Даниял Аметов, известный в Крыму общественник и организатор различных «полян протеста», 11 октября вышел на свободу. Почти три года «король самозахватов» – так прозвали его журналисты – провел в Белозерской исправительной колонии Херсонской области. Имам религиозной общины «Селям» отбывал наказание за нанесение телесных повреждений сотруднику милиции во время одного из противостояний на территории самостроев, расположенных на улице Балаклавской в Симферополе. Указанные события произошли в 2007, однако приговор лидеру акций протеста был вынесен спустя три года. Многие тогда расценили данное решение суда как политическое, поскольку сменившейся в стране власти необходима была очередная жертва. С одной стороны, показать свою твердость, с другой, продемонстрировать остальным, какая судьба им уготовлена в случае непослушания…
Он встречает нас возле своего дома, расположенного недалеко от Симферопольского водохранилища, сразу же зовет внутрь, располагаемся в гостиной, супруга приносит только что сваренный кофе. Перед тем, как начать интервью, говорим о политической ситуации в Украине, прошедшем Курултае крымскотатарского народа и выборах главы Меджлиса. Пока оператор "АН-Крым" крепит микрофон и настраивает видеокамеру, прошу моего собеседника быть лаконичным в ответах, хотя человеку, который провел три года за решеткой, всегда есть что сказать, а потому ставить временные рамки, может, и не совсем уместно.
«Вы практически не изменились, только похудели», – говорю я, обращая внимание на колоритную бороду Аметова, без которой его трудно представить.
«Похудел на 14 килограммов», – с улыбкой добавляет Даниял-ага.
За два месяца до освобождения его госпитализировали в Херсонскую больницу с подозрением на гепатит «B». Особый режим питания в таких ситуациях не мог не сказаться на физическом состоянии человека.
Наше общение мы начали с вопроса о самочувствии.
«НА СВОБОДЕ ОБМАН СЧИТАЕТСЯ НОРМОЙ»
АН:Как вы себя чувствуете после трех лет, проведенных за решеткой?
Как человек, который провел три года за решеткой. (улыбается) Конечно, нужно поправлять здоровье, психологическое состояние – были постоянные нервные перегрузки. Но больше всего я переживаю за тех ребят, которые там сидят, потому что это наше общество. Эти пацаны попали туда в первый раз, они попали по вине нашего общества и по нашей же вине остались без помощи. Нельзя их отдавать в руки невоспитанных людей. А работники пенитенциарной службы – это в основном невоспитанные люди. Только один-два мне встречались с педагогическим или юридическим образованием.
АН:Расскажите об условиях содержания, поведении надзирателей?
Когда я попал туда, зимой в карантине было пять градусов тепла, в помещении текла вода. Там сразу начинают ломать человека, независимо от того, какой ты, что ты хочешь. Я – священнослужитель, говорю им: давайте я буду проводить обряды, могу с людьми работать духовно, повышать их знания – мне помахали головой и начали меня ломать, пытались сделать нечеловека, безвольное животное, как они со всеми стараются сделать, но у них не получилось.
АН:Кто вам помогал, оказывал поддержку?
Очень большую помощь, причем до последнего – до моего выхода и до сих пор - оказывала «Правозащитное движение Крыма» в лице Энвера Кадырова, юристы организации, а также правозащитная организация «Аркадаш». Вообще, думаю, необходимо создать фонд для поддержки верующих-мусульман, находящихся в тюрьме. Многие находятся там по сфабрикованным делам.
АН:Могли бы рассказать, что вы ели, как питались?
Я находился изолированно – в участке усиленного контроля. В таких участках обычно содержатся люди, которые не поддаются перевоспитанию. Не знаю, в чем меня перевоспитывали. Хотя я априори не могу нести воровскую идею и поддерживать ее, потому что я верующий и воровать нельзя. Однако меня держали отдельно. Согласно закону, есть два вида участков усиленного контроля – как особый режим, слегка усиленный, и помещения камерного типа. Я весь свой срок просидел в помещении камерного типа. Недавно там построили карантин на 36 квадратных метров, поставили 18 коек, выходит, на каждого человека по два квадратных метра – это нарушение закона Украины. То же самое и у нас: вместе держали и больных и здоровых. Вероятность заболеть очень высокая.
