– ВЫ ЧАСТО резко высказываетесь то в адрес рокеров, то в адрес иных музыкантов и деятелей культуры. Думаю, у вас и в профессиональной среде постоянно бывают конфликты?
– Я неконфликтный. Предпочитаю просто не общаться с людьми, глядя на которых у меня чешутся кулаки. Что касается агрессивных высказываний – это моя профессия. И все, что пишу и говорю, – всегда искренне и аргументированно, даже при неизбежной доле вкусовщины. Обижаются на это только дураки.
– У вас были серьезные нелады в отношениях, например, с Макаревичем, Гребенщиковым и другими тоже, в общем, неглупыми людьми…
– Это примеры сложнейшей диалектики отношений, поскольку и тот и другой – люди мне близкие. Мы много лет знакомы, и они до сих пор мне интересны. Поэтому считаю себя вправе их критиковать. Иногда они обижались на мою критику, бывали периоды охлаждения в наших отношениях. Но и они говорили мне, что, может быть, я гнусный тип, но говорю, как правило, справедливые вещи.
– Кажется, вы смотрите на мир с истинно джазовой свободой. А как вы вообще относитесь к джазу?
– Одно время довольно много слушал джаз, особенно авангардный. Но сейчас в нем несколько разочаровался. Мне кажется, что джаз в последние 20 лет поскучнел, выродился и превратился в салонную музыку.
– И с рок-музыкой происходит то же самое?
– Статус рока изменился. Когда-то миллионы молодых людей относились к року с почти религиозным трепетом. И будь то Джон Леннон, Виктор Цой, Джим Моррисон или Боб Марли, были для них настоящими иконами. Сейчас к рок-музыке отношение более спокойное, потребительское. Старые времена ушли безвозвратно вместе с величайшими героями рока. Но интересной музыки этого направления по-прежнему много. Из того, что я послушал в последнее время, мне понравился новый альбом «Ленинграда» «Аврора», новый альбом Земфиры «Спасибо», у Александра Скляра вышел интересный альбом, где он впервые поет под электронный аккомпанемент.
– А что скажете про наш сегодняшний шоу-бизнес?
– По насыщенности ночной и живой музыки Москва находится на втором месте в Европе после Лондона – впереди Парижа, Берлина, Барселоны и прочих модных городов. Другое дело, что количество этой музыки несколько превышает ее качество. Мне кажется, чтобы возникло иное качество, нужно изменить наше сознание в целом. Если бы просели мировые цены на нефть, Россия, которая сейчас находится фактически под нефтяным наркозом, слегка очухалась. Тогда, может быть, люди научились бы не только жечь шальные нефтедоллары, но и по-настоящему работать.
– Вот что странно: при том, что еще никто не научился по-настоящему работать, в шоу-бизнесе крутятся огромные деньги…
– Это всеобщее заблуждение. На самом деле денег там крутится не так уж и много. Больше пыли в глаза и понтов, чем реальных средств. И весь оборот нашего шоу-бизнеса, если учитывать все его составляющие – грамзапись, концерты и прочее, – меньше, чем оборот одной нефтяной компании средней руки. Единственный серьезный источник денежных поступлений в шоу-бизнес – телевизионная реклама и все, что с ней связано. Та же «Фабрика звезд» – это деньги. А продажи пластинок, концерты артистов – это все сущие мелочи. Почти все артисты у нас зарабатывают гораздо больше денег на частных вечеринках, корпоративных пати и днях рождения богатой публики, чем на всем остальном, вместе взятом. Если учесть, что при этом их менеджмент получает десятки тысяч долларов за то, что девочки в течение часа ходят по сцене, качают бедрами и подрагивают грудью, открывая рот под фонограмму, то, я считаю, это очень легкие деньги.
– Вы почетный отец-основатель нашего Playboy. Для американских девушек всегда считалось очень престижным появиться на страницах этого журнала. У нас было так же?
– Многие наши известные актрисы и певицы не хотели этого делать ни за какие деньги по принципиальным моральным соображениям. Например, Лайма Вайкуле сказала, что согласится сниматься в Playboy, если ее будет фотографировать Хельмут Ньютон или Жан-Батист Мондино. Понятно, что это влетело бы нам в копеечку!
– Какое место в шкале ваших жизненных приоритетов занимает семья?
– Это самая болезненная и противоречивая часть моей жизни. Потому что, с одной стороны, я очень люблю детей и прекрасно отношусь к их мамам. С другой – в очередной раз заводя семью и делая это с наилучшими намерениями, в конце концов оказываюсь у разбитого корыта. Сейчас снова живу один, и мой дом – типичная холостяцкая берлога.
– Наверное, проявляется ваш неуемный, бескомпромиссный характер?
– Нет, как раз в семейной жизни я человек покладистый, готов идти на уступки, лишь бы всем было хорошо. Проблема в моем неуемном, как бы это сказать…
– Темпераменте?
– Назовем это так.