Речь пойдет не о крымской реке Черной, а об известной Черной речке, что под Санкт-Петербургом. Однако к Крыму история та имеет самое непосредственное отношение, так как сошлись выяснять отношения (сорри за тавтологию) люди, имеющие к полуострову самое непосредственное (и снова сорри) отношение.
Во-первых, Максимилиан Волошин, который в крымском Коктебеле воздвигнут несколько раз (один раз он запечатлен в цементе, другой – в бронзе, по-моему). Дальше Николай Гумилев. Он в Массандре лечился, а в гостях у Волошина (который тогда еще не собирался в бронзу и цемент) писал своих «Капитанов». И Алексей Толстой, автор «Крымских очерков», «Хождения по мукам» и инженера Гарина.
И эти вот господа в 1909 году выбрали для дуэли Черную речку, что под Питером (как и Дантес с Пушкиным, но 72 годами ранее), и вдобавок именно то место выбрали, где пролилась кровь великого Александра Сергеевича. Эстеты, а?! А так как поводом для убийства тогда могла стать даже плохая погода, то чему удивляться, что два умных человека готовы были отправить друг друга к праотцам из-за девицы со странным именем Черубина де Габриак.Гумилев поехал убивать в собственном авто (это как поехать сейчас на «стрелку» в Bentley). Волошин шел на смерть пешком, потерял по дороге в снегу калошу и раскапризничался, что, мол, делать дырку в гумилевской голове в одной калоше не станет. Толстой, как «шафер смерти» со стороны Волошин, обувь его нашел и, сказав драматично «На, и убей его, Максимилиан!», повесил ее на сук (имеется ввиду элемент дерева).
Стрелялись несколько раз, но имя Черубины так и осталось опороченным, так как оба, как выяснилось, были чудовищными мазилами. Вдобавок, Волошин, отказался делать последний выстрел. Потом, спустя мнооого лет, когда де Габриак уже была никому из них особо не нужна, Гумилев сказал Волошину что-то типа «Вот мы с тобой Максик и дураки были!».
А еще через несколько лет, году так в 1917, Гумилев вызвал на идеологическую дуэль всех большевиков, которые и уложили его с первого залпа, экспроприировав машину проигравшего, как собственность врага народа.
Волошин же с Толстым смогли интегрировать себя в новый, псевдо-коммунистический рабоче-крестьянский строй, придумав, как быть полезными друг другу: писатели – писали, строй написанным ими был доволен.
Соотнося произошедшие события можно сделать вывод, что в 1909 году выстрел остался за «группой Волошина» и прозвучал пусть и позже, но по всем законам дуэлянства, в частности гласящим: «ожидающий выстрела должен стоять прямо гордо глядя в глаза оппоненту». Именно так и вел себя, по свидетельству очевидцев, гордый Николай Гумилев.