Что касается питания. Те же заключенные с пониманием относятся к людям-верующим. Мне старались помогать. Соответственно я тоже старался им помогать. Старался себе отдельно готовить. Утром я знал, что каша на воде, поэтому ел, в обед – опасаясь, что там может что-то быть, я не брал. Обходился тем, что присылали родные. Использовал курдюк (бараний жир. – Ред.), разрешалась запарка. Например, «Мивину» (вермишель быстрого приготовления. – Ред.) запариваешь и добавляешь то, что положено. По мере возможности старался, чтобы пища была «элял» (элял продукция – продукция, произведенная в соответствии с законами Шариата и с религиозной точки зрения допустима к употреблению мусульманам. – Ред.).
АН:К вам обращались заключенные или сокамерники за юридической помощью?
Конечно. Работники пенитенциарной службы, зная закон, часто его нарушают, пользуясь тем, что заключенные не имеют юридической подготовки.
АН:Как у вас складывались отношения с авторитетами?
Нормально. Там, в первую очередь, ты должен быть человеком. В принципе, все люди, и если ты порядочный человек, то к тебе нормально относятся, но если ты непорядочный человек, то и отношение соответствующее. Должна быть чистота, если ты грязно живешь, там это не приветствуется. Если ты людям делаешь вред, это не приветствуется. Обычные человеческие нормы. Я бы даже сказал: там больше человеческие нормы, чем на свободе. Здесь, на свободе, обманули друг друга – это считается нормой.
АН:За два месяца до освобождения вас поместили в местную больницу. Что с вами произошло?
Это была межобластная специализированная тюремная больница. Заболел в августе – как раз заканчивался мусульманский пост, который я держал. В конце поста, где-то в последних числах июля, почувствовал недомогание. У меня была ломка суставов, головокружение – состояние очень плохое. Я додержал пост, а когда обратился за помощью к врачам, мне дали диклофинак (противовоспалительный препарат. – Ред.) – на тот момент я еще находился в зоне. 9 августа обратился к врачу, но меня осмотрели только 14 августа – и то, когда я написал заявление на имя начальника колонии. Врач сходу сказал, что у меня гепатит, после этого поместили в местную санчасть, взяли кровь на анализ – сказали: гепатит «В». Были все в шоке, потому что я не колюсь, не наркоман, не пью чифир, не курю, у меня нет наколок. За мной опера наблюдали, не могли меня оставить одного. Я тоже понимал, что постоянно нахожусь под наблюдением. 17 августа меня отправили в больницу, там я находился один в камере для тех, у кого пожизненное заключение, лежал под видеокамерой. После этого я еще раз сдал анализ крови. 4 сентября ко мне пришли директор медучреждения, инфекционист и лечащий врач. Сказали, что у меня гепатит «B» – острая фаза. Спрашивают: как я мог заразиться. Говорю: заразиться мог только от того, что меня содержат вместе с больными туберкулезом, СПИДом, гепатитом – в одной камере в условиях ограниченного пространства. В ту же неделю мне перестали делать глюкозу, сказав, что ее не нет, потом перестали давать лекарства от гепатита, но я-то не знал всего до конца, меня не знакомили с этим делом. Дали лекарства только от давления. Потом только догадался, что это делали для того, чтобы не записывать в историю болезни, что меня лечили от гепатита.
1 октября у меня был прокурор из Херсонской области. Я ему лично передал заявление, чтобы мне выдали выписку из истории болезни. Он сказал, что лично передаст начальнику колонии. Как вы понимаете, я ничего не получил.
«КОГДА ПОПРАВЛЮ ЗДОРОВЬЕ, ЗАЙМУСЬ ПОИСКОМ РАБОТЫ»
АН:Как вы расцениваете работу земельной комиссии под руководством вице-премьера Георгия Псарева?
А как можно расценить? Он или не способен или ему не дают. Я знаю одно, например, в Дубках (Симферопольский район. – Ред.) был готов генплан – 324 га, почему до сих пор не дали? В Стрелковом (Ленинский район. – Ред.) было решение исполкома о выделении 20-ти гектаров еще в 2005 году – в чем проблема?
