Классовые противоречия
В.М.: Дима, ты родился и вырос в Ростове. Я бывал в вашем городе. Он мне всегда казался каким-то несоветским. И очень продвинутым в плане музыки вообще и рок-н-ролла в частности. Многие ли у вас слушали «Битлз» или Элвиса Пресли?
Д.Д.: Ростов всегда был капиталистическим городом. У нас же полгорода - армяне. А еще много цыган и евреев. Это люди предпринимательского склада, и социалистический строй не смог им в этом помешать. У нас были так называемые цеховики, которые получали из Новороссийска каталоги «Неккерман», «Отто». «Цеховики» по картинкам из каталога «снимали» модели, а потом шили и продавали башмаки и джинсы, сделанные по последней моде. Эти люди уже в 60 - 70‑е годы строили себе особняки. И разумеется, они могли себе позволить диски Элвиса, Чабби Чекера, «Роллинг Стоунз» за бешеные деньги.
Ю.В.: А наша музыка того времени?
Д.Д.: А вот то, что вы с «Веселыми ребятами» сделали, - это первый продукт, который предназначался не для населения этих коттеджей. Дети особняков к нам, нищим, относились так же брезгливо, как в Москве дети партийной номенклатуры. Я помню эту пластинку. На ней было всего 4 песни, но нам их хватало. Нам не нужно было большего. От песни «Алешкина любовь» на нас повеяло чем-то бродильным. Там же нет никаких гениталий, никакого эпатажа. Но там был совершенно иной посыл. Такого у нас больше не пели. Ни Пьеха, ни Магомаев. Это было что-то совершенно новое. Это было действительно НАШЕ.
В.М.: Что интересно - музыку вы слушали правильную. А вот музыкантов из Ростова вышло мало. Ростов дал очень хороших и интересных киноактеров - Плятт, Кайдановский. А вот никаких знаковых групп не вышло.
Д.Д.: Это ты сейчас на Ливерпуль намекаешь? Дескать, как это получилось, что на площади в 5 квадратных километров появилось сразу четверо гениальных парней? Исторически так сложилось, что наша нация строится несколько иначе, чем те же американцы. В этом отношении мы больше похожи на французов или мексиканцев. Французы говорят: «Гении рождаются в провинции, а умирают в Париже». Что интересного в том же Лионе? Да ничего, кроме нескольких ткацких фабрик. А в Бордо? Да ни черта, кроме винных заводов. Как только человек вырастает выше своего провинциального окружения - он сразу едет завоевывать Париж. То же самое в Мексике. Кроме Мехико, там все остальное - курорты и деревни. Так и у нас - все в Москве. Кто поднимается выше определенного уровня - тот едет в столицу. В Америке - совсем иначе. Там каждый город сам по себе. Бостон, Чикаго, Сиэтл. Там целая куча центров. А у нас центр один. И если хочешь чего-то достичь, невозможно останавливаться на уровне Ростова, Омска или даже Питера. Надо брать центр. Хотя есть, конечно, питерский рок, свердловский. Но все равно, пока ты не завоевал столичную публику - успех нельзя считать полным.
В.М.: Думаю, сама Америка - это аналог Москвы. Люди, которые ехали в Америку, - ехали ее завоевывать. Половина нашего сегодняшнего шоу-бизнеса тоже состоит из провинциалов, которые приехали завоевывать Москву. Отличие провинциала в том, что ему просто жизненно необходимо пробиться. Ему отступать некуда.
Д.Д.: Прими во внимание и то, что ростовчане очень избалованны существующим положением вещей. Хорошая погода, самые лучшие девчонки - лучше всех целуются и без денег. До моря 2 часа езды. Так спокойно можно жить всю жизнь. «А давай...» - «Да зачем?» - «А пойдем...» - «Да лучше выпьем!» И это многих сгубило.
Понаехавший
В.М.: А почему ты уехал из Ростова?
Д.Д.: В моем случае - это совершенное чудо. Я закончил университет, защитил диплом 22 июня 1981 года. И шел, выпив пива, теплым вечером, не имея ни малейшего представления - где же я буду работать.
Ю.В.: Извини, а по какой специальности?
Д.Д.: Журналист. Я вообще хотел работать где-нибудь на Севере...
