10 лет в джазе
Ю.В.: КАК начинался роман Вилли Токарева с музыкой?
В.Т.: По паспорту мое имя – Вилен. Вилли Токаревым я стал гораздо позже. Вырос на Кубани, на хуторе Чернышов Краснодарского края. Народ там веселый, музыкальный. Не только в праздники, но и обычными вечерами люди собирались вместе, пели песни. Мы, дети, были постоянными слушателями, а потом и участниками в общем хоре. Позже родной дядя научил меня играть на балалайке.
Еще до войны любил слушать радио (у нас был приемник СИ-235, который летом, когда началась война в 1941 г., отобрали). Слушал музыкальные передачи с советскими песнями. Особенно любил дуэт певцов Бунчикова и Нечаева, Клавдию Шульженко, хор Пятницкого, Георгия Виноградова. В школе освоил русскую семиструнную гитару. В шестом классе написал свою первую песню «На морском берегу». С тех пор, когда бы мы ни собирались с одноклассниками, всегда пели эту песню. А после войны папа купил хороший радиоприемник «Рекорд». С его помощью я услышал совершенно другую музыку – зарубежную.
Ю.В.: И как она тебе, понравилась?
В.Т.: Я несколько лет ходил моряком на корабле по заграничным морям – вокруг Европы, даже в Китай. И музыки слышал много. Не могу сказать, что наша была хуже.
В.М.: Наверное, пластинки покупал с записями западных исполнителей?
В.Т.: Нет, это у нас строго запрещалось, считалось контрабандой. Зарубежные пластинки покупал в порту Одессы, Николаева. Как говорилось, из-под полы. К тому времени мои музыкальные вкусы уже сформировались. Любил Фрэнка Синатру, Эллу Фицджералд.
Ю.В.: А как попал в джаз?
В.Т.: После армии я поступил в музыкальное училище имени Римского-Корсакова по классу контрабаса. Еще во время учебы меня стали звать в свои джазовые коллективы Давид Голощекин, Ростислав Чевыселов, Саша Сергеев. Все они были знаменитые музыканты в Ленинграде. Приглашали играть и в «Неву» – лучший ресторан города. В этом ресторане в 1968 г. меня услышал знаменитый джазовый музыкант Анатолий Кролл. И буквально силой забрал в свой коллектив.
К тому времени мою песню «Дождь» уже спели Эдита Пьеха, Майя Кристалинская, Вадим Мулерман. Я получал очень приличные авторские гонорары. Уже в конце 60-х стал обеспеченным советским человеком. Даже купил себе квартиру в Питере. Приобрел классный контрабас, гитару «Фендер», всю необходимую звуковую аппаратуру. Поэты стали давать мне тексты, чтобы я на них писал песни.
Ю.В.: А сам почему не писал?
В.Т.: Не имел права! Для этого нужно было числиться в Союзе писателей. Работал в коллективе Бориса Рычкова, знаменитого на весь мир пианиста. У него и Анатолия Кролла по-настоящему научился искусству аранжировки. Потом играл в коллективе у Жана Татляна. А позже по конкурсу прошел в ансамбль «Дружба», к Александру Броневицкому. В общем, за 10 лет я получил, можно сказать, высшее музыкальное образование у гениальных исполнителей.
В.М.: С кем из наших известных артистов ты был дружен, с кем общался?
В.Т.: Эдита Пьеха – изумительная женщина и певица, эталон артиста. Тактичная, культурная, обаятельная, изысканно одетая. Мы замечательно работали и общались еще в «Дружбе». Московские ансамбли я знал меньше. Только когда приезжали в Москву выступать, общались с «Голубыми гитарами», «Веселыми ребятами».
Ю.В.: А тебе понравились Элвис Пресли и «Битлз», когда появились?
В.Т.: Конечно, понравились! Я ими увлекался, собирал пластинки. Особенно «Юрай Хип».
Дали бы работать – я бы не уехал
В.Т.: ОДНАЖДЫ меня пригласили написать песню о Мурманске. Две недели я там потолкался и написал цикл песен о моряках и этом городе. «Мурманчаночка» стала его гимном, ее поют до сих пор. Мы записали эти песни на радио, снялись для телевидения. В итоге меня пригласили поработать в Мурманске. Со мной остались и все музыканты из Ленинграда, потому что деньги предложили сумасшедшие, с какими-то северными надбавками… В ресторан «Белые ночи», где мы выступали четыре года, невозможно было попасть. Самый требовательный слушатель – в ресторане. Чтобы ему угодить, нужно знать абсолютно все шлягеры текущего и прошлого времени. Мы работали так: появляется песня утром по радио – вечером мы ее уже играем.
В.М.: Многие наши артисты стесняются говорить, что они работали в ресторане.
В.Т.: Хочу обратить ваше внимание, что в ресторанах работали такие великие певцы, как Фрэнк Синатра, Элла Фицджералд, Тонни Беннет, Нат Кинг Кол и другие. В ресторан приходят те же люди, которые, скажем, завтра приходят в концертные залы. Нужно просто иметь такой талант, чтобы во время твоего пения люди в ресторане не ели, а слушали. Если меня приглашают петь мои песни, для меня не важно – ресторан это или концертный зал. Я пою и в степи, и в поле, и в цехах. Главное, не где петь, а как и что петь.
