Для читателя – встречи журналиста со звездой чаще всего строятся в формате «вопрос – ответ». Но всем интересно, что остаётся за кадром того, что довелось прочитать. «Аргументы недели» публиковали материалы нашего обозревателя о некоторых таких моментах встречи с отечественными («АН» №8 от 28 февраля 2019 года) и зарубежными («АН» №48 от 11 декабря 2019 года) музыкантами. Сегодня продолжение его воспоминаний о встречах с отечественными музыкантами. Будь ты хоть трижды поп-звездой и четырежды – известным журналистом, но всё равно: все мы – люди. Со всеми вытекающими...
Алла Пугачёва
Аллу Борисовну по какому-то поводу пригласили в редакцию. Компанию ей составляли Виктор Черномырдин, поэт Илья Резник, продюсер и муж (тогда) Евгений Болдин, её директор (ныне покойный) Олег Непомнящий, ещё какие-то люди. Говорили о культуре, о народе и стране, потом о политике, но через пару часов с постепенным «поднятием градуса» внимание мужчин сосредоточилось исключительно на Пугачёвой: какая она прекрасная певица, ну и вообще... Черномырдин заплетающимся языком начал говорить тост, но дальше «Аллабориссна, дорогая, я хочу...» не сдвинулся. Она тоже была нетрезва, как, собственно, и все остальные, за исключением Олега Непомнящего, который давно ёрзал на стуле: «Алла, мы опаздываем, у нас ещё в «Останкино» съёмки». На его слова – ноль внимания... Но когда он стал теребить её ежеминутно, Пугачёва встала из-за стола и нетвёрдой походкой отправилась в туалет, чтобы через несколько минут выйти оттуда абсолютно трезвой, сказать мужикам «до свидания» и – уехать. Выпила ли она там какую-то «волшебную таблетку» или просто всё время лишь делала вид, что пила, – никто так и не понял. А застолье продолжалось ещё долго.
Виктор Цой
Был такой питерский музыкант Сергей Курёхин (умер от саркомы сердца в 41 год), и была у него группа «Поп-механика». Ну как группа: когда в перестройку государство ослабило контроль над культурой, то сразу же возникло немало проектов из категории «кто во что горазд». И у курёхинской «Поп-механики» по сцене бродили какие-то юродивые, одновременно играли что-то своё филармонический оркестр и рок-музыканты, кто-то пел народные песни, плясал вприсядку, выводили козу... Когда я увидел среди участников этого балагана Виктора Цоя, то подумал: а почему бы не поговорить с ним? И вот через час Цой, одетый во всё чёрное – самопальные джинсы, рубашку и куртку, – медленно, долго думая, отвечал на вопросы. Одновременно с этим он поигрывал на гитаре и рассеянно смотрел на ужимки его коллег по «Кино», которые крутились в метре от нас. Удивляться его односложным ответам, впрочем, не приходилось: тут тебе и возраст 24 года, а из образования – только средняя школа, и отсутствие опыта общения с прессой. В общем, над текстом пришлось поработать изрядно. Ну а так он – тогда Цой ещё работал в котельной кочегаром – был вполне органичен и искренен: «Нам за честность могут простить практически всё: и недостаточно профессиональную игру, и даже недостаточно профессиональные стихи. Этому есть масса примеров. Но когда пропадает честность – уже ничего не прощают».
Владимир Кузьмин
С ним была та же проблема. Как гитарист он ещё куда ни шло, певец так себе, а говорун вообще никакой. Очевидно, зная об этом, он приезжал на интервью прямо перед выходом на сцену. Разводил руками и говорил: извини, уже зовут, давай потом. А потом – «я после концерта устал» или просто тихо уезжал. После нескольких таких «встреч» он всё-таки сдался и повёл в гримёрку, и тут у меня сломался диктофон! Пришлось записывать за ним сначала на каких-то листочках, потом на салфетках, затем в ход пошла книга, которую дал почитать коллега. Готовя материал, я, разумеется, редактировал его слова, и, когда вышел текст, по слухам, друзья говорили ему: «Володь, а мы и не думали, что ты так красиво говорить можешь». Тогда же он развенчал миф, «тревожащий» тогдашних советских людей, – о заработках рок-музыкантов. «Нет, мы получаем отнюдь не бешеные деньги. За пластинки платят совсем немного, причём независимо от тиража и спроса. Что касается концертов, то опять-таки количество зрителей не имеет значения – десяток их или тысячи, – мы получаем установленную Министерством культуры сумму, не превышающую 20 рублей за выступление. На радио обычно вообще не платят, на телевидении – 10 рублей за песню». Что ж, хотя в те времена артисты всё же жили небедно по сравнению с остальными, но о сегодняшних десятках миллионов долларов дохода, как у Шнурова, Лепса или Киркорова, речь, конечно, не шла.
