Мы сидим за столиком кафе на углу Камергерского и Тверской. Из окна виден служебный вход в МХТ – словно напоминание о том, что через полтора часа у одного из самых востребованных актёров страны – Михаила ПОРЕЧЕНКОВА – спектакль «Трамвай «Желание». Вчера он играл в «Крейцеровой сонате», завтра улетает в Крым на съёмки фильма «Мурка». Съёмки в кино чередуются с театральными постановками, все дни наперёд расписаны по минутам, телефон звонит, не переставая.
- Вы сами как зритель в кино бываете?
– Конечно. Вот только недавно «Солнечный удар» Никиты Михалкова смотрел. На мой взгляд, блестящая работа большого мастера. Он чувствует время. Он чувствует, что сейчас нужно снимать. И вовсе не в конъюнктурном смысле – его сейчас обвиняют в том, что он подогнал два романа Ивана Бунина под современный исторический момент и снял чуть ли не политический манифест. Это чушь. Я знаю, что Никита Сергеевич грезил этим проектом более 30 лет. Я видел, как он вместе с Александром Адабашьяном писал сценарий. Видел, как кропотливо, по деталям собирался этот проект. Всё, о чём писал Бунин, актуально сейчас. Ведь «Окаянные дни» – история падения нравов, крушения человеческого образа. Мне этот фильм кажется очень важным.
– Можно разделить сегодняшний российский кинематограф на «кино важное и нужное» и всё прочее, которое просто фон для попкорна в кинотеатре?
– Я точно знаю, что сейчас пришло время серьёзного кино, которое заставляет нас думать, которое даёт нам пищу для души, для самоидентификации, для осознания нас самих. Мы 20 лет кормились киномусором, наши кинотеатры жили объедками со стола мирового кинопроката. В итоге – у нас за спиной 20 провальных лет, в течение которых сформировалось целое поколение, которому наше кино не дало ни нравственных ориентиров, ни новых идей. Сейчас многие говорят, что власть закручивает гайки. Я так не считаю. Мы начали сами себя собирать – по крупицам, по мелочам мы формируем цельность русского духа и характера. Наши дети должны уметь понимать, чем хорошее отличается от плохого.
– Вы и про кино сейчас говорите? Кино должно нести идею, идеологию?
– Американское кино её несёт. Мы отстаём от Голливуда, они создавали десятилетиями целую индустрию. И они в том числе экспортируют свои ценности, свою идеологию. Мы, конечно, можем снимать не хуже. Просто, и это важно понимать, мы в России не снимаем кино на английском языке. Снимая на русском, что очень логично, мы теряем часть мировой аудитории и прибыль от проката. Но хуже ли мы работаем при этом? Нет! Вы думаете, у Голливуда нет провалов? Вот недавно я посмотрел фильм Пирса Броснана «Человек ноября». Очередная история противостояния спецслужб. КГБ – это плохие ребята, а американцы – хорошие. Ничего нового. Закрываешь глаза, и тебе кажется, что ты попал в плохой русский сериал – с обилием взрывов и бессмысленной стрельбы. Но есть у них и серьёзные вещи. У нас – то же самое, есть проекты проходные, которые забудут через неделю после премьеры. А есть те, которые будут помнить.
– Сериал «Куприн», в котором вы играли великого русского писателя, как раз из категории тех проектов, которые, следуя вашей логике, зритель должен запомнить. Прекрасно, что такие проекты появились на нашем ТВ, но мы опять ищем героев в прошлом, в истории. Были фильмы о классиках русской литературы, был фильм о Высоцком, о Гагарине, о Харламове, о Яшине скоро будет. А в настоящем времени нет героев?
– Это проблема, согласен. Безвременье, в котором мы достаточно долго существовали, не рождает героев. Сейчас мы нащупываем путь вперёд. Объединяемся, ищем свою дорогу. На пути вперёд герои будут. Они уже есть, и я многих знаю прямо сейчас. Это мои знакомые – и военные, и врачи, и просто люди, совершающие поступки каждый день. Они вокруг нас. Когда мы поймём, что они нам нужны, что они для нас – пример, эти герои придут и на экраны кино. Я верю, что мы идём как раз в этом направлении. Хватит уже разрушать всё вокруг себя и самих себя. Надо преодолевать трудности, решать проблемы. Работать надо. Это в моём понимании и есть патриотизм. Кто такой патриот? (Михаил оглядывается по сторонам, словно ища подходящих под этот образ персонажей внутри кафе, к слову, расположенного в двух шагах от Государственной думы.) Это тот, который, как минимум, не писает мимо своего туалета. Может, правда, он писает мимо чужого (смеётся). Но и это нехорошо. Когда мы начинаем помогать людям вокруг, мы словно строим целый мир. И это намного лучше, чем вечное саморазрушение.
– Герои, которых вы создавали на экране, имеют некую общую черту – это люди со стержнем, сильные духом. Образ военного в гимнастёрке, привычного к свисту пуль вокруг, – это же не случайность?