В.М.: А какие конкретно песни были наиболее востребованны, приносили самые большие деньги ресторанным ансамблям?
В.Т.: Да практически любая новая советская песня становилась шлягером. «Подмосковные вечера», «Лада», «Последняя электричка», «Как прекрасен этот мир» и даже «Топ, топ, топает малыш». Помню, в Мурманске моряк танцевал с девушкой. Подходит, дает 25 руб., просит спеть «Цокают копыта». Я впервые про такую песню услышал. Говорю музыкантам: «Ребята, сейчас вы будете играть то, что никогда не играли, а я – петь то, чего не знаю». На ходу сочинял слова! Чего-то там про цокот копыт в унисон с биением девичьего сердца… Моряку так понравилось, что он дал еще один четвертной и попросил повторить!
В.М.: Нам с Юрой однажды в Анапе на танцах заплатили, чтобы мы НЕ играли. Подходит грузин, говорит: «Дорогой! Мне нужно в туалет сходить. Вот тебе 25 руб. – отдохни пять минут. Чтобы с моей девушкой никто не танцевал». Возвращается, говорит: «Спасибо, дорогой! Вот еще пятерка – «Сулико», пожалуйста!»
В.Т.: Из Мурманска я регулярно ездил в Москву, предлагал исполнителям свои новые песни. Помню, однажды вышел скандал. 7 ноября в прямом эфире показали мою песню в исполнении Анатолия Королева и ансамбля «Дружба». Тут же позвонил высокий партийный чин и устроил теленачальству разнос: как посмели в такой торжественный день пускать в эфир лирику?!
Еще помню, когда работал с Голощекиным, мы делали программу для телевидения. И вдруг «сверху» пришла разнарядка: ни в одной песне не должно быть больше трех синкоп (специфический музыкальный прием. – Прим. авт.)! Это было не столько смешно, сколько возмутительно. В знак протеста мы работу бросили на полдороге.
Потом так стало получаться, что мои песни перестали брать на радио, отказывались записывать. Даже шуточные. Не хотел уезжать из страны, но столько музыкального материала пропадало без надежды дойти до слушателя! И я для себя решил: пора найти страну, где будет возможность показать свое творчество в полном виде. Выбрал Америку. И в 74‑м году с трудом, но уехал.
Ю.В.: Америка приняла тебя с распростертыми объятиями?
В.Т.: Нет-нет. Я сошел с самолета, имея в кармане всего 5 долларов. Был таксистом несколько лет, пока не заработал необходимые деньги на выпуск своей первой пластинки. После выхода диска «В шумном балагане» моя жизнь перевернулась. Появились приличные деньги. Даже домой приходили таксисты, чтобы купить прямо у меня кассету с моими песнями. Говорили: «Вилли, ты-то понимаешь, насколько нам скучно ездить без музыки!» К настоящему моменту в Америке вышло уже 22 моих альбома.
В.М.: Чтобы прославиться на родине, тебе пришлось уехать за океан.
В.Т.: Я, кстати, довольно долго не знал, что популярен в России, ведь писал песни для эмигрантов, живущих в Америке. Писал «Эх, хвост, чешуя…», песни про бандитов потому, что этого требовала тамошняя публика. Но у меня есть и масса серьезных песен!
Ю.В.: А кстати, какие песни ценились в американских ресторанах?
В.Т.: Да все те же, что и у нас! Из репертуара тех же «Голубых гитар», ансамбля «Маки». Наш репертуар там на 75% состоял из советских песен, остальные – итальянские и американские.
«Небоскребов» могло бы и не быть
В.М.: В АНСАМБЛЕ «Пламя» бас-гитарист Леша Шачнев очень гордился тем, что играл на гитаре, которую ты прислал из Америки.
В.Т.: Я «Дружбе» присылал клавишные и другие инструменты. Все-таки знал, как в Союзе тудно приобрести хорошие инструменты, а я мог себе позволить купить их. И подарить своим коллегам, которые остались здесь. Певцу Анатолию Королеву, после того как он попал в автокатастрофу, прислал инвалидную коляску. Здесь такого в глаза не видели… Я не зацикливаюсь на деньгах и всегда легко с ними расстаюсь.
Ю.В.: Ты никогда не задумывался, что бы с тобой было, если бы ты не уехал?
В.Т.: Не знаю. Повторю, если бы была возможность работать в России, я бы не уехал. И все показал здесь.
В.М.: Ну, не уверен, что тебе дали бы исполнять «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…»
В.Т.: Этой песни вообще могло бы не быть. Потому что страна, где ты живешь, безусловно накладывает отпечаток на творчество.
В.М.: В СССР артист, в силу запретов, не получал необходимого для творчества и живых выступлений куража. С другой стороны, чтобы эту стену запретов пробить, волей-неволей приходилось совершенствоваться, как-то изощряться. Ты с этим согласен?
В.Т.: Согласен. По-другому и быть не может. Естественно, в те годы музыкант должен был играть только то, что было разрешено. Но ведь каждый, кто отдал себя искусству, должен выходить за предписанные рамки, прогрессировать, несмотря на запреты. Иначе он перестает быть артистом.