Сергей МАЗАЕВ известен как основатель и вокалист группы «Моральный кодекс» (песни «Первый снег», «Ночной каприз», «Я выбираю тебя», «Потерянный рай»). А ещё – как мультиинструменталист и лидер неоклассических проектов. Это Queentet, «Классика без кодекса», а также «Эстрадный оркестр» из 19 музыкантов.
Кроме того, г-н Мазаев принимает участие в общественной жизни, что навредило его отношениям со многими известными и не очень людьми.
Лекарство от звёздности
– Как должен вести себя музыкант – угадывать и угождать запросам аудитории или повышать её культурный уровень?
– В идеале одно другому не мешает. Вопрос в том, что ставить первичной целью. Конечно, идти на поводу у толпы не хочется. Хочется, чтобы толпе понравилось то, что любишь сам. Жаждешь восторженного отклика, но способ его достижения должен быть приятен тебе самому. Так я работаю. А угадывать чьи-то ожидания – это маркетинг, бизнес. Тоже творчество, но другого рода.
– Почему вы занялись неоклассическими проектами? Стало тесно в рамках «Морального кодекса»?
– Классика – это строгая манера исполнения. Жёсткие каноны, правила. Они дисциплинируют. Для меня классика стала лекарством от звёздной болезни. Будучи популярным артистом, собирающим стадионы, я сел рядом с восемнадцатилетними саксофонистами и увидел, что они играют лучше меня. Я понял: музыкант и рок-н-ролльщик – разные специальности. В квинтете со мной выступают выпускницы Гнесинки. Они не были отличницами, но соответствовать их уровню мне непросто. Это держит меня в тонусе – много занимаюсь.
– Новые проекты не мешают работе в «Моральном кодексе»?
– У всех наших музыкантов есть свои отдельные проекты. «Моральный кодекс» – лучшее коллективное детище, мы по-прежнему любим его, и никуда оно не денется. Но мы стареем и порой выглядим комично. Старый лысый дядька поёт о несчастной любви, хотя у него любимая жена и много детей. Теперь это образ, роль. Фабрика грёз в аудиоформате.
– В вашем новом альбоме «Зима» целый сгусток песен с ударением на слове «любовь». Лично я поймал себя на ощущении, что на пятой песне это слово уже не трогает.
– Принимаю вашу претензию. Мы писали пластинку полных семь лет, и у меня много сомнений по поводу неё. Действительно, это жидкая неоромантика мужчин преклонного возраста.
– Тексты, в общем, в духе поп-музыки.
– Да, это поп-музыка. Как и «Роллинг Стоунз» – поп-музыка, вышедшая из андеграунда. Каждому интересно слушать о любви, потому что любовь – единственное бесплатное развлечение. Наша тема – тоже любовь, но любовь странная, с элементами неуверенности, тревоги в текстах и в гармониях. Мы почти не рубим правду-батьку. Не играем в политику, не понимаем этой игры. Играть надо в то, во что умеешь. Мы – музыканты, наша игра – это игра на инструментах.
– Тут впору спросить об антагонизме между роком и попсой.
– Я не вижу такого антагонизма. Но абсолютно понимаю эмоции Шевчука или Кинчева. И тот и другой собирают стадионы. Если они так популярны, то почему их так мало в медиа? Я испытываю те же эмоции. Люди на первом, втором, четвёртом каналах – случайные. Они сами себя назначили и ничего не понимают в музыке. Нашу пластинку «Зима» они тоже не заметили. Да, мы треплем слово «любовь», как «коммунизм» или «православие». Да, могут быть претензии к вокалу. Но, что касается музыки, такого звука в России до сих пор не было.
– Кстати, а в названии «Зима» совсем нет политики? По аналогии с «оттепелью».
– Это наше, русское. Долгая, затяжная зима. Мы ей отдаёмся, она многое списывает. Снег всё засыпал – чисто стало. Зима избаловала нашу лень. Но в то же время на неё вся надежда, как под Москвой в 41-м, когда треснуло минус сорок и наши немецкие «коллеги» замёрзли.
От высокого к насущному
– Итак, мы постепенно подобрались к политике…
– Мне стыдно смотреть на многих соотечественников, которые вдруг впали в мракобесие. Советская молодёжь рубежа 70-х и 80-х была самой передовой, самой образованной в мире. Нигде и никогда простой народ не был так грамотен. Жёсткая система образования, «второй год» в школах. Мы впитали культ научного знания. А что теперь? Как страна относится к науке, к учителям? В перестройку у нас был шанс, но он упущен, как и миллионы умнейших людей, покинувших страну. Ощущение, что все мы беспризорники – и правительство, и народ.
Ещё повылезли все эти «мизулины» и «железняки». Натуральные оборотни. Пытаются запретить то, чем пользуются сами. Это создаёт атмосферу, которая мешает всему. В обществе меньше радости, больше апатии.
– Последние события как оцениваете?
– Шокирован. Это просто безумие. Ни у кого нет никакого экономического взгляда на происходящее. Что у киевских властей, что у Донецкой республики. Война не выгодна никому. Я считаю национализм пережитком. Мой идеал – мир без границ.
– А со стороны Запада вы видите стремление к миру без границ?
