Сегодня артисты управляют миром
– АЛЕКСАНДР Борисович, помните, как петь начали?
– Лет в десять. Но хреново... Ха-ха-ха! Между прочим, в детстве у меня был такой же тонкий голос, как у Робертино Лоретти. Помню, как с песней «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой» я пришел пробоваться в хор Дома культуры. И меня даже приняли. Но я ее спел один только раз. Что интересно, потом, годы спустя, ее автор Серафим Туликов был единственным воздержавшимся при приеме меня в Союз композиторов.
– Вы в детстве семь лет занимались скрипкой. Наверное, напрочь были лишены простых детских радостей – футбола, дворового хулиганства...
– Нет, ничего этого я не был лишен. Именно поэтому, может быть, скрипач из меня и не получился. На занятия я тратил не 7–8 часов в день, а 2–3. Я всегда занимался спортом. Сначала футболом, потом волейболом, борьбой, каратэ. Тем не менее музыкальную школу я закончил, получил диплом и, видимо, какие-то надежды подавал. Но к тому времени уже появились «Биттлз». И скрипка мне помогла, конечно, но тут же начала мешать, потому что какая скрипка, когда... «Биттлз». Уже ни о какой скрипичной карьере речи быть не могло.
– Завязать на время с классической музыкой – это было осмысленное решение? В 14-то лет!
– Ну и что! Я был уже взрослый, мама умерла, и я себя чувствовал человеком ответственным. В 14 лет я уже играл рок-н-ролл в ансамбле польских студентов «Тараканы», в 16 – организовал группу «Славяне», а чуть позже – группу «Скоморохи», которая первой в СССР сделала рок-программу на русском языке.
– Рок в 70-е в СССР был под полузапретом. Тогда благодаря чему к вам пришла такая популярность?
– Благодаря песне Али Пахмутовой «Как молоды мы были», которую я спел, и фильму «Романс о влюбленных», к которому я написал музыку.
Востребованность была в такой степени велика, что мне платили самые высокие гонорары. Начиная с 1975 г. я был одним из, может быть, двух-трех самых высокооплачиваемых артистов во дворцах спорта. Почему? Да потому, что я в любом городе мог собрать любые залы. Например, давал 20 с лишним сольных концертов в питерском зале «Юбилейный», где было шесть тысяч мест. По три концерта в день. Итого 18 тыс. человек в день.(!) Сегодняшним гастролерам такие цифры и не снились, они даже не понимают, что это такое.
– Интересно: высокие гонорары – это сколько?
– Я не хочу об этом говорить.
– И все-таки... Существовали же официальные расценки филармоний – потолок не более 30 руб. за сольный концерт.
– Я получал полторы тысячи рублей в день за три двухчасовых сольных концерта в трехоктавном диапазоне. Тогда никто столько не получал… Но, кстати, даже и сейчас так никто не работает. Послушайте, допустим, на какого-то артиста идут люди. Он чувствует себя королем. Он задает вопрос: «Почему я получаю ставку 10 руб., и он получает ставку 10 рублей. Но на меня приходит тысяча человек, а на него – два человека. Значит, я не поеду просто так – воруйте!» И ему воровали, и мне воровали. И всем воровали. Так происходит и теперь – каждый артист знает, сколько он «стоит». Но сейчас это все, так сказать, законно. А тогда – не совсем законно, но справедливо.
– Кстати, о законности. Куда смотрела партия и ее главный боевой отряд в лице КГБ?
– Здесь надо просто точно ставить акценты. В нашей стране все музыканты, да и все люди искусства привыкли исходить из того, что раз они такие замечательные и талантливые, то государство должно им помогать – предоставлять площадки, платить гонорары и так далее. Когда государство им вдруг говорило: «Ребята, нам не нравится ваш жанр, да и лохматые вы все какие-то, пошли вы...», это считалось притеснением. Если не помогают, значит, «тебя душат». И возникало ощущение, что, дескать, ты не можешь пробиться. На самом деле причина была в другом: ты плохо играешь, и люди не хотят тебя слушать. А если люди тебя хотят слушать, поверьте мне, пробиваться – это как щелчок. Любой администратор, зная, что на эту группу побежит народ, вывернется наизнанку. Это первое. Другая ситуация – это КГБ и идеология. Мне кажется, что вообще Комитет всех нас немножко упустил. Они не поняли значение этой музыки. А рок-н-ролл, в чем я глубоко убежден, развалил и СССР, и коммунизм. В том смысле, что освободил мировоззрение людей. Не диссиденты, не ЦРУ, а рок-н-ролл! Нас просто проворонили.
