Потрясение недели: воспоминания мамы о блокаде

Я чувствую себя почти благодарной патриотам в лице Яровой и Милонова: их отчаянное возмущение вопросом телеканала «Дождь» заставило меня еще раз расспросить мою маму, оказавшуюся осенью 1941 года ребенком в Ленинграде.

У мамы осталось впечатление непрекращающегося хаоса – все смешалось в ее маленькой на тот момент жизни. Конечно, воспоминания девочки путаются с воспоминаниями родителей, которыми они делились с нею уже в пожилом возрасте. Мама призналась, что вообще-то о блокаде долгое время было рассказывать запрещено, и мои дедушка с бабушкой, как и многие другие дедушки с бабушками и папы с мамами, и дети с внуками унесли с собой в могилу страшные тайны – перед внутренним взором стоит шеренга покойников с огромными глазами и зашитыми ртами.

Хаос – таким было начало войны (только потом, к 1942 году, все немного пришли в себя) и среди взрослых солидных дядей царила паника, как вспоминает мама, а раньше вспоминал дедушка. Никто не готовился ни к какой обороне, сколько бы ни говорили позднее. Партработники стали героическими сильно опосля – поначалу они все разбежались и попрятались кто где, ожидая, что немцы их всех порешат первыми. Детский сад моей мамы, как и многие другие детские учреждения, без предупреждения, непонятно зачем, тоже видимо, потеряв голову, отправили под Вишеру на дачу, туда, где шли страшные бои. Бабушка чудом смогла вывезти кучку детей из садика вместе с маленькой мамой, всех, кого сумела подхватить. Они уехали с линии фронта последним поездом – остальных разбомбили. «Бог спас», - философски говорит мама, не вспоминая про подвиги, а помня свою радость от того, что успела схватить любимую куклу, спасшуюся вместе с ней.

Первыми умирать начали жители пригородов – про них забыли, и не внесли ни в какие списки – у них не было карточек, и их ни о чем не оповещали. Мамина тетя, сестра дедушки, снимая халат врача в кабинете поликлиники в Павловске, увидела мотоциклетку с немцем в каске в окно, и пешком, в чем была, побежала в город к брату – ей было к кому бежать. А многим бежать было просто некуда.

Деда мобилизовали, но не на фронт, а в спешно формировавшийся отряд самообороны города - Петербург внезапно опустел, и его в первые дни осады пришлось защищать изнутри – от мародеров и грабителей, никаких милиционеров и властей просто не стало, и, как подозревает мама, именно этим дед и занимался. Он намекал, что ему приходилось убивать, но рассказывать не мог, не было сил - лишь однажды признался, что самым страшным воспоминанием для него стала аптека, в которой в уголку сидела мертвая старушка. Дедушка подошел и с ужасом узнал в покойнице свою няню Устинью Яковлевну, которая качала его в детстве на руках…

Так что спасибо патриотам – у меня был повод поговорить с мамой лишний раз. И я обязательно приду к ней со своим сыном, чтобы эта память не пропала, чтобы помнить, из какого материала, как стихи из сора, растут подвиги россиян. Кстати, когда моя мама пришла в Москве, где мы живет теперь, в собес, узнать, не полагаются ли ей какие прибавки к пенсии за блокаду, ей ответили: «В Ленинграде голодали – там прибавки и просите».  

Так что вопрос "Дождя" скорее всего не имеет смысла - жителям Ленинграда пришлось сражаться не с людьми, а с самой Смертью.