А дома обнаружил в своем почтовом ящике записку: «Хочешь работать в Москве - позвони по такому-то телефону». Совершенно незнакомый почерк, совершенно незнакомый телефон. Я позвонил - совершенно незнакомый голос ответил: «Значит так, не совсем в Москве, а в подмосковной газете, но прописка дает возможность работать. Позвони по такому-то телефону». Я снова позвонил - очень злой голос сказал: «Кто?!» - «Я из Ростова-на-Дону, журналист...» - «Так, когда сможешь быть здесь?» - «Ну, через неделю». - «Завтра утром чтоб был здесь!»
Так я приехал в Москву и стал работать в подмосковной газете. Потом меня пригласили в «Комсомолец». Оттуда в ТАСС. Из него на телевидение - вот так и пошло. Чудо - не правда ли?
А случилось вот что. Редактор этой подмосковной газеты устал бодаться с эмгеушными выпускниками, которые полгодика работали, а потом убегали в большие газеты. И он сказал - возьму парня из провинции, и тот будет за прописку 3 года землю рыть. Редактор послал гонца - сотрудника газеты - найти хорошего журналиста-выпускника. А этот гонец целую неделю проказаковал в Ростове. В последний момент очнулся - «Надо ж было изучать выпускников!». А в тот день как раз была защита у нашей группы. Этот парень прибежал, сел за последнюю парту. Посмотрел с бодуна и выбрал почему-то меня. Он и написал ту записку.
Битловские сказки
В.М.: Как ты взял в руки гитару?
Д.Д.: Под влиянием моего дворового друга Сашки. Он пел блатные песни. Единственное, что было мне близко из его репертуара, - «Дом восходящего солнца» на русском языке. И все девчонки были его. Я не понимал, почему у него получается, а у меня нет, хотя беру те же «лесенки» и «звездочки». Тогда я не понимал, что между голосом и слухом должен быть какой-то мост.
Потом я играл на барабанах в силу семейной традиции. Потом взял в руки банджо. Был единственным пятиструнным банджистом, который играл кантри в Москве.
Третья гитара в моей жизни - электрическая. Я в то время боготворил Махавишну, Блэкмора. Тогда музыка перестала быть музыкой, а стала сгустком энергии. Это уже не запев-припев. Это уже композиция, это холсты! И конечно, королем инструментов была электрогитара. Но не любая! А только та, которую Хендрикс англичанам как вакцину присадил. Блэкмора в Ростове знали хорошо...
В.М.: Было множество мифов вокруг «Битлз».
Ю.В.: Например, когда они летели в Японию, то якобы остановились в Шереметьево. Кесслер утверждал, что видел ливерпульскую четверку, мирно пьющую кофе из стаканчиков в аэропорту. Стас Намин рассказывал, что якобы ходил на концерт в английское посольство и их видел. Рассказ, что человек вживую видел «Битлз», в некоторой степени возвышал.
Д.Д.: А знаете, какую трогательную историю я могу рассказать! Было на телевидении время видеомагнитофонов «Кадр». Он представлял собой огромную машину, которая работала на огромных бобинах. Все репортажи «с мест» - про комбайнеров, рыболовов - делались на такой же по толщине пленке, только на маленьких бобинах. Они были на вес золота. Поэтому для репортажа эта пленка присылалась из Москвы от программы «Время». И обратно вместе с летчиками направлялась в Москву.
Я проходил практику в качестве корреспондента на Архангельском телевидении. Однажды ко мне подошли ребята и говорят: «Сегодня ночью смотрим битлов. Третья аппаратная, после 12 ночи. Только тихо - чтобы не пришел председатель гостелерадиокомитета». Без четверти 12 я на негнущихся ногах захожу в 3‑ю аппаратную. «Ну что? Вроде остались только все наши?» - «Все». - «Тогда начнем». Оказывается, пленка, которую прислали из Останкино для репортажа - не пустая! Ребята в Останкино шлют архангельским коллегам то, что могло оказаться только в Москве, на Центральном телевидении для служебного пользования! В тот раз это был концерт «Битлз». Мы расселись, приготовились наслаждаться. И только Леннон прикоснулся к струнам - стук в дверь. Заходят председатель архангельского телерадиокомитета и секретарь профкома. «Что это у вас здесь?» Выхода нет, признаемся: «Битлов смотрим». - «Битлов? Покажите». Мы ни живы ни мертвы включаем эту пленку, готовимся к увольнению или разносу. А они сидят, смотрят. Концерт кончается, председатель встает и вдруг выдает: «Так они, оказывается, симпатичней, чем все наши музыканты. Да если бы у нас такие были - мы бы только их и пускали на сцену».