Крымский вопрос обострил противоречия между так называемой либеральной общественностью и всеми остальными гражданами, независимо от политических симпатий и отношения к власти. Герой Достоевского сказал о российском либерализме: «Такого либерала не может быть нигде, который бы самое отечество своё ненавидел. Чем же это всё объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, – тем, что русский либерал есть покамест ещё не русский либерал; больше ничем, по-моему». С тех пор либерал стал ещё менее русским, считает Сергей ШАРГУНОВ – писатель, главный редактор сайта «Свободная пресса», общественный деятель, участник «болотных» протестов.
Карикатура сбылась
– Стоит ли удивляться позиции либералов по Крыму?
– Гуманистичность и подлинный либерализм зачастую не имеют ни малейшего отношения к тем, кто пытается монополизировать эти термины. В их позиции по Крыму нет ничего кардинально неожиданного, но тональность высказываний и единодушие публичных персон из либеральной оппозиции вызывают немалую печаль. На всех парах, с тем же риторическим задором, с каким они ополчались на известные недостатки российской реальности, теперь они пересекли демаркационную черту, красную линию. Размашисто поставили знак равенства между нелюбимой властью и родиной.
Значительное количество искренних, благородных, прекрасных – или прекраснодушных – людей поддались истерии, инспирированной властителями дум в либеральном сообществе. Этот психоз чужд абсолютному большинству граждан России. К сожалению, определённая среда, которая манифестировала себя как поборников честности, справедливости и свободы, – показала, что во многом соответствует той самой карикатуре, которую на них рисовал официоз. Ещё вчера, казалось бы, вменяемые люди сегодня превратились в коллективного демшизоида. Существенная часть уличной оппозиции изначально была больна подобными пороками, но всё же мне казалось, что из 90‑х извлечены какие-то уроки. Что появились новые политики, способные соотносить свои идеи с национальными интересами России, с настроениями граждан. С русским вопросом, который является важнейшим. В противном случае разговоры о вопиющих минусах российской действительности воспринимаются как вражья листовка, оканчивающаяся призывом: «Русиш, сдавайся!»
– Что означает присоединение Крыма лично для вас?
– Для меня речь идёт о чистейшей, беспримесной радости. На моём веку ничего подобного не было. В значительной степени наше государство пошло навстречу низам, восставшим в Крыму. Я был там и видел, как возникало севастопольское восстание. Не надо думать, будто народный мэр Севастополя Алексей Чалый инспирирован из Кремля. Я видел крымских ребят, которые сами – через Интернет – организовали этот процесс. На свой страх и риск они вышли на улицы с флагами России. Кстати, одно из приятных открытий для меня – это внезапно новое восприятие российского триколора. Не официоз, эстрада или стадион, а опознавательный знак: здесь свои.
Крым, как и весь юго-восток Украины, – это явление русской самоорганизации. Меня печалит, что деятели, аттестующие себя российской оппозицией, целиком занимают сторону тех, чей антироссийский и антирусский пафос очевиден. И ни словом, ни полузвуком не касаются миллионов русских Украины – их интересы отсекаются заведомо. Избитые по приказу Януковича студенты – это повод лить слёзы, а затоптанная насмерть русская старушка у Верховного совета Крыма или похищенные и на цепи доставленные в Киев лидеры русского движения (уже десяток человек арестовали) – это как бы ерунда, на них скорбь не распространяется.
Непреодолимые затемнения
– Это поддаётся какому-либо объяснению? Почему либералу ласкает слух крик «Слава Украине!», при этом он не может слышать «Слава России!»?
– Не хочу подливать бензин в костёр распрей и способствовать дальнейшему общественному расколу, но речь идёт об органике, о психофизиологических процессах. Для меня вопрос своих (притом что я осознаю все риски крымского решения) – это вопрос мозга, сердца, селезёнки, всего моего состава. У либералов – то же самое. Они не могут попереть против собственной сути.
Узкая и при этом заметная тусовка предпочитает самовольно решать, что демократия, а что нет, где права человека, а где не права человека. Недавно я провёл эксперимент. Написал колонку о том, как в Литве бросили в тюрьму российского гражданина, гвардии полковника Юрия Меля. За то, что в 91-м году он просто находился в составе танкового экипажа на площади Вильнюса. Мель с тех пор десятки раз ездил в Литву, потому что там дешевле лекарства. И арестовали его только теперь – в связи с крымскими событиями, назло России. Что вы думаете? Реакцией большинства моих либеральных читателей в Интернете оказались злорадство, глумление.
– И всё это у либералов идёт от лучших чувств?