АН:Многие считают, что организация «Себат» (общественная организация, образовавшаяся в результате раскола в организации «Авдет», которую представлял Аметов), поддерживая политику премьера Анатолия Могилева, удачно решает земельные вопросы, а «Авдет», напротив, поддерживая политику Меджлиса, не может найти компромисс в решении земельного спора.
Я не знаю всего, потому что меня не было в то время (в организации. – Ред.). Я думаю, что «Себат» не будет делить на своих и чужих. Когда будут раздавать землю, будут раздавать всем. Потому что даже когда при мне были несогласные, мы не разделяли. При необходимости на акции выходили все вместе. Мы были сторонниками одного, другого, третьего, но когда вопрос касался решения земельного вопроса, было правило – никому не тормозить.
АН:Как вы восприняли раскол в организации «Авдет» (Даниял Аметов был у истоков ее создания. – Ред.), пока находились в колонии?
Любой раскол это плохо, но опять-таки, каждый несет ответственность за свои принятые решения. Осуждать кого-то я не берусь и не имею права, потому что у каждого свои обстоятельства и свои причины для этого.
АН:Как у вас сейчас складываются отношения с председателем правления организации «Авдет» Мустафой МАУШЕВЫМ?
Нормальные отношения. Мы сегодня с ним разговаривали, он был у меня. Я бы даже сказал: у нас отношения не портились. «Авдет» – организация, которая приняла на своем заседании решение о том, что я являюсь политзаключенным.
АН:У вас лично есть участки на «полянах протеста»?
Нет.
АН:А у родных, родственников?
У меня была записана супруга на получение участка в Алуште, причем не в первых рядах, а где-то 243-я. Сейчас не знаю: есть она в списках или нет. Давайте так: я считал, что по мне будут судить верующих, поэтому я не имел права позволить себе что-то негативное.
АН:Кроме этого участка, где стоит дом, в котором мы находимся, оформлены ли на вас другие участки?
Нет. (улыбается)
АН:Можно сказать, что вы состоятельный человек?
Нет. Вы знаете, более-менее я, может быть, был до всей этой эпопеи (судебного процесса. – Ред.). Я даже оказывал помощь людям. Возле дома была шашлычная, которая приносила доход. Но человек, который стоит во главе чего-либо, должен быть в какой-то мере неуязвим. Поскольку могли устроить любую провокацию в шашлычной, например, подсыпать что-то (в блюдо. – Ред.), я ее закрыл.
АН:А чем зарабатываете сейчас?
Сейчас ничем. Мама и жена на пенсии, сын только начал работать врачом. Когда поправлю здоровье, займусь поиском работы.
АН:На учет в центр занятости не становились?
Нет, сейчас стоит вопрос о восстановлении здоровья.
АН:Вы серьезно изучили законодательство в юридической сфере, возможно, что вы будете предоставлять правозащитные услуги?
Мало того, я же испытал все на себе. Меня, как я уже говорил, практически все три года пытались сломать. Первый год (в колонии. – Ред.) мне хотели сбрить бороду, я сопротивлялся. Тогда меня стали снимать на видео, я понимал, что это провокация. Девять человек навалились – не могут наручники надеть. В конце концов, надели, сами поцарапали себе руки, а потом говорили, что я их укусил. За то, что я делал намаз после отбоя или утром, у меня есть взыскание. Меня обвиняли в том, что я нецензурно выразился в отношении офицера. Я спрашиваю на комиссии: хоть кто-нибудь, хоть раз кто-то из вас слышал, чтобы я матерился? Все молчат: нет, не слышали. Но меня закрывают.
Представьте, пока я сидел в камере, 10 человек после общения со мной бросили курить, хотя до этого все в камере курили – именно в участке усиленного контроля. Когда я уходил оттуда, камера была некурящей. И мне это тоже вменялось. Говорили, видите, как он влияет, значит, его нельзя выводить на улицу. Это воспринимали как способность влиять на людей.
Потом, находясь в колонии, мне говорили: дед, первая камера будет некурящей. Все курящие – во второй.
АН:У вас было прозвище «дед»?
Да. Дед, дедушка – оно пошло как-то, видимо, как уважение (улыбается).
