После ставропольского случая всюду закипели страсти вокруг хиджабов. Одни называют это проверкой государства на прочность, другие — «подспудным» национализмом, третьи — формой этнического конфликта, четвертые, ссылаясь на Конституцию, требуют нейтрального отношения к демонстрации символов религиозной принадлежности. А как видится вся эта ситуация профессору факультета социологии СПбГУ, доктору социологических наук, заведующей лабораторией этнической социологии и психологии НИИ комплексных социальных исследований СПбГУ Зинаиде Васильевне Сикевич?
На одном из сайтов я задала вопрос об отношении к ношению хиджабов в российских средних школах. На данный момент (28 октября) на вопрос ответило 1845 чел. Понимая, что любой интернет-опрос не репрезентирует позиции всех социальных групп и даже не всех пользователей сети, а только наиболее активной политизированной ее части, тем не менее, обратимся к его промежуточным результатам.
Наименьшее число респондентов (по 2%) предпочли ответы: «пусть каждая школа решает этот вопрос самостоятельно» и «девочки-мусульманки должны одеваться согласно предписаниям своей религии». 9% опрошенных полагают, что «каждый имеет право одеваться, как хочет», а 14% допустило бы «ношение хиджабов только в национальных республиках, где мусульман большинство». Наконец, почти 3/4 участников опроса (73%) уверены в том, что подобная практика в светском учреждении недопустима.
Конечно, подобное мнение можно было бы игнорировать в силу недостаточной представительности опроса. Но это определенный сигнал.
— Зинаида Васильевна, теперь, пожалуйста, давайте вернемся к тем конкретным мотивам и следствиям, которые Вы обозначали. Мне бы хотелось заострить внимание на первом из них. Можно ли считать этот случай проверкой на прочность государства?
— В какой-то степени — да. А именно: до какого предела можно дойти в стремлении преодолеть как будто закрепившуюся в государственных институтах и в сознании граждан модернизацию, начало которой было положено на рубеже XIX–ХХ веков переходом европейского общества от традиционного образа жизни к современному его состоянию. Иными словами, повернуть вспять социальное развитие. Причем речь не идет об одном лишь исламе, будем справедливы. И московский патриархат считает допустимым для себя устами отдельных ревнителей благочестия нередко вмешиваться в светскую жизнь. А если говорят о необходимости православных народных дружин, почему бы не завести в национальных республиках исламские?
Надо понимать, что любое действие в такой противоречивой и «хрупкой» сфере, как межнациональные отношения, неизбежно вызывает действие ответное.
Общая тенденция клерикализации жизни, которая, на мой взгляд, в России нарастает, особенно в условиях традиционной полиэтничности и многоконфессиональности государства, до добра не доведет.
— Зинаида Васильевна, главный аргумент противников хиджабов тот, что у нас светское государство. Но, как представляется, понимание того, что такое светское государство весьма вариативно. Приверженцы религиозных конфессий приравнивают светское государство к воинствующему атеизму. Что такое светское государство на Ваш взгляд?
— В действительности ответ чрезвычайно прост. Светским является то государство, в котором церковь от него отделена и существует как автономный институт, связанный прежде всего с традиционной культурой. Но это формальное положение. В реальности в России церковь всегда была тесно спаяна с государством, фактически обслуживала ее интересы, особенно со времен петровских реформ, когда патриархат был заменен Священным Синодом и управлялся царским назначенцем. После 1917 года патриархат, как известно, был возрожден, однако до поры до времени церковь находилась в опале, потому что не могла «работать» на новую идеологию. Случайно ли о ней вспомнили во время войны, когда людям на фоне общенародной трагедии понадобилось то духовное утешение, которое не могла обеспечить рациональная большевистская доктрина? После войны за ненадобностью церковь опять «задвинули», чтобы вновь о ней вспомнить после начала перестройки. Удачно подгадала дата — тысячелетие введения христианства на Руси. С этого момента церковь вновь заняла свое привычное место в государственной истории и, добавим, иерархии России как гарант духовного единства нации.
Но, как мне кажется, в начале этого процесса благополучно забыли о том, что при безусловном доминировании русского христианского населения в стране живут и мусульмане, и иудеи, и буддисты. И было бы странно, если бы наряду с православным возрождением не началась, причем незамедлительно, такая же, условно говоря, религиозная мобилизация и в исламской среде, на которую, по-моему, никто не рассчитывал.
Как рассуждает часть исламской общественности России? Если русские дети ходят с крестами, почему нашим девочкам не ходить в хиджабах? И в этом случае для них неважно то, что крестики нательные и не относятся к демонстрационной атрибутике, к тому же христиан неизмеримо больше, чем мусульман. А хиджаб не только выглядит, по меньшей мере, странно в современной школе, но к тому же фактически исключает занятия физкультурой. Это как бы детали, потому что, если разрешается одним, то почему запрещено другим?
