20 июня 1926 года в Москве умер Феликс Эдмундович Дзержинский. Его личность на протяжении более чем 80 лет овеяна стереотипами. В советское время был создан образ «рыцаря революции без страха и упрёка», «Железного Феликса», «чекиста с горячим сердцем и холодным разумом»; после перестройки – «красного тирана», «кровавого палача». Апофеозом этому стал снос памятника Дзержинскому на Лубянской площади, и это выглядит очень символично, если знать, что же сгубило сердце Феликса Эдмундовича.
Электронные фонды Президентской библиотеки (сайт www.ргlib.ru) поступила книга, которую издали только один раз – в 1927 году. Она называется «Ф.Э. Дзержинский. Три последних речи». В ней – стенограммы выступлений Дзержинского на посту председателя Всероссийского совета народного хозяйства на совещаниях, состоявшихся в течение нескольких дней до его кончины.
Предисловие к изданию написано В.М. Молотовым. Который отметил, что «Дзержинский вызвался на войну (как до того с беспризорностью) с недочётами и пороками системы управления, бюрократической волокитой. Он был чужд всякому хныканью, крикливому пессимизму и панике перед трудностями».
Железный Феликс, до того поборовший детскую преступность и беспризорность, наведя порядок в правоохранительных органах молодой Советской республики, в течение 1924–26 годов изучал хозяйство, экономику СССР и – пытался изменить систему бюрократии, которая росла намного быстрее достижений в реальном секторе промышленности, сельского хозяйства. Он вступил в бой с бюрократами, который стал для него последним.
В речи, которую произнёс в день смерти, он защищает мужика и предостерегает от подтасовок фактов о чрезмерных доходах крестьян. Идёт наперекор чиновникам, которые, мало разбираясь в сути вещей, говорили, что от них хотели слышать. При этом Дзержинский, конечно же, не был оппозиционером – просто требовал, чтобы система работала эффективно, ответственно и каждый понимал, чем занимается.
Актуальность его мыслей и взглядов подчас поражает, и цитаты его речей и могут, и должны изучаться студентами, на курсах повышения квалификации государственных служащих. Чтобы это стало понятно, достаточно привести цитаты Железного Феликса из его предсмертных выступлений.
«Что мы делаем, знают бумажки в наших портфелях»
«Если производительность труда управленцев измерять издержками энергии, то в бюрократических органах и канцеляриях энергии тратится очень много, но толку от этого безобразно мало. Если мы скажем, что один трест прислал в другой 25 пудов бумаг – этим ли нужно измерять производительность? А наши измерения определяются именно пудами, фунтами переписки, длиной наших ведомостей и неслыханной волокитой.
Система и практика управления являются одной из важнейших помех, препятствующих поднятию производительности труда. Надо сократить волокиту, бумагомарание, поток документов, в котором мы тонем. Бумага, посланная на фабрику, я посчитал, проходит 32 руки, в аппарате в двух местах по ней заводят дела. Вместо того чтобы созвониться и спросить, бюрократы пишут бумажку, и вот она пошла гулять. Надо перестроить работу, уничтожить ненужные бюрократические звенья, возложить больше ответственности на непосредственно выполняющих работу.
В Совнархоз приходят бумажки с тем или иным требованием, и для того, чтобы избежать волокиты, их стали посылать на моё имя. Ежедневно приходит по 100–200 бумаг на имя Дзержинского. Я нахожусь в таком положении, что должен сидеть в грудах бумаги, а когда ко мне приходят живые люди, которые создают жизнь, у меня уже нет времени их принять. Нужно сделать, чтобы не было такой бюрократической системы, когда мы не знаем, что делаем, а знают это бумажки в наших портфелях.
Надо изменить обычай, что если кому-нибудь потребуется доклад, ему пишут целый том. Таких ваших томов те, кто руководит делом, не могут читать. Никто их не читает. Надо писать коротко и ясно, если мне придёт такое предложение, я его изучу, и, вместо того чтобы сидеть по ночам и читать эти доклады, в которых девять десятого лишнего, вызвать к себе заинтересованное лицо, и тогда этот товарищ уже берёт на себя ответственность за дело.
Аппараты растут неслыханно. Не должно быть лишних штатов, у каждого работника необходима чёткая ответственность. Он должен быть известен не только в своей организации, но и всем, с кем имеет дело. Переписку надо всемерно заменить личными связями».
