Словно кадры кинохроники просматриваешь, перелистывая в фондах Президентской библиотеки электронные копии удостоверений и пропусков, выданных Петроградским военно-революционным комиссариатом сразу после Октябрьской революции.
Документы – это отражение перехода от прежнего строя к новой жизни, которую начали строить, судя по всему, не полностью осознавая все нюансы и идя во многом на ощупь. Вспоминаются произведения Зощенко с его коммунальной и производственной жизнью, требования булгаковского профессора Преображенского выдать ему «бумагу-броню», ощущается жизнь огромного города – Петрограда, не оправившегося от войны и вошедшего в новое состояние перемен. Мандаты на всё – от получения билетов без очереди до права жить в квартире – в нескольких строчках пересказывают главы учебников истории.
Товарищ маузер
Стилистика документов первых месяцев советской власти была совершенно не оформлена. Многие мандаты и удостоверения писались от руки, как видно по почерку, – в спешке, на ходу. Но, судя по всему, время диктовало необходимость обзаводиться бумагами на всякий случай по максимальному количеству поводов.
«Военно-революционный комитет удостоверяет, что товарищ Савоничев имеет право на ношение при себе револьвера», – предписывает один документ. В другом – заявление в Военно-революционный комитет: «Просьба мне выдать револьвер как члену РВК 2-го созыва». Резолюция – «Выдать один револьвер и 25 патронов».
Револьверы получали, судя по документам, все, кто был «в обойме» новой власти. Одно из архивных удостоверений было выдано «тов. Солнцеву Георгию Андреевичу, художнику-пейзажисту, на право хранения и ношения маузера».
История отношений с «товарищем маузером» того художника неизвестна, но, судя по документам, с помощью оружия решались, например, такие задачи: «Ордером предписывается члену контрольной комиссии при Военно-революционном комитете Николаю Садофьеву реквизировать золото и арестовать его владельца». В некоторых предписаниях сказано: «обыск и арест на усмотрение», «особняк осмотреть, арест на усмотрение», «автомобиль конфисковать».
На фоне этого предписание на склад завода «Треугольник» является «производственной издержкой»: «Военно-революционный комитет удостоверяет, что т. Саблину предоставляется право реквизировать 5 шин для грузовых и 5 шин для легковых автомашин для нужд Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Выборгского района».
Попытка сближения привела в «Кресты»
Первые дни и месяцы после Октября 1917-го в архивных документах показывают и то, как «бывшие» пытались сблизиться с новой властью и чем это для них зачастую заканчивалось. В качестве примера показательна история Павловской пехотной дивизии.
21 ноября 1917 года дивизионный комитет выдал документ: «Предъявитель сего младший унтер-офицер 327-го пехотного драгунского полка подпоручик Саблин командирован в Петроград для сдачи денег в Военно-революционный комитет». Судя по приходному ордеру, у него приняли 1000 рублей.
А дальше – отсканировано постановление: «Военно-революционный комитет постановляет задержать Саблина и доставить в Военно-следственную комиссию (Смольный, к. 56) для допроса и отправления его в «Кресты».
Больше повезло другим «бывшим». Как гласит одно из удостоверений, «задержанные караулом юнкера Михельсон, Лебедев и вольноопределяющийся Крапивский по выяснении их личностей и проверки мандатов действительно имеют полномочия Военно-революционного комитета».
Смольный в документах
Штаб революции в большинстве документов, кстати, в течение 1917 года назывался Смольный институт. Благородных девиц в нём уже не было, но название оставалось, да и если сейчас сходить в музей-квартиру В.И. Ленина в Смольном, то на двери можно увидеть сохранившуюся табличку «классная дама».
Документы на пропуск в Смольный давались, судя по архивным материалам, многим. Оформлялись просто: на бланке либо от руки на листке с печатью было написано: «Дано сие Романову И.А., комиссару 1-го пулемётного полка, сроком до 1 декабря, на право свободного входа в Смольный институт».
Кстати, этот мандат был подписан лично Ф.Э. Дзержинским, что большая редкость для документов того времени. Большинство из них завизированы людьми, не оставившими большого следа в истории и растворившимися в архивных бумагах.
Ещё одним документом, который подписал крупный государственный деятель – М. Урицкий, стало выданное 22 ноября 1917 года Петру Матвеевичу Ронгонену удостоверение в том, «что ему разрешается сваливать снег на Неве позади Смольного института».
Серьёзные полномочия в Смольном имели те, кто работал на пропагандистском фронте. Например, было удостоверение, «выданное секретарю агитационного отдела ЦИК Степану Смирнову в том, что он имеет право входа во все комнаты Смольного института, не исключая комнат народных комиссаров, куда будет обращаться по делам агитационного дела». Кстати, тому же Смирнову поручалась и охрана винного склада в Знаменской гостинице, мандат подписал нарком по борьбе с алкоголизмом…
Бумага-броня
Действительно, в первые месяцы советской власти было немало документов, которые определяли право их владельцев жить не так, как все.
Архивные материалы скупо рассказывают, за какие заслуги и почему этой возможностью наделялись те или иные люди. Понятно, например, что работница телеграфа получала мандат на передвижение по городу в ночное время. Однако почему «Военно-революционный комитет предписывает оказывать тов. Савельеву всяческое содействие» – непонятно. Так же, как право, данное «Петру Стахиевичу Садовскому на беспрепятственное проживание в своей квартире и свободное передвижение по Петрограду».
В общем понятно, за что «товарищу Рыкову выдано удостоверение в том, что он имеет право жительства на частной квартире в Петрограде и его окрестностях». Судя по материалам, Семён Рыков ранее получил другое удостоверение: «реквизировать у Петрова, проживающего по Загородному проспекту, аккумуляторы в количестве 50 штук».
…Документы, мандаты, удостоверения и предписания первого послереволюционного периода только контекстом показывают, как жили аполитичные люди, бывшие и не приспешниками царизма, и не стремящиеся стать активистами советского строя. Вероятно, как происходит обычно, они-то и закрутились в вихре времени, их и перемалывало время. Атмосферу настроения трудящихся «с мест», пожалуй, может передать документ ноября 1917 года: «Мы, рабочие казённой пробочной фабрики, обращаемся в Военный революционный комитет и совет с просьбой дать нам директора или назначить комиссара, потому что у нас на фабрике полная разруха во всём».
Удостоверение на имя А. Романовича гласит, что «он назначается комиссаром от Военно-революционного комитета на пробочную фабрику при 1-м винном складе». И – наверняка ему тоже выдали револьвер…
Чуть раньше, в конце октября 1917-го, Военно-революционный комитет своим мандатом «предоставляет право товарищу Екатерине Яковлевне Смирновой фотографировать убитых, находящихся в покойницких больниц Петрограда». В черновике документа, написанном от руки, было сказано, что фотограф – выпускница Высших Бестужевских курсов. Можно представить, что она увидела, если вскоре рождается указание всем главным врачам города: «Военно-революционный комитет предлагает вам принять все меры, чтобы одеть обратно тела убитых товарищей, находящихся в покойницких ваших больниц. По сведениям Военревкома, одежды сняты с доставленных в больницы одетыми. Это является недопустимым».