– Рената, недавно вы реализовали себя в качестве продюсера: ваш концертный видеопроект «Зеленый театр в Земфире» пресса назвала ярким и крайне неожиданным. Что оказалось самым сложным в продюсировании?
– В тот фильм мы вкладывали собственные деньги. Пройдет немного времени, и он превратится в документ. Мало больших артистов, которые оставили после себя хорошее видео. Например, почти ничего нет от моего любимого Виктора Цоя, от Башлачева. А мы имеем дело с выдающейся певицей, автором, музыкантом – Земфирой. До нас никто еще не снимал цифровые концерты, не выпускал их на экран. Мы просто пробили эту брешь и стали первыми.
– На ваш взгляд, в чем сегодня основная проблема нашего шоу-бизнеса?
– В непрофессионализме. Я не слушаю музыку по радио, потому что это такой треш! Я не смотрю телевизор по этой же причине – много мусора. Для того же «Зеленого театра в Земфире» мы принципиально не брали для работы людей из телека, потому что они все испорчены деньгами и у них другие ценности. Порой к творчеству они не имеют никакого отношения.
– А у вас есть друзья в светской тусовке?
– У меня нет ни друзей, ни подруг. Есть только хорошие знакомые. Дружба – это роскошь, на которую нужно время. Я, например, не понимаю, как можно аккумулироваться, общаясь каждый день с кем-то. Ловлю себя на мысли, что неделями не могу побыть одна, и это меня опустошает. Ничего хорошего нельзя создать, постоянно находясь среди людей. Есть навязанный стереотип, что чем больше появляешься на публике, тем больше востребован. На мой взгляд, публичные люди – это шлак, пена.
– Так и до творческого кризиса недалеко. Вам, кстати, знакомо это состояние?
– У меня это, скорее, отчаяние. И я люблю погрузиться в него. Оно так питательно. Наверное, странно, но я стараюсь полностью отдаваться этому чувству. Не все ж себя хранить: есть да наслаждаться. Отчаяние стимулирует к чему-то новому. Дает мысли, эмоции, заставляет двигаться дальше.
– Вы говорите о творчестве и альтруизме. Но наверняка помните свои первые заработанные деньги…
– В девятом классе снялась в рекламе каких-то драгоценностей. Получила за съемку целых двадцать пять рублей. Ужасно радовались, потому что деньги для моей семьи были жуткой проблемой. Мы были стеснены в средствах. Настолько, что на выпускной вечер мама мне перешила бабушкино шифоновое платье. Но у меня не было туфель. Тогда мы взяли старые мамины туфли, дикой элегантности начала шестидесятых годов на шпильке, и я срезала длиннющий узкий носок. Просто отхватила ножницами!
– С трудом представлю вас с ножницами в руках… Вы кажетесь неземной, отстраненной от жизни. А вы следите за тем, что происходит в стране?
– Удручает постоянное физическое напряжение, которое испытываешь, живя в России. У нас тут все сделано против детей, женских каблуков, стариков, инвалидов. Иногда смотрю, идет какая-нибудь женщина: в одной руке – сумка, в другой – ребенок, и думаю: «Боже, Боже!» Да еще этот наш климат, точнее, неумение властей бороться со снегом и грязью.
– А вы сами легко с бытовыми вопросами справляетесь?
– По-разному. Помню, в школе моя классная руководительница все время оставляла меня после уроков и учила мыть полы и выжимать тряпку. Она учила, что тряпку нужно выжимать, выкручивая ее. Но до сих пор – видимо, назло, – я делаю это по-своему, ну, просто. Я многие вещи делаю «по-своему», и получается очень даже не плохо.
– Вы много раз говорили, что не собираетесь больше замуж. Чем объяснить такую принципиальность?
– Я считаю, что сам институт брака себя изживает. Если любишь – живи с этим человеком, угождай ему. Любовь ведь всегда жертвенна. Кстати, любовь и секс вполне могут и не совпадать. Можно любить без секса и иметь секс без любви. Но мне секс без любви смешон. Что-то техническое в этом есть.
– Как после развода складываются отношения с бывшим мужем, Леонидом Добровским?
– Для меня самое важное, чтобы не страдал ребенок. Мы с моим бывшим мужем решили вопрос совместного воспитания нашего ребенка. Я, как взрослый человек, хорошо понимаю, что девочке одинаково нужны и отец, и мать. Мой бывший муж это, слава Богу, тоже понимает. Они общаются, я отпускаю их вместе на моря-океаны. Вспоминая себя с придуманным папиным плащом на вешалке, я никогда сознательно не стану лишать дочку отца.
– А разве отец не принимал участия в вашем воспитании?
– Я родилась в семье врачей. Папин род важный, княжеский, татарский. Но отец не жил с нами. Мне не было года, когда они с мамой расстались. Видела папу я не больше десяти раз в жизни. Но все эти встречи я помню очень ярко. А мама так больше и не вышла замуж. Она очень много работала, потому что зарплата у врачей была ужасно маленькая.
– Вас не пугает, что ваша дочь откажется от размеренной жизни и выберет вашу профессиональную среду – с ее творческими муками, похожими сложностями в личной жизни?
– Она мне уже сообщила, что, как мама, будет актрисой или певицей. Для меня важно, чтобы Ульяна была в первую очередь образованной. Ходила в музеи. Была читающим человеком. А все остальное приложится.