– Неужели, по-вашему, музыка так влияет на сознание людей?
– А вы посмотрите, что сегодня творится. Артисты управляют миром. Сегодня от слова какого-нибудь Эрика Клэптона зависит в тысячу раз больше, чем от слова президента Буша. А от слова сэра Пола Маккартни – тем более. Потому что на какого-нибудь президента 90% населения земли реагирует со скептицизмом, а на Пола Маккартни – по-другому. Вот и все.
– Вы хотите сказать, что Александр Градский был опасен для советского строя?
– В том-то и дело, что они-то решили, что «он не опасен». А оказалось, что опасен именно для этого общества, и не я один. Для уродства! Потому что в советском обществе были какие-то вещи, я продолжаю так считать, очень положительные. Но были глобальные вещи резко отрицательные. И положительные вещи от того советского общества я в себе сам сохранил...
– Какие, например?
– Например, товарищеские отношения, взаимовыручка, когда не все меряется деньгами. Мне никакого проку не было поддерживать Макаревича или Гребенщикова, других ребят... Мне просто казалось: пускай это не очень хорошо сыграно и спето, но это идейно мне близко, значит, надо пытаться их пробивать... Еще мне удалось в себе сохранить некий самодостаточный «вещизм». К примеру: я сегодня достаточно обеспеченный человек, но могу спокойно ездить на самой обыкновенной машине, на которой ездит самый обыкновенный замдиректора какого-нибудь сраного ООО. У меня нет этого пафоса, как у сегодняшней двадцатилетней молодежи. У них райдеры на гастролях такие, что у принимающей стороны хронические головные боли. Ну где им взять 600-й «мерседес» в каком-то Ижевске. Для меня не так важна внешняя составляющая моего приезда. Важно – какие люди «на тебя пришли».
Могу спеть хоть на дне рожденья проститутки
– КТО, по-вашему, на сегодняшний день является законодателем мод и вкусов на российской музыкальной сцене?
– 95% нынешних так называемых звезд шоу-бизнеса созданы искусственно, благодаря руководителям телеканалов, которые их «крутят», и музыкальным критикам, которые пишут, какие они «супер». На самом деле, эти «звезды» ничего собой не представляют и проваливаются с треском на первых же гастролях. Только в одном случае за последние 5–7 лет телевидению удалось обмануть аудиторию. Я имею в виду проект «Фабрика звезд». Я поздравляю тех, кто придумал эту штуку, потому что им удалось задурить голову всей стране. Хорошо, молодцы! Только я не удержусь от того, чтобы назвать их мерзавцами. То есть мерзавец может быть молодцом... А мерзавцы потому, что отравляют вкус и цвет сразу нескольким поколениям – двум-трем как минимум.
– А это нормально, когда в одном концерте выступают те самые 95 процентов... и вдруг выходит Градский?
– Я уже давно себе сказал, что должен на это отвечать: «Мне все равно». А все равно или не все равно – это большой вопрос... Я профессиональный человек, я могу выступить где угодно – хоть в шахте, хоть на дне рожденья проститутки, где угодно... Я заставлю слушать себя всех.
– Приходилось... на дне рожденья?
– Было что-то в этом роде. Это нормально, когда тебе платят. Шаляпин пел на таких вечерах – уж на что великий исполнитель. Важно, чтобы ты после этого не садился ни с кем за стол, не был «вась-вась». Отработал, получил деньги, сказал: «До свиданья!» Люди к этому уже привыкли – даже самые что ни на есть крутые.
– Итак, популярность вам принесли фильм «Романс о влюбленных» и песня «Как молоды мы были»...
– Ну конечно! Пять раз в течение года это было показано по телевизору. Для меня этого оказалось достаточно. Сегодня пять раз в день показывают Киркорова, и то этого иногда бывает недостаточно... Ха-ха-ха!
– Как же получилось, что вы пишете музыку к фильму Кончаловского и почти одновременно женитесь на бывшей жене его брата Никиты Михалкова?
– Это случайность, конечно. Когда я Настю Вертинскую первый раз встретил, я даже не знал, что она была женой Никиты. Я увидел: классная, умная женщина, очень красивая, подумал, дай приударю. И получил от ворот поворот. В первый момент... Это был или конец 1975 или начало 1976 года. А потом мы встретились в Крыму и как-то вот так сошлись.