– Не вижу. Проблема в том, что во всех странах – особенно в США, да и у нас тоже – армия представляет собой колоссальную силу, которая диктует свою волю своему же государству. Армейское лобби ожирело, оно очень мощное. Повторяю: и у нас, и в Штатах. Соответственно, действует аргумент: кто не хочет кормить свою армию, тот будет кормить чужую.
– Как вы восприняли присоединение Крыма?
– Крым наш, я понимаю. Но меня не перестаёт волновать песок на Малой Бронной – моя дочь не может нарисовать классики уже который год. Власти живут отдельно от народа – за стенами, на охраняемых территориях. А я не могу до ЖЭКа достучаться. Одно время я каждый день звонил диспетчеру, доставал его. Бесполезно. В нашем дворе проживают очень уважаемые артисты, и я не себя имею в виду, а, например, Александра Збруева или Александра Филиппенко. Они много доброго сделали для народа, причём почти бесплатно. Так что подмести у них во дворе было бы неплохо. Когда заходит разговор о стране, я думаю именно об этом, а не о Крыме и не о Боге.
– Вы критично отзываетесь о российской действительности и придерживаетесь либеральных взглядов. Тем не менее стали доверенным лицом Путина на последних выборах.
– Путина поддерживает большинство. Соответственно, мне представляется полезным не кричать: «Путин плохой!», а помогать ему, корректировать его курс. Не думаю, что моя поддержка повысила рейтинг Путина. Я успешный человек, езжу на «Рэнж Ровере», и в глазах людей я тоже один из тех, кто стоит ж…пой к народу и головой в корыте.
– И как, удалось что-нибудь? Подмели ваш двор?
– Нет, не подмели. Путин для работников ЖКХ не авторитет. Я посещал диспетчера в качестве доверенного лица Путина – никакого результата. Президенты приходят и уходят, а швондеры остаются.
– Ладно, с двором понятно. А какие-нибудь другие блага лично для себя вы извлекли?
– Никаких. Квартир мне не дали, тендеров я не выиграл.
– Если бы президентские выборы проводились сейчас, то поддержать Путина было бы гораздо проще, чем в 2012-м. Тогда в информационном поле царил жесточайший раскол. Вам тяжело далось то решение?
– Нет. Меня друзья уболтали. «Все побежали, и я побежал». Стадное явление.
– Не устали отбивать полемические атаки?
– От меня отвернулось огромное количество людей. Что поделаешь. Как-то жил ведь я без них раньше. Если кто-то меня не понял, то это не моя вина. Ссориться из-за разных политических взглядов – то же самое, что ругаться из-за принадлежности к разным национальностям.
– Нетолерантность?
– Недоразвитость. Ребята, давайте называть вещи своими именами.
– Это касается всех-всех противников Путина, с кем вы общались?
– Нет, конечно. Например, Миша Ефремов остаётся моим другом. И вообще, что значит «противник Путина»? Я считаю, тот же Навальный своими действиями поддерживает Путина. Может быть, не лично Путина, но президента России, потому что выводит на чистую воду жуликов. А окружение президента, напротив, подставляет его, расхищая «социалистическую собственность».
Повзрослевший диссидент
– После выхода на свободу Ходорковский заявил, что в своём пиаре Путин вынес за скобки интеллигенцию и не борется за её симпатии. Согласны?
– Вполне, и это легко объяснить. Путин не относится к числу тех, кого в России называют интеллигенцией. Люди прокалываются на музыке. По манере исполнения музыки я сразу могу вычислить степень аристократизма в человеке. Элементарно, Ватсон.
– В этой связи большой резонанс имела сцена, когда в ответ на реплику Шевчука Путин сказал: «А как вас зовут, извините?»
– Два пацана встретились и стали выяснять, кто из них круче. Понятно же, что Путин круче, с чего это Шевчук выпендривается? (Смеётся.) У меня с Шевчуком тоже был конфликт. Я что-то не то сказал по пьяни (тогда я ещё пил), и Юрий Юлианович готов был драться. Я извинился. Шевчук – боец, а я из спорта занимался только мирными видами – плаванием, лыжами, бегом. Смыться умею… Я вот шучу, а если говорить серьёзно, то Шевчука сейчас треплют кагэбэшники. Со школьной скамьи я тоже был диссидентом, устраивал Солженицынские чтения…
– А теперь, поддержав Путина, оказались в одном ряду с «мизулиными» и «железняками»?
– Наоборот, счёл нужным уравновесить их влияние на власть.
– Отказавшись от вступления в Общероссийский народный фронт, вы сказали, что вам не нравится слово «фронт» в названии.
– Очень не нравится. С кем воевать собрались? В итоге, как видим, накаркали. Но это больше была риторика с моей стороны. В действительности я просто не понимаю, что мне делать в ОНФ. Вступая туда, надо чётко представлять свою функцию. Я не политик, не умею всего этого. На мой взгляд, лучший способ поддержать хоть народный фронт, хоть международный фронт – это быть отличником в своём деле. Чем больше будет Перельманов, тем лучше для всех. Так что я продолжаю учиться музыке и целиком погружён в неё. Всё равно к моему мнению никто не прислушивается.