Есть в календаре даты, близкие сердцу каждого. 6 июня вся Россия говорит стихами величайшего русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. В канун дня его рождения наш корреспондент встретился с заведующей мемориальным Музеем-квартирой А.С. Пушкина в Санкт-Петербурге, доктором филологических наук Галиной Седовой и попросил её рассказать читателям «АН» о том, как поэт относился к четверым своим детям, ведь находить время для радостей семейного бытия ему было очень непросто.
- Строгие столичные правила, – рассказывает Галина Седова, – не позволяли поэту после женитьбы сосредоточиться на радостях семейного бытия. Камер-юнкер Пушкин был обязан бывать во дворце и в свете. Кроме того, к нему – издателю журнала «Современник» – целыми днями шли посетители: писатели, журналисты, типографы, переписчики. При этом главным делом для поэта оставалось его творчество.
И всё же он находил время для занятий с детьми. У Пушкина их было четверо: через год после рождения Маши на свет появился Саша (рыжий Сашка), затем Гриша и младшая дочь – Наталья. Со слов их матери Натальи Николаевны Сашка был любимцем, а вот Маше – большой крикунье – иногда доставалось от отца. Умерять излишнюю резвость детишек он считал необходимым не потому только, что это могло помешать его трудам. Традиционное воспитание дворянина требовало определённых ограничений. Ребёнка готовили к взрослой жизни, где признаком аристократизма всегда считались сдержанность и хладнокровие – то, что Пушкин называл умением «властвовать собой». К сожалению, самого поэта родители не научили этому искусству, больше внимания уделяя науке «чтить самого себя».
Строгие подходы к воспитанию не мешали Пушкину оставаться любящим отцом. Домашние замечали, что ему нравилось стоять в дверях детской, любуясь, как его «ребят» укладывают спать, а потом (вероятнее всего) – подходить к кроваткам, поправлять одеяльца. Неслучайно детская комната в последней квартире поэта на Мойке,12, располагалась рядом с кабинетом Пушкина. Именно из этой комнаты рано утром 30 января 1837 года детей привели и принесли к умирающему отцу. Слабеющей рукой он благословлял каждого из них и отсылал от себя.
Об отношении Пушкина к детям можно судить, например, по его письмам к жене: «Что Машка? Чай куда рада, что может вволю воевать!»; «Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! – а каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него»; «Что ты про Машу ничего не пишешь? Ведь я, хоть Сашка и любимец мой, а всё люблю её затеи»; «Скажи Сашке, что у меня здесь белые сливы, не чета тем, которые он у тебя крадёт, и что я прошу его их со мною покушать. Что Машка? Какова дружба её с маленькой Музика? И каковы её победы?»
Рыжий Сашка вспоминал, как отец усаживал его к себе на колени и, держа крепко за руки, покачивая вверх-вниз, напевал «Во саду ли в огороде». Ту же песенку поёт и чудо-белка в пушкинской «Сказке о царе Салтане». По воскресеньям Пушкин ездил с женой на ярмарки, откуда привозил детям игрушки. Старшему сыну – будущему генералу Пушкину – особенно запомнился «петушок, который пищал». Сегодня в музее поэта можно видеть недорогие игрушки, что продавались на столичных ярмарках в первой трети ХIХ века (их предоставил Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого). Это деревянные лошадки и санки; мячик, сшитый из лоскутов кожи; деревянная юла и, конечно, глиняные свистульки, вызывавшие детский восторг в любую эпоху.
Дворянские каноны не предполагали включения посторонних в круг домашних забот, но Пушкин с превеликой нежностью делился с близкими знакомыми своими родительскими радостями и волнениями. «Вот тебе анекдот о моём Сашке, – сообщал Пушкин одному из друзей. – Ему запрещают (не знаю зачем) просить чего ему хочется. На днях говорит он своей тётке: «Азя! дай мне чаю: я просить не буду». А тригорской соседке Прасковье Осиповой-Вульф он пишет о своей маленькой Маше: «Моя дочь в эти последние пять-шесть дней заставила нас поволноваться. Думаю, что у неё режутся зубки. У неё до сих пор нет ни одного. Сколько ни убеждай себя, что каждый прошёл через это, но эти создания так слабы и беспомощны, что невозможно без содрогания видеть, как они страдают».
Следуя традиции, принятой в его родительском доме, Пушкин полагал, что его дети воспримут правильные манеры светского обращения, если будут обедать за общим столом со взрослыми или присутствовать в гостиной, когда там появлялись интересные гости.
Когда Пушкин намеревался выйти к барьеру, для него было важно не только сохранить достоинство перед обществом. Готовя отпор своим недоброжелателям в начале 1836 года, он заявлял: «Как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и то имя, которое оставлю моим детям».
Когда в 1927 году в доме на Мойке открыли пушкинский музей, здесь мало что напоминало о прежних обитателях. Однако на протяжении десятилетий удаётся по крупицам собирать сведения не только о драматических эпизодах преддуэльной истории поэта, но и о повседневной жизни Пушкина-семьянина – мужа и отца. Ведь именно через семью воплощалась в жизнь давняя мечта о счастье, рождалось новое понимание смысла человеческого бытия.