества Христова существовала точно такая же проблема отцов и детей, как сегодня, вчера и позавчера. Родителям хочется, чтобы их поросль взяла у них только самое хорошее. Они забывают, что когда-то тоже бродили по берегам Нила. Или Невы. Или Москвы-реки.
Конфликт отцов и детей – это совершенно естественный конфликт. Главное, чтобы он был не враждебным, а продуктивным. Молодёжь должна быть счастливой. Когда я говорю «должна», я не имею в виду, что она должна нам, старшему поколению. Она должна себе.
– У вас не возникает мысль, что молодёжи живётся слишком легко по сравнению с вашим поколением?
– Желать молодому поколению, чтобы ему жилось тяжело, могут лишь очень странные люди. Проще говоря, плохие. Нездоровые.
– Нареканий к молодёжи не имеете?
– В высшем смысле – нет. Я, наоборот, стараюсь обнаруживать то хорошее, что в них есть. Сравнивая их с собой, могу сказать: нынешняя молодёжь намного искреннее, чем были мы. Я жил, как теперь говорят, при «совке». Там было очень много лжи, причём чисто русской, когда человек не понимает, что лжёт. Это касалось политики, идеологии и даже культуры. Люди изображали стремление к высокому – к науке, искусству. Но истинные их помышления были другими – меркантильными. Тогда карьеризм приходилось прятать, а сегодняшняя молодёжь честнее. Она ничего из себя не строит, поэтому многим она кажется циничнее.
Другое дело, что в наше время была не только имитация духовных ценностей, но и сами духовные ценности. Сейчас они тоже что-то значат, но в меньшей степени. Науки меньше, искусства меньше. Деньги стали главным мерилом успеха, продуктивности.
– Ценность образованности упала?
– Для того чтобы преуспеть в бизнесе, нужно хорошо разбираться в своей отрасли. В этом смысле образование очень ценится. Но разносторонняя образованность, которой мы гордились (знание художественной культуры, любовь к книгам), идёт на спад. Людям не хватает времени на книги. К тому же Интернет даёт возможность мгновенно получить представление, например, о классическом романе, не читая его. Это, конечно, недостаток современного молодёжного мира. Чтобы быть самому себе интересным в пожилом возрасте, нужна эрудиция. А расширять эрудицию лучше в молодости: надёжнее впитываются знания, эффективнее работает память.
К тому же подлинная успешность всё-таки связана с разносторонним развитием. В 90-е годы я встречался с ведущими бизнесменами США и отметил: эти люди очень образованные. А в конце 80-х серьёзные деловые круги Америки пригласили к себе моего коллегу, чтобы он рассказал им о России. Он удивился и ответил: «Я ничего не знаю о российском рынке». Оказалось, им нужны были лекции о русской культуре, русской мысли. Казалось бы, зачем? Таковы потребности разносторонних людей. Максимальный успех означает широкий подход к жизни.
Честный патриотизм
– Многие ли из ваших умников и умниц уехали жить за рубеж?
– Моих умников и умниц больше двух тысяч, я не могу уследить за всеми. Мне известен только один случай эмиграции. Но проблема, конечно, существует. Чего ожидать, если учёный в стране воспринимается как полулюмпен? Если академик – это что-то среднее между мелким торговцем и бомжем? Неудивительно, что молодёжь, ориентированная на науку, уезжает. Причём уезжает иногда не ради высокой зарплаты, а именно ради науки – хороших лабораторий, современного оборудования.
– Каков градус патриотизма у студенчества? Оно вообще оперирует этим понятием?
– Студенты разные. Некоторые настолько часто оперируют, что тошнит от этого оперирования. Подлинный русский патриотизм, описанный у Достоевского, – это не ура-патриотизм. Ты любишь свою маму, но видишь в ней недостатки и знаешь, что она могла бы жить лучше. И страдаешь. Страдаешь не из-за своей жизни, а за мать, за страну. Патриотизм для меня имеет два лика: гордость за Россию и стыд за неё. Я вижу эти чувства у молодёжи. Её патриотизм шире и опять же честнее, чем патриотизм, существовавший во времена моего поколения.
– Интересны ли суждения современных студентов о стране, о мире?
– Из-за падения общего гуманитарного уровня они менее интересны, чем было у нас принято. Но здесь в основе всего лежат не суждения, а чувства. Суждения можно приобрести. Воспитать и сохранить чувства намного сложнее.
– А если говорить об интеллектуальном уровне в целом? Вы не замечали его снижения у студентов с тех пор, как возглавили кафедру в 1993 году?
– Естественно, замечал, и неоднократно. Но я всегда задаю себе вопрос, правильно ли я заметил. С одной стороны, он, безусловно, стал ниже. С другой стороны, я хорошо помню своё изумление, когда мой маленький внук (он тогда ещё говорить не научился) завладел моим компьютерным планшетом и отыскивал в Интернете всё, что ему интересно. Мне, чтобы ориентироваться в Сети, приходится консультироваться с сыном и записывать в блокноте, куда и как надо нажимать. Это тоже знание, тоже образование, тоже культура. Главное, чтобы за всеми этими гаджетами ребята не утратили культуру духовную.