«Мы страдаем организационным фетишизмом»
«Работа аппарата должна быть доведена до максимальной чёткости, быстрого темпа. Мне недавно говорили, что в одном из крупнейших трестов до 40% средств тратится на содержание аппарата по сравнению с тем, что платится рабочим. Эта организация никуда не годится, раз она производит расход в таком размере на своё содержание.
Мы страдаем организационным фетишизмом. Нам кажется, чтобы организовать какое-то дело, достаточно взять бумагу, сесть в свой кабинет и написать: «принять энергичные меры», «изыскать средства» и так далее. Нам кажется достаточным взять карандаш и начертить генеалогическое древо с развёрнутыми кружками. Один кружок ведаем другим, второй – третьим, и вот, нарисовав картину, будто организовали. При этом стираются живые люди, между тем эту работу нельзя механизировать. Это работа мозговая, индивидуальная, хотя вместе с тем глубоко коллективная.
Не учреждения действуют, а люди работают в учреждениях. Должна быть чёткость и ясность, кто за что персонально отвечает, личная ответственность. Конечно, председатель за всё отвечает, но это ответственность бюрократического характера. Иерархия должна быть, но не бессмысленного характера. Бесконечная коллегиальность, комиссии, совещания и т.д. превратились в помеху. Очень много времени уходит на совещания и комиссии. Сокращая их, мы расширяем систему личной ответственности. Нужно, чтобы нас не дёргали туда-сюда и мы не дёргали других».
«Я не придумал рецепта, я ищу...»
«У каждого должны быть свои амбиции, известное честолюбие, каждый имеет имя и лицо. Ведь на заводе каждый рабочий хочет иметь лучшую квалификацию. А почему у нас в органах управления товарищ только пишет, а после это другой читает, и им всё равно. Нужно каждую работу квалифицировать.
У нас система такая, что мы поощряем фантастику. Цех даёт цифры, мы их переделываем, нас в Госплане переделывают. При этой системе получается, что можно взять сколько угодно. Мы заранее знаем, что даются цифры неправильные, какая за них может быть ответственность?
Мы должны бороться с этой системой во что бы это ни стало. Но я не придумал никакого рецепта. Я ищу, товарищи, и пришёл к очень печальным заключениям. Нам нужно найти другие пути. Принцип, который мне кажется абсолютно верным, – дружная семья и ответственность, когда каждый отвечает за своё дело. Если человек не справляется – уходи, дай место другому.
Одной из причин наших недочётов является то, что мы работаем со слишком большим напряжением, без резерва».
Последняя речь
Цитаты, которые принадлежат Дзержинскому, были сказаны им незадолго до 20 июля 1926 года. В этот день состоялся пленум ЦК ВКП(б), на котором Железный Феликс аккумулировал свои мысли и позицию о бюрократизме, непрофессионализме аппарата управления и по-настоящему схлестнулся с наркомами, их союзниками, которых вполне устраивала сложившаяся система.
На съезде Железный Феликс выводил на чистую воду огромную сплочённую систему. Схлестнулся с Троцким и Каменевым по статистике, которую назвал лукавой. Отметил, что «отрасль, которой руководит товарищ Каменев, является наиболее всего неупорядоченной, поглощающей наш доход». Говорил, что нужно «повышение эффективности, а не покрытие недостатков».
Дзержинский защищал деревенского жителя, «мужика», сравнив оптовые цены по сдаче зерна и розничные на промтовары. Назвал антисоветской систему отпускных цен, попытки разорить деревню, прикрываясь одним лишь классовым чутьём. «Надо страну индустриализировать, а этого не будет, если мы не получим из деревни продуктов. Нельзя индустриализироваться, если говорить со страхом о разорении деревни».
Эти речи вызвали панику, они были неприятны, потому что звучали от человека, который уже состоялся как управленец и на новом поприще не просиживал штаны, а во всём разобрался. Дзержинский ответил Каменеву, взвинтившему цены на промтовары для деревни и который посетовал, что он только 4 месяца нарком торговли: «Вы будете и 44 года никуда не годны, потому что занимаетесь политиканством, а не работой. Моя сила в том, что я не щажу себя никогда. Но мне одному справляться трудно, поэтому я прошу у вас помощи».
В тот же день вечером Феликс Эдмундович Дзержинский умер – как истинный революционер, в бою. И этот бой был, пожалуй, тяжелее, нежели с бандитами в 1917–1920-е гг., а взгляды и стремления председателя Всесоюзного Совнархоза дают ответ на вопрос – почему и в советской, и в демократической идеологии Феликс ассоциировался только с чекистами и силовиками. Бюрократия всегда умела защищать себя, оберегаясь даже от мёртвых реформаторов.