– Борис Хмельницкий, женатый в ту пору на Марианне Вертинской, рассказывал, что испытывал дискомфорт от «звездного» окружения. Вертинские, Михалковы...
– Я не испытывал никакого дискомфорта. Потому что я был не просто рокером, я был суперпопулярным рокером уже в то время. И мне было абсолютно плевать на «значение» Михалкова, Вертинского, Вертинской и всех их, вместе взятых. Для нас этот свет или полусвет, как она сама говорила тогда, это все была какая-то ерунда советская, в том же ряду, что комсомол, партия, профсоюзы. Мы на это смотрели свысока и поплевывали. У нас была совершенно другая, своя собственная, жизнь. Я просто помню, как на нашей с Настей свадьбе... каково было отношение ко мне со стороны ее друзей, коллег по сцене, Олега Табакова...
– Негативное?
– Оно было не негативное, а такое, дескать, «наша гениальная Настя вдруг вышла замуж за какого-то молодого рокера. И с чего это она вдруг?» Жалели... А потом произошла замечательная, смешная вещь. Мы как-то в очередной раз поссорились, не разговаривали, Настя плохо себя чувствовала. В это время состоялся мой сольный концерт в ЦДРИ – Центральном доме работников искусств. До этого у меня не было концертов в Москве – не разрешали официально. Были только подпольные выступления в каких-нибудь клубе, институте, ДК МАИ. И вдруг меня приглашают в ЦДРИ. С подготовкой, хорошими билетами... И вот когда Настя пришла больная, с температурой под 40, и ее не пускали, она продиралась через все заслоны... А в зале было мест 800 и на улице – около 2 тыс. человек. Когда она увидела ажиотаж, что творился в зале и за его пределами, была просто потрясена. После этого мы две недели были в идеальных отношениях... Но потом поссорились опять, и уже навсегда. Сейчас об этом весело вспоминать. Она об этом вспоминать не любит, считает наш брак ошибкой. А я считаю, что никаких ошибок в жизни не бывает – все очень полезно.
– Вы выступали на одной сцене и с Азнавуром, и с Кристоферсоном и с Лайзой Минелли. Она хорошая певица?
– Минелли – блестящая артистка, фантастически эмоциональная и изумительно энергетичная. Но петь не умеет. Кстати, ее мама Джуди Гарланд пела гораздо лучше... Просто в моем представлении умение петь – это встал ночью с кровати и... записал свою партию. У нас было так: каждый должен спеть несколько фраз песни Шарля Азнавура (он ведь армянин – Азнавурян), посвященной армянским событиям того времени, когда произошло землетрясение в Спитаке. Лайза шесть или семь раз спела, и все семь раз фальшиво. А я спел сразу. Когда она меня спросила: «Откуда ты такой взялся?», я сказал, что из России, она не поверила. «Там так петь не умеют!»
– Обидно! Как же так, а Шаляпин?
– Думаете, она знает, кто такой Шаляпин?! Минелли вдруг говорит: «Если ты русский, скажи мне durty words!» То есть, мол, скажи мне грязные слова на русском языке. Я ее отматерил, она как закричит: «Да-да, Барышников мне то же самое говорил!» Это было очень весело... А потом я уехал на разбитом такси в аэропорт и улетел домой. А она в огромном лимузине с девятью собаками, пятнадцатью телохранителями и четырьмя чемоданами направилась к себе в апартаменты. Шоу-бизнес. Чтобы быть богатым, необязательно хорошо петь.
Настоящий российский гимн – «Боже царя храни!»
– Говорят, вы строгий «режимщик»: если дня три назад выпили рюмку-другую, то не согласитесь давать незапланированный концерт?
– Не в той последовательности. Если я знаю, что у меня концерт, то я не пью.
– Тем не менее у вас все-таки был инцидент на эту тему – с Большим театром?
– А с Большим театром дружбы не получилось вот почему. Евгений Светланов позвал меня поработать в «Золотом петушке» как приглашенного артиста. И очередной спектакль был назначен, кажется, недели через три. Но мне вдруг звонят из театра: у нас замена, у нас вечером спектакль, будет австрийский посол. Я сказал, что вчера пил пиво, и отказался. Не могу же я экспромтом после вечернего возлияния петь сложнейшую партию с диапазоном в три октавы. О таких вещах надо заранее сообщать. К приглашенному исполнителю тоже нужно относиться с уважением. В Большом по этому эпизоду было разбирательство, и...