– В этом году программа «Умницы и умники» в четвёртый раз получила высшую российскую телевизионную награду
«ТЭФИ». Радует, что медиасообщество выделяет вашу просветительскую передачу. Но востребована ли она молодым зрителем?
– Востребована, но, разумеется, не так, как замечательное шоу «Голос». Моя аудитория в основном не детская и не молодёжная. Знаю, что программу смотрят академики, сотрудники МИДа. Хотелось бы расширить аудиторию за счёт молодёжи, не теряя при этом зрителей старшего возраста.
Идиотэс
– Как бы вы оценили молодёжную политику российского правительства?
– Молодёжью мало занимаются. В значительной степени она беспризорна. К президенту претензий нет. Проблема в том, что без его личного вмешательства ничего не происходит. «Росмолодёжь» прекрасно работает, но она не может тянуть на себе всю молодёжную политику. Что касается Минобрнауки, то результаты их работы какие-то грустные. Школьную реформу критикуют все. Только сами реформаторы её хвалят (так иногда бывает с начинающим водителем: ему кажется, что все едут по встречной полосе, хотя по встречной полосе едет он сам).
– У вас нет опасений за ту Россию, во главе которой окажется нынешняя молодёжь?
– Я опасаюсь не того, что нынешнее молодое поколение у руля страны будет в чём-то отличаться от моего поколения. Напротив, я опасаюсь, что оно ему полностью уподобится. Сколько раз уже это было в истории: молодёжь другая, молодёжь свободная, молодёжь бунтующая… Но, как только молодой человек поднимается по лесенке, ведущей к власти, – джинсы куда-то исчезают, и локоток он выставляет своему водителю в машине точь-в-точь так, как принято. Человек на глазах преображается. Вся молодость, вся новь из него уходят. А молодость в себе надо сохранять. Чувствовать веяние времени, нести его с собой, тесня стариков новыми идеями, вызовами. Если страна не развивается, то она стареет. Главная боль, которая жжёт мне сердце: мы самая богатая в мире страна, мы очень талантливый народ – почему же мы так плохо живём и всегда так плохо жили?
– Обычно это объясняется несправедливостью в верхах и пассивностью в низах. Как у молодёжи с гражданской активностью?
– Смотря у кого. На Селигере я встречался с молодыми преподавателями вузов. Во время этой встречи у меня было потрясающее ощущение единства и желания всё изменить. Я видел, что выступаю перед гражданами, перед гражданским обществом – разноликим и в то же время единым. Общаясь со студентами, я таких устремлений не вижу. Их устремления в основном носят индивидуалистический характер. Личная самореализация, успех. Понимаю, индивидуализм необходим, но какие-то задачи можно решать только коллективно. Особой гражданственности нет, потому что её в России мало когда развивали. Мы лишь движемся к демократии и гражданскому обществу.
– Нужна ли молодёжи демократия? Многие ли ходят на выборы?
– А зачем молодёжи голосовать за тех кандидатов, которых она не выдвигала? Это не старпёры, которые привыкли жить в «совке». В то время как было? Сказали: «Надо идти на выборы» – значит, надо идти. Нет, с нынешней молодёжью так нельзя.
– Если молодёжь нуждается в своём кандидате, то ей следует не сидеть сложа руки, а выдвинуть его и добиться от власти, чтобы его допустили к выборам.
– Разумеется. Мы опять упираемся в русский национальный характер. Иван‑дурак (он же Илья Муромец) на печи лежит-лежит, а потом, может быть, вскочит и пойдёт в президенты… Молодёжь в основном инертна. Она начинает двигаться только тогда, когда ею занимаются органы власти.
– Хотел у вас спросить: правда ли, что в Древней Греции аполитичных людей называли идиотами?
– В одном из значений – да. Отдельный, частный. Идиотэс.
– В этом смысле наша молодёжь идиотична, да?
– Я согласен всю нашу молодёжь назвать идиотами в высшем русском смысле, который вложил в это слово Достоевский. Чувствительность, способность понимать других. При одновременном непонимании важнейших вещей. Дарю идею: можно написать прекрасный роман о современной молодёжи и назвать его «Идиоты».
– Похоже, из-за крымского триумфа страна станет жить хуже. Отнесётся ли молодёжь к этому с пониманием? Захочет ли затянуть пояса?
– И правильно сделает, если не захочет. Надо не затягивать пояса и контрольные гайки, а продукты выращивать и промышленность налаживать. Вы всё спрашиваете, а хорошо ли стране с нынешним молодым поколением. Можно спросить наоборот: а молодёжи с моим поколением живётся хорошо? А мы им нужны? А не мы ли вынуждаем их покидать Отечество?
Меня всегда поражал этот подход к молодёжи как к слугам. Как будто она наша собственность.