8 августа офтальмологу Святославу ФЕДОРОВУ исполнилось бы 84 года. Человек, подаривший зрение тысячам людей, погиб 11 лет назад в авиакатастрофе. Но его друзья, ученики и пациенты помнят о нем.
Рабство побеждается творчеством
Фазиль Искандер, писатель:
– Много лет назад я был в Абхазии в селе Лыхны, где традиционно устраивались скачки. Сидевший рядом человек заговорил со мной о моих же рассказах. Говорил очень толково и доброжелательно.
Наверно, критик, подумал я. Вскоре выяснилось, что это знаменитый офтальмолог Святослав Федоров. На скачках он оказался неслучайно: был большим любителем лошадей. Так мы с ним и познакомились.
Впервые я услышал о Святославе Федорове от журналиста Анатолия Аграновского. Это было еще за много лет до того, как Федоров стал всемирно известным офтальмологом. Аграновский говорил о нем с восхищением и нежностью, как о замечательном новаторе и удивительном самородке. Уже тогда у этого провинциального врача, брызжущего новыми идеями, было достаточно врагов и людей, просто не понимающих, что сулят изобретения Федорова, а потому закрывающих ему дорогу. Аграновский своими блестящими статьями выступал в его защиту, что по тем временам было не так просто.
Святослав Федоров всю жизнь был борцом и почти все свои бои он выиграл. Но при ближайшем знакомстве я убедился, что в его облике и поведении нет ничего похожего на фанатизм, столь неприятный и столь свойственный профессиональным борцам. В застолье он больше слушал, чем говорил, смехом подхватывая остроумную реплику собеседника, и никогда не пытался оказаться в центре внимания. Люди ему всегда были интереснее, чем он сам себе. Потому, наверно, он так и нравился людям.
Пафос жизни Федорова – его универсальная мысль о переходе от рабского наемного труда к творческому. Человек должен жить не на зарплату, назначаемую сверху чиновниками, а на прибыль от своего собственного труда. Это способствует положительному азарту, вырабатывает в человеке добросовестность и гражданскую независимость. Такой принцип он ввел у себя в институте и его многочисленных филиалах. Результаты прекрасны. Говорят, все гениальное просто, но как непросто это вдолбить в головы миллионам чиновников.
Чтобы идеи Федорова осуществились, земля действительно должна принадлежать крестьянам, а фабрики и заводы тем, кто работает на них. Это и только это сразу же поднимет по всей стране производительность труда. Федоров предлагал сделать реальностью коммунистическую демагогию.
Чиновники правильно поняли, чем грозит им осуществление идей Федорова. Это сделает их сразу же ненужными. Потому идеи Федорова так медленно внедрялись в жизнь.
Святослав Федоров погиб трагически... Но дела и мысли его с нами. На удивление всей России он доказал, что разумный труд выгоднее воровства.
Зрячесть
Галина Шергова, журналист:
– В бытии Святослава Федорова понятия «жизнь» и «существование» взаимодействовали, но не были тождественны. Его «жизнь» не вмещалась в скудное пространство «существования», ей было в нем тесно. Он всегда жил, действовал, придумывал, осуществлял через край, поверх барьеров. Все дела у него получались больше, азартнее, необузданней, чем положено человеку, который просто существует. Страсти, бушующие в нем, распирали это пресловутое «существование», рвали его смирительные ограничения.
Слава был одержим. Мыслью, задачей, идеей, претворением замысла. Таким помню его в давние времена, когда Анатолий Аграновский написал о фантастических опытах безвестного офтальмолога. Таким он остался, став повелителем своей врачующей империи. Менялся только масштаб, размах.
Ему было тесно в отведенных, положенных рамках. Видимо, поэтому он так ненавидел любые формы оков. Полагаю, оттого и случился, осуществился странный для многих рывок из медицины в политику. Знаю, шептались тогда по газетным и околовластным задворкам: «Все ему мало, честолюбие заедает». Нет. Мало для кого порыв этот, рывок этот был столь органичен, столь самой натурой его продиктован. Он первым в нашем обществе «освобожденного труда» произнес: «Рабство, раб, рабский труд». Не о жертвах рисуемого пропагандой капитализма. О нас, нас самих!
Поражаешься, сколько страстей и порывов заключала в себе его неуемная натура. Во всем: в профессии, в политике, в любви. Мало на моей памяти примеров, когда почти тридцатилетнее супружество не стало бы в лучшем случае дружеским единением. В браке Славы и Ирэн бал правила страсть, влюбленность, какие обычно отмечают только начало. Наверное, именно присутствие Ирэн в жизни Славы, ее мягкость, доброта, свет, исходящий от этой женщины, и смягчали, одушевляли федоровскую непреклонность, не давая ей стать упрямой непререкаемостью. Они были отражены друг в друге. Как в системе параллельных зеркал, когда изображение уходит в бесконечность. Значит, и сегодня, глядя в глаза Ирэн, мы будем видеть Славу. Он зрим для нас. И не дай бог ослепнуть нашим чувствам, нашей верности рыцарю зрячества.