– Я был и майором, и поручиком, и прапорщиком, кого только из военных не играл. Не случайность, конечно. Я ведь вообще военным мог стать. Учился в военно-политическом училище. Но не сдал госэкзамен и был отчислен за 10 дней до получения диплома. Но не жалею ни капли ни о годах, которые посвятил обучению военному делу, ни о том, как всё потом сложилось. Я уверен, что в каждом мужчине есть военная история. Такой типаж интересен тем, что часто находится на грани, на изломе. Режиссёр Серджио Леоне, снявший, например, «Однажды в Америке», говорил, что ему больше всего интересен человек, которого может остановить только пуля. Как раз в критических ситуациях проявляется сила характера.
– У вас есть очень разные роли сильных людей. На положительный образ настраиваетесь иначе, чем на отрицательный? Кого сложнее играть – героя или негодяя?
– Настраиваться надо одинаково на всех. Негодяи у меня были – правда, их не так много. Но я проживаю историю своего героя, стараюсь его понять, увидеть его правду. Важно понять, за что он борется, во что он верит. Я недавно в фильме «Убить Сталина» играл Мартина Хесса – реального персонажа, страшного человека, сподвижника Отто Скорцени, создателя «Бранденбург-800», спецподразделения вермахта. Он родился в Петербурге, по-своему, как он считал, боролся за Россию. Он советской власти говорил примерно следующее: вы разрушаете Россию, которую я создавал. У него есть своя правда, нравится она нам или нет. Каждого героя надо понять. После этого фильма про меня и моего героя где-то написали – на лицо вроде свой, а глаза страшные. Значит, у меня получилось. Иногда надо одними глазами сыграть, одним поворотом…
– Сейчас вы снимаетесь в проекте «Мурка». Это экранизация песни? Кто ваш герой?
– Не совсем экранизация. Но фильм действительно снимается по мотивам песни, которая была написана на основе реальных событий. Это история спецоперации ЧК, которая была проведена в Одессе в 1922 году. Настоящая детективная история, написанная на основе архивов ЧК, впервые экранизируется у нас спустя почти сто лет после того, как всё это произошло на самом деле. Я играю чекиста, который руководит операцией под кодовым названием «Мурка». Характер у моего героя сложный, он – человек без эмоций, но это только на первый взгляд. Он отправляет людей на испытания и страдания, рискует их жизнями. Тут не до сантиментов. Но в целом он – нормальный мужик. С характером. Продюсер картины – режиссёр Джаник Файзиев – ставит перед нами задачу полностью окунуться в атмосферу Одессы того времени, поэтому съёмки идут в закрытом, почти секретном режиме. Хотя Константина Эрнста (сериал «Мурка» выйдет на Первом канале) мы, конечно, на съёмочную площадку хотели бы пригласить…
– К роли чекиста вам не привыкать. С реальными сотрудниками спецслужб, конечно же, общаться приходилось. Они вам про ваши же роли что говорят?
–У меня в спецслужбах много хороших знакомых. После сериала «Грозовые ворота», где я играл офицера ГРУ, мне спецы из этого управления сказали: вот такие мы и есть на самом деле. Интересно, что, когда наш консультант (он тоже из ГРУ был) показал бойцам спецназа фото актёров со съёмок, они в мою фотографию пальцем ткнули и говорят: а вот этот наш коллега в какой командировке? Где этот бой? Им говорят: это актёр на съёмочной площадке. А они в ответ: не может быть, по всему видно, что это наш парень. Где он сейчас? В Чечне? Ну раз такие роли мне даются, значит, так и должно быть.
– Вам комфортно в рамках такого типажа? Или сердце просит Гамлета сыграть?
– Нет, не просит. Хотя у меня впереди много ролей интересных и разных. Честно говоря, я хотел бы и режиссуру попробовать. Уверен, что ещё сяду в режиссёрское кресло – и в театре, и в кино. Но сейчас не до этого, очень много съёмок.
– После роли Поддубного вы сказали, что подвели определённую черту в своей работе…
– Да, это действительно так. Мне скоро 46 лет. И я уже более 20 лет снимаюсь в кино, мне скоро перестанут предлагать роли молодых людей. А Поддубный – молодой и сильный. Я люблю его историю, она мне важна. Мне не стыдно ни за один жест, ни за одну фразу моего героя. Я им горжусь. Раньше в разных моих ролях были фрагменты русского характера. А теперь я сыграл его целиком. Вот такой он и есть, русский человек: мягкий, но давить на него не надо – руки может оторвать. Он не злой, но настойчивый. Не хитрый, но со смёткой. Понятный и простой, но в то же время – загадочный. Я горжусь этой ролью. Я ей занял определённое место.
Я хочу создать в кино и на сцене сильного мужчину со своим собственным внутренним миром, своими мыслями, с неким диапазоном переживаний и чувств. И со стержнем. Пусть даже он будет одинок и не понят. Лучше быть единицей, чем нулём. И у моего героя всегда будет свой зритель. Мы его ведь сами формируем. Все те зрители, кто сегодня придут к нам в театр, после спектакля будут нашими. И уже никуда от нас не уйдут.
…Мы прощаемся. Михаил неспешно, уверенными движениями русского борца Ивана Поддубного накидывает на себя куртку, сдвигает на глаза кепку, что на мгновение превращает его в чекиста из «Мурки», и длинными шагами спецназовца ГРУ за пару секунд пересекает Камергерский переулок, чтобы исчезнуть за дверью служебного входа под крылом чеховской «Чайки».