О КУРУЛТАЕ, ДЖЕМИЛЕВЕ, ГРИЦЕНКО И КЕНЖАЛИЕВЕ
АН:На днях состоялась сессия Курултая, по итогам которой был избран новый лидер Меджлиса. Если бы вы были делегатом Курултая, за кого проголосовали: за Чубарова или Ильясова?
А как вы думаете, кто реальный лидер Меджлиса и крымскотатарского народа?
АН:Реально – Мустафа Джемилев.
Вы ответили на этот вопрос. Скажите мне, пожалуйста, у кого есть такой же опыт? Есть, допустим, ветераны национального движения, у которых большой опыт политической борьбы, но информация о тех течениях, движениях и направлениях, которые происходят наверху, только у него (Джемилева. – Ред.) на сегодняшний день. Это его ответственность, зачем перекладывать на кого-то? Сегодня я не вижу человека, который мог бы быть с таким же опытом и такими же знаниями. Мне, конечно, очень жаль, что нет ветеранов национального движения в Курултае и Меджлисе. Потому что это опыт, знания, опыт борьбы, неподкупность. Сегодня в Курултай идет человек из бизнеса или чиновник. Для чего он идет, зачем и чьи интересы он защищает?
АН:Ходят разговоры, что вас могут назначить советником главы Рескомнаца Рефата Кенжалиев?
Я сам сомневаюсь, навряд ли. Кто такое выдумал? Пути Господни неисповедимы, с одной стороны. С другой, я не вижу оснований для таких утверждений. Для меня самого это удивительно, я слышу в первый раз.
АН:А вы с Гриценко сейчас общаетесь (бывший спикер ВР АРК Анатолий Гриценко, чьим советником был Даниял Аметов.
Нет, мы не общались. Мне некогда было. Мы же общались с ним чисто по делу, потому что вопрос касался земли. Так же, как и общались в своем время с Джарты (экс-премьер Крыма Василий Джарты. – Ред.), так же, как и с Кенжалиевым, и с Могилевым. Даже когда я сидел на зоне, прокурор задавал мне вопрос: а вы не общаетесь с Гриценко? Почему-то считали, что я связан с Гриценко каким-то земельными махинациями. Но это смешно.
АН:Вы слышали о недавних поджогах на Балаклавской и двух мечетей в Крыму? Это провокация, на ваш взгляд?
То, что это была провокация, понятно. Вопрос в другом: вы помните террористов, которые взорвали урны в Днепропетровске – их же быстро нашли. Так же и здесь. Если власти нужно, она быстро найдет, а если власть не нашла, тогда вопрос: кто?
Как-то у меня был разговор с Гриценко по событиям на Балаклавской, когда там происходило противостояние. Он меня набирает и спрашивает: что делаете? Я говорю: ну что делаем – деремся. А меня в этот день там не было, я понимаю, что это – провокация. Он говорит: вот вы – организатор. Так я у него спрашиваю: скажите, пожалуйста, у нас есть же службы безопасности, если они не знали о готовящемся конфликте, значит, их надо увольнять, не умеют работать. А если они знали и не сказали вам, то кто виноват? А если они знали, вам сказали и вы не приняли меры, тогда кто виноват? Так кто организатор? Так же и здесь. Любая провокация – это их (власти. –Ред.) вина. Возьмите скинхедов, кому они выгодны? Если необходимо будет, то спецслужбы могут сделать так, что ни одного скинхеда не останется.
АН:Весь это процесс вокруг вас, судебный приговор – не считаете ли вы, что это попытка власти запугать, в данном случае, крымских татар, на вашем примере показать – много не возмущайтесь, мол, те, кто себя будет вести подобным образом, ждет такая же судьба?
Возможно. Это была предвыборная игра, кому-то выгодно было на этом деле раскрутить тему самозахватов, поднять отрицательное отношение населения к «полянам протеста». Думаю, скорее всего, так и было. А запугать? Может быть, у кого-то была такая мысль, ну, а кто испугался?
АН:Вы готовы снова выйти на акции протеста, повести за собой людей в отстаивании своих не только земельных прав? Или готовы вернуться в политику?
В политику я вернуться не стремлюсь. Власть – это как колючий куст, чем дальше идешь, тем больше колючек набираешь, чем больше идешь во власть, тем больше грехов набираешь.