– Градского решили больше не приглашать?
– У меня несколько другая история, нежели с Волочковой. Настя цеплялась за то, чтобы быть в этом Большом театре, даже если ей не дают работать. А меня оставляли работать, а я сказал: «Пошли вы, ребята... вместе со своим Большим...» И они пошли... Смешно.
– Как свой голос оберегаете-лелеете? Не курите?
– Курил! И много. Потом бросил. Потому что я услышал, что это влияет на связки. Больше никак не «лелею».
– Судя по вашим словам, вы пашете, а на традиционных праздничных концертах по телевизору – кто угодно, только не Градский...
– Когда-то давно мы с Левой Лещенко выпили неплохо, и он так, по веселому настроению, сказал: «Правильно, Санечек, что тебя мало показывают по телевидению». Я спросил, почему. И он ответил: «Если бы тебя много показывали, мы все должны были бы застрелиться». Это было в шутку сказано – на самом деле я не уверен, что он так думает... Ну не показывают и не показывают – концертов-то у меня от этого не меньше.
– Бредовый вопрос, и все-таки. Допустим, президенту пришла в голову мысль – сделать Александра Градского министром культуры. Революцию устроили бы?
– А я бы не согласился! Не хочу... Это должность, где есть какие-то обязанности, а прав никаких.
– Вы довольно резко высказались по поводу российского гимна: «Русский гимн – это идиотизм!» Было такое?
– Мне не нравится сегодняшний гимн. Чем? Очень примитивная музыка Александрова – плохая, помпезная, однообразная, не воодушевляет...
– «Боже царя храни» лучше?
– Это гениальная музыка – божественная! Это настоящий гимн России... музыкальный. Текст – да, не годится – у нас не империя. Кстати, еще в 1998 г. я написал текст гимна на эту музыку Львова.
«Господи Боже наш!
Дай нам спасенье, веру, надежду,
любовь и мир.
Святый и крепкий наш,
дай нам спасенье,
Веру, надежду, любовь и мир».
Все! «Вера, надежда, любовь» – это бело-сине-красный флаг...
– Предлагали?
– Да. В комиссии у Волошина он был. И Волошин был вроде «за», насколько я знаю... Этот гимн будет гимном России, я не сомневаюсь в этом. Может быть, не именно этот текст, но похожий.
– Не раз слышал мнение, что свой великолепный потенциал вы реализовали процентов на 60...
– Глупость абсолютная! Тупость, чушь собачья. Когда люди такое говорят, они имеют в виду реализацию в средствах массовой информации. Но я тогда спрошу… Есть певица Алла Пугачева, которая всегда весьма и весьма была талантлива. Если начать разбирать, что она серьезного сделала после 84-го, выяснится, что в творческом отношении – 2–3 песни. И все. За 20 лет работы! А когда мы говорим о ней как о суперзвезде русской эстрады, Примадонне, ни у кого сомнений не вызывает, что она «полный вперед». Почему, если человек за 20 лет ничего не сделал вообще? Она что – спела что-нибудь, как Мария Каллас? Нет. У нее 3–4 песни Минкова, спетые замечательно, есть несколько блестяще сделанных записей в фильме «Король-олень», есть прекрасная работа в моей опере «Стадион», в фильме «Ирония судьбы». Но все это к большому искусству – настоящему свершению – отношения не имеет. В чем же тогда дело? Почему же этот человек – безоговорочная суперзвезда №1? Почему такая суперпопулярность, такой суперинтерес ко всем проявлениям ее жизни? Ответ: а кто его знает! Причем я тоже называю №1 – ее, но я не знаю, почему. То, что происходит с ее творчеством в последнее время, – это просто позор. И музыкальный, и интеллектуальный – какой угодно. «Король» забавляется... И почему я выпускаю пластинку за пластинкой, делаю свершение за свершением в музыке, а критики считают, что я себя не реализовал?! Вы чего? У меня 18 сольных альбомов, 3 балета, 3 оперы… Они изданы и регулярно продаются за деньги. Хе! Поставь на мое место Эрика Клэптона, он вообще ни одной пластинки бы не записал, если бы ему самому пришлось машину заводить по утрам при -25 градусах.