— Не кажется ли Вам, что толерантность, которую усиленно, но пока безуспешно пытаются насаждать, является однобокой? Толерантности требуют от большинства, но не от меньшинств. Свадьбы со стрельбой в центре Москвы или лезгинка у памятника Неизвестному солдату не могут не раздражать. Требуя уважения к себе, меньшинства не утруждают себя уважением к нормам и привычкам большинства, среди которого проживают.
— Вашу позицию относительно толерантности я полностью разделяю. Не может быть однонаправленной толерантности. Да, большинство должно быть толерантно к меньшинствам, но и меньшинства должны быть толерантны к этому большинству. Причем это в равной степени относится к любым меньшинствам, не только к национальным и религиозным.
Все дело в том, что теория и практика толерантности пришли к нам из современной европейской системы ценностей, из мира мультикультурализма, который на протяжении нескольких десятков лет считался панацеей от этнокультурной нетерпимости. Сегодня и Франция, и Германия устами своих лидеров фактически признали несостоятельность доктрины мультикультурализма, которая идет в паре с односторонней толерантностью прежде всего потому, что практика этой идеологии незаметно приводит к ущемлению прав большинства.
А мы, как обычно, бездумно повторяем чужие, к тому же неочевидные рецепты. Это вообще, к сожалению, наша национальная черта. Сначала чтото перенять, а потом задуматься над тем, стоило ли перенимать и правильно ли мы вообще поняли выписанный нам рецепт.
Не вызывает сомнения, что взаимная терпимость — залог успешного межэтнического и межкультурного взаимодействия. При своем весьма критическом отношении ко многим чертам советского прошлого, не могу не признать, что так называемый советский интернационализм был, условно говоря, дорогой с двусторонним, а не односторонним движением, как нередко бывает сегодня.
— События последнего времени, начиная с Кондопоги, свидетельствуют о столкновении культур, от чего недалеко и до религиозных столкновений. Каков выход? Опыт Европы показывает, что толерантность здесь не работает. Как уживаться в нашей большой коммунальной квартире?
— В том-то и дело, что у нас сегодня коммунальная квартира, и те, кто постарше и сами жили в таких квартирах, еще хорошо помнят кухонные свары и утренние очереди к единственному умывальнику.
А я себе представлю наше сообщество, как хороший крепкий дом с отдельными квартирами, но с общим двором, общей детской площадкой и общим детским садом. Дом, в котором люди дружат семьями и готовы породниться между собой.
У нас часть либеральной интеллигенции любит кивать на Запад как на некий эталон решения любых проблем, в том числе и национальных. А как же быть с Шотландией, которая инициировала референдум об отделении? Или с Каталонией, в которой такой референдум запретили, однако по данным социологов, более двух третей каталонцев хотели бы жить в добрососедстве, но отдельно от испанцев. Я уж не говорю о Бельгии, где единство сохраняется скорее по инерции, чем по выбору фламандского общества.
Я не случайно привела в пример те случаи, где речь идет не о мигрантах, а о собственных национальных меньшинствах так же, как в России.
Тем не менее опыт Европы нас многому учит и прежде всего неукоснительному исполнению закона. То есть все вероятные коллизии такого пестрого в этническом и конфессиональном смысле государства, как наше, должны быть прописаны правовым языком, но отступление от правовой нормы должно жестко караться. Но это предполагает и правосознание как самих граждан, так и представителей органов власти, которого у нас явно не хватает.
Вот в этом и есть кардинальное отличие нас от Европы. Там точно такие же проблемы. Поэтому неправда, что межэтническая напряженность зависит от экономического состояния общества, его стабильности. Разве Великобритания или Бельгия — нестабильные государства с высоким уровнем бедности? Просто в западном обществе утвердился Закон, которому, желая того или нет, вынуждены подчиняться не только коренные меньшинства, но и мигранты. В противном случае они рискуют быть депортированными. А нам «закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло».
— И всетаки… как решать проблему хиджабов на уровне школы? Предлагаются различные выходы из сложившейся ситуации, например, ввести школьную форму, которую по уставу школы нельзя нарушать, или создать специализированные конфессиональные школы. Каково Ваше мнение?
— На этот вопрос ответить проще всего. Возможны все три варианта: и решение оставить за школой, и ввести школьную форму, и открывать специальные конфессиональные школы. Важно не это. Надо принять определенный закон или подзаконный акт, не знаю, как точно это назвать, я — не юрист, чтобы проблема решалась унифицировано на всей территории Российской Федерации, а школа в лице директора или родительский комитет могли всегда сослаться на четко прописанную правовую норму.