– Удивительно, но зачастую – да. Люди уверены, что выступают за более прогрессивный путь развития, за европейские ценности. Они искренне боятся, что Россия принесёт в Крым деспотию и коррупцию. Проблема в том, что за этими аргументами скрывается психология: есть затемнения, которые они не в силах преодолеть. Есть категорические императивы (по Канту), намертво вшитые в их сознание. Всё, что усиливает Россию, вызывает траур. Поймите, я не говорю о настоящих, нормальных либералах из отечественной истории, как Милюков или Набоков. Конечно, и раньше тоже были странные люди – можно вспомнить открытое письмо к императору Японии, где граждане России поздравили его с поражением русских в Цусимской битве (у графа Толстого, которого сегодня пытаются выставить пацифистом, это поражение вызвало слёзы). Ещё можно вспомнить карикатурного персонажа Ильфа и Петрова – Васисуалия Лоханкина с его «трагедией русского либерализма». Но всё-таки патологическое постсоветское движение, называющее себя либеральным, – это особый феномен. Бесспорно, к этим людям тоже стоит прислушиваться, но хочется, чтобы и они к нам прислушивались.
– А что насчёт европейских ценностей?
– Я сторонник честных судов, комфортной и безопасной жизни, хороших дорог, наконец. Люди должны обладать возможностью влиять на государство. Я согласен, что на Западе с этим лучше (хотя и там полно проблем). Но почему Запад должен решать наши судьбы? Неужели ему есть дело до благосостояния русского мира? Присоединение Крыма – это заявка на то, что Россия по-прежнему – субъект истории. Причём, в отличие от Запада, мы полезли не в чужие дела. Судьба русских – это наши дела. А Запад, который регулярно лезет в чужие дела посредством кровопролития, учит нас, что мы не имеем права бескровно организовать демократический референдум для русских.
– Западу на русских плевать, это понятно. Но ведь и российскую власть национально-ориентированная оппозиция до сих пор обвиняла в том же самом. В случае с Крымом интересы власти и народа совпали?
– Я не адвокат российской власти. Система имеет огромное количество недостатков. В России много бед: олигархия, миграция, коррупция. Тяжёлое положение дел с судами и тюрьмами, с образованием. Но все эти недостатки закрепляются, пока зримой политической альтернативой будут выступать дикие и убогие персонажи.
Исторический шанс
– Назрел вопрос: насколько тождественны такие явления, как Болотная и российский либерализм?
– Не тождественны. Все политзаключённые, с кем я на связи (и о ком уже дважды говорил Путину), поддерживают крымское решение. Это национал-патриот Даниил Константинов. Это левые политики Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев. Это узники «болотного дела», с кем мне довелось пообщаться. Патриоты – в заточении, а сторонники компрадорского уклада продолжают процветать.
– Из вашей формулы выпадает Алексей Навальный. Он не процветает, а находится под домашним арестом. Его позиция по Крыму оказалась проукраинской, несмотря на имидж русского националиста.
– Многолетний опыт общения с Алексеем заставлял меня надеяться, что интересы России для него не пустой звук. Достаточно вспомнить, как он высказывался во время югоосетинского конфликта, – большего «экстремиста» сложно было сыскать. Но теперь есть подозрение, что интересы определённой тусовки для него важнее. Наверное, он думает, что за него больше некому заступиться, кроме этого коллективного демшизоида. Я не хочу говорить о Навальном злые слова и могу ему только посочувствовать, коль скоро его маринуют в четырёх стенах. Но, думаю, «крымская ошибка» будет иметь для него роковые политические последствия. На его месте я бы сделал ставку на народ, пусть бы это и срезало ему часть информационной и финансовой поддержки.
– Но вряд ли можно поспорить с тем, что внешнеполитические успехи и великодержавность отвлекают народ от внутренних проблем. Для многих российских избирателей право страны на независимую внешнюю политику оказывается важнее собственных прав.
– Русский народ, безусловно, – это народ-государственник. Русские всегда и много страдали, но в сознании людей есть понимание: способность России отстоять себя перед миром – это повод для радости и гордости. И я не согласен, что большинство русских равнодушны к своим правам – например, к проблемам судебной системы. В том-то и беда, что с произволом сталкиваются многие простые люди. С теми, кто пока ещё не столкнулся, это может случиться в любой момент. И людей пугает такая перспектива.
– Рейтинг президента вырос. Очевидно, за внешнюю политику многие прощают ему все тяготы российского быта.
– Это поддержка исторического действия. Это надежда, что присоединение Крыма – отправная точка для изменения того колониального катастрофического уклада, который возник в России. Надежда на смысловое и кадровое обновление страны. Проблема в том, что компрадорские установки укоренены не только в маргинальной либеральной тусовке, но также в финансовой элите, в государственном чиновничестве. У нас сохраняется олигархический уклад.
Народ жаждет санкций против наших богатеев, чтобы те прекратили вкладывать деньги в зарубежные экономики. Запад боится вводить реальные санкции по той же причине: они, грубо говоря, будут означать возрождение России. Потому-то народ и воодушевлён тем, что однополярный мир встретил серьёзный ответ.
Между тем, если не включить процессы развития, есть риск, что сегодняшняя абсолютно понятная эйфория сменится новыми огорчениями и кризисными вызовами.