Женился на каждой, кто был мне интересен более трех часов
– КТО-ТО из известных музыкантов говорил: «Для того чтобы соблазнить женщину, мне необходимо довести ее до рояля».
– Это говорил знаменитый Додик – Давид Ашкенази, очень хороший аккомпаниатор. Аккомпанировал Шульженко. Был такой еврейский анекдот. Когда еврея-пианиста, щуплого, носатого, спрашивают, как он так может одну женщину за другой соблазнять, он говорит: «Мне главное – ее до рояля довести!»
– Александру Градскому было этого достаточно?
– Да, было иногда и этого достаточно. Вполне. Гитара, молодой, крутой. Рот открыл и... все. Ничего не надо делать. Как сегодня моему сыну... Он просто красивый парень – 25 лет, метр девяносто рост – ему даже петь не надо. Он просто улыбается, и все готовы... к нему быть благосклонными.
– У вас при слове «женщина» глаза загораются... Вы человек влюбчивый?
– Я люблю женщин! Я натурал. (Хохочет.)
– Со стороны кажется, что вы еще и воинствующий натурал.
– Это правда. Но иногда я останавливаюсь. Когда-то остановился на своей третье жене (аж на 20 лет). Сейчас остановился на своей девушке. Мы живем вместе уже четыре года. Не хочу подробнее распространяться на эту тему, но у нас все хорошо. Мою нынешнюю подругу зовут Марина. У нас очень большая разница в возрасте – ей 26 лет.
– Раньше вы часто говорили, что вы с женой вместе более 20 лет, у вас двое детей, и ничего больше в жизни для счастья не надо. И вдруг такая резкая перемена...
– Причина перемены проста – люди устают друг от друга, любовь уходит. Хотя этого можно было избежать, я считаю, но мы не смогли этого сделать. В результате сын живет со мной, дочь чаще со своим другом, они оба уже взрослые, в то же время дети прекрасно общаются с Олей (моей бывшей женой).
– Как-то вы признались, что каждый роман у вас заканчивается свадьбой...
– Роман – да, но не увлечение. Если я женщину не добивался в первые два дня, она переставала для меня быть интересной. Единственный случай в моей жизни был только с Настей, где я получил, как говорится, полный «отлуп». И только через полгода она сама меня нашла и, в общем, сама соблазнила. Я всегда мерил эти вещи так. Если мне с женщиной хорошо не только сейчас, но и через час, два, три, если я не хочу, чтобы она уезжала... Вот такое в моей жизни было всего четыре раза, и все. Первую мою жену звали Наташа. Мы были молоды и относились к этому несерьезно. Наш брак продлился полторы недели. У нас с Наташей был роман, потом он стал затихать, и нам показалось, что если поженимся, то все вернется. Когда мы поняли, что у нас ничего не получилось, – разошлись. Сожаление по этому поводу было, но трагедии никакой. Брак с Анастасией Вертинской продлился три года.
– Раньше на вопрос «не собираетесь ли засесть за мемуары?» вы отвечали, что не пишете из соображений самосохранения. Если напишете – многим не поздоровится.
– Разные издательства мне предлагали написать и издать книгу. Я сказал: «Ни за какие коврижки. Не хо-чу! Вот когда руки-ноги отнимутся»...
– Ну а детскую мечту вы реализовали?..
– Конечно! Я могу сделать все, что хочу. Главная мечта заключалась в том, что я должен стать таким умельцем, чтобы для меня не было никаких преград. И я им стал. Я сегодня могу спеть и как Фредди Меркьюри, и как Паваротти. А этого не может сделать ни один певец в мире. Технически…
– Действительно вас можно разбудить в три часа ночи и…
– Да! Ни один певец не может сделать этого циркового номера. Я подчеркиваю, что это во всех смыслах цирковой номер – спеть одну вещь, как Паваротти, и другую – не хуже, чем Меркьюри. Это – цирк! Но есть еще какие-то свои вещи, которые я пою только так, как я. И никто их не сможет сделать так, как я. Вот это, наверное, и останется. Я полагаю, что это главное.
– Как вам удается десятилетиями, не изменяя себе, гнуть свою линию при любом режиме?
– Это очень просто! Надо иметь эту линию и надо не гнуться вместе с линией партии и правительства. Ха-ха-ха! И тогда, кстати сказать, партия и правительство тебя за это начнут уважать и даже давать тебе награды. Иногда…