Первокурсники престижного столичного гуманитарного вуза на семинаре по русскому языку должны были расставить знаки препинания в предложении «Эта дорога привела декабристов на Сенатскую площадь на казнь и на каторгу в Сибирь».
Студенты дружно решили, что в предложении запятые не нужны.
Обдумав это решение, я спросила: «А что случилось на Сенатской площади?».
- Там казнили декабристов, - был мне ответ.
- А как они туда попали?, – поинтересовалась я.
- Пришли, - уверенно сказали дети.
- С веревками и мылом? - уточнила я.
Дети задумались и постепенно, общими усилиями воссоздали события далекого 1825 года, которые в школе как-никак проходили.
Они вспомнили, что декабристы пришли на Сенатскую площадь на праздник в виде парада, и происходил он не просто так, а по случаю дачи присяги новому царю. Но присягать царю декабристы не хотели, а хотели они конституцию, что от царя и потребовали. Но царь им конституции не дал, отправил страждущих перемен на каторгу, а самых буйных в количестве пяти человек повесил. Но уже после суда, и не на Сенатской, а на Заячьем острове, у Петропавловской крепости, которая к тому времени была уже главной тюрьмой России.
- Дети, обратите внимание, что уже на ваших глазах в России происходит событие, развивающееся абсолютно по этой же схеме. По какому поводу собрались люди в Москве на Болотной площади сначала в декабре 2011-го, а потом в мае 2012?
- Люди просили конституции, а им предлагали инаугурацию, - справились с параллелью студенты.
- А чем принципиально отличаются две эти истории?
После некоторых споров мы дружно решили, что главное отличие в том, что в России теперь, через двести лет, нет смертной казни.
Утешившись этим гуманным открытием, мы перешли к проблемам правописания, к выяснению, в каких случаях Отечество следует писать с большой буквы, а в каких – с маленькой.
Дальше мучить детей историческими параллелями я не стала, но весь день у меня, выпускницы советской школы, крутилось в голове навечно вписанное туда: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли» Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» – звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.
Буря, это – движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах».
Эти строки принадлежат перу отца Советского Союза, остроглазого теоретика и практика революционной борьбы Владимира Ульянова (Ленина) и написаны они сто лет назад, в 1912 году, к юбилею звонившего во все колокола о российской коррупции изменившего математике с утопическим социализмом Александра Герцена.
А еще более полувека спустя остроязыкий поэт-диссидент Наум Коржавин, который к реальному Герцену относился с благоговением и любовью, проанализировав с точки зрения последней четверти века двадцатого ленинскую интерпретацию событий начала века девятнадцатого написал жестокий романс, в котором зафиксировал вывод, утверждающий, что все беды России происходят оттого, что ее будят не вовремя.
Основывался коржавинский анализ на ленинском утверждении, что декабристы разбудили Герцена. Герцен своим колоколом разбудил Чернышевского, тот – народовольцев, а уже кто-то из их последователей немилосердно вырвал из сна самого Ленина, и началось то, что и привело в результате к развалу СССР, перестройке и той жизни, которую мы имеем теперь.
Нынешнюю нашу жизнь Коржавин в уже далеком 1972, конечно еще не видел, но похоже, предощущал, а потому призывал: «Ах, декабристы! Не будите Герцена! / Нельзя в России никого будить».
- Если, взяв за основу зарифмованность событий на Сенатской и Болотной, воспользоваться методикой Ленина-Коржавина, - думала я, уже укладываясь спать, - то получается, что Болотная разбудила Алексея Навального, тот, в свою очередь, разбудил Надежду Толоконникову, которая в мордовской зоне, как Чернышевский в Секретном доме Петропавловки, чтобы не сойти с ума, написала свой собственный трактат «Что делать?».
- В общем-то народовольцы в лице Госдумы уже проснулись, и во всю несут свет в массы, объясняя направо и налево вред гомосексуализма, алкоголизма и пользу патриотизма, - потекла дальше моя мысль. – Пришла пора будить пролетариат. А кто ж у нас ныне пролетариат, если производство практически умерло, и народ изнывает без литовского масла и китайских кроссовок? Кто будет героем нового 1905 года? Кто создаст первые Советы? Так вот же они, живущие в цепях рабства по овощным базам, заброшенным пионерским лагерям и заводам истинные пролетарии – гастарбайтеры, снабжающие нас платьями от Диора, мебелью от Версаче и водкой от Смирноффа!
Нарисованная картина была так ярка, что мой слабый ум отказался думать на эту тему дальше, заставил меня поудобнее угнездиться под одеялом и заснуть, чтобы смотреть совсем другие сны.