Гарик Сукачёв
С ним всё прошло нормально, если не считать насквозь промокший ботинок: в темноте – а дело было ранней весной в Центре Стаса Намина в парке Горького задолго до того, как его привели в порядок, – я влез в глубокую лужу. Пока пытался просушиться у батареи, Гарик говорил красиво, убедительно и, как всегда, резко. Текст получился не ко времени смелым, поэтому некоторые его суждения пришлось со слезами убирать. Например, вопрос: «Сквозь ваш альбом «Нонсенс» проходит мысль о невозможности существования добра, справедливости и свободы в нашей стране (в СССР)». Ответ: «Речь идёт, собственно, не о стране, а о государственном строе, при котором мы до сих пор живём». Знал бы он, что очень скоро и такая страна исчезнет, и дешёвое сливочное масло, и масса другого – социальные гарантии, например, и вообще привычный уклад жизни. Зато будет много свободы... Да и отвечая на вопрос о национализме (в те-то годы!), Гарик вспомнил, как на «Литуанике» (был такой фестиваль в Литве) группа местных стояла у сцены, когда играла «Бригала С» и кричала: «Иван, убирайся!»
Сосо Павлиашвили
Когда певец приобрёл в собственность виноградники на своей исторической родине, я договорился о встрече по этому поводу, предупредив, что разговор пойдёт не только о том, какими качествами должно обладать хорошее вино и насколько трудоёмок процесс виноделия, но и о проблеме пьянства народа и преступлений, с ним связанных. «Да, хорошо, я скажу и об этом». Как назло, накануне у меня произошёл некий конфликт, в котором я пропустил пару ударов... И вот звоню я в нужную дверь, Сосо открывает и долго смотрит сначала на мой фингал под глазом, потом на разбитую губу (а разговор, напомню, должен был пойти о проблеме пьянства). «А вы точно журналист? И удостоверение есть?» – недоверчиво спрашивает Павлиашвили и не торопится приглашать войти. Но в итоге ничего – поговорили, посмеялись. Он – спокойный, рассудительный. Огромная светлая квартира, бурка на стене...
Бари Алибасов
У него я несколько раз брал интервью, потом созванивались, обмениваясь новостями. И вот однажды он спрашивает: «Как дела?» Я: «Нормально, да вот никак на права сдать не могу». Он: «А у меня в Луганске в ГАИ друзья – всё сделают, только туда нужно самому приехать. Кстати, я как раз сегодня полечу о концертах «На-На» договариваться, поедешь со мной?» И той же ночью мы с ним взлетаем на чём-то похожем на довоенный «кукурузник» с подмосковного военного аэродрома. Кресла внутри самолёта отсутствовали – мы сидели друг против друга на скамьях вдоль борта, а между нами свободно перемещались четыре незакреплённых домашних стула. Как мы долетели – одному Алибасову известно. Пока он решал вопросы с местными организаторами, мне сделали права, с которыми я и катался несколько лет, пока остановивший московский гаишник не спросил: «А вы гражданин какой страны? России? А почему с правами сопредельного государства ездите? Я их забираю». И ведь точно: СССР-то развалился и Луганск – это уже была Украина. «Ерунда, – сказал Алибасов. – Другие сделаем». К жизни в целом и эстрадному искусству в частности Бари всегда относился чрезвычайно прагматично: «Людей сейчас можно собрать не просто на концерт, а на яркий спектакль, где выступают не просто музыканты, а актёры. Артист – это не учёный, не фрезеровщик, у него всё построено на эпатаже. Главное, чтобы это не переходило грань, за которой начинается пошлость. Попробуйте сделать паузу в предложении «Самый молодой член нашего коллектива» после слова «член» – и получите пошлость».
Владимир Шахрин
После того как в Лондоне при финансовой поддержке какого-то уральского металлургического магната группа «Чайф» дала полноценный концерт для русскоязычной диаспоры и любопытствующих аборигенов, поговорила с Севой Новгородцевым и сыграла на Би-би-си, ребят потащили на экскурсии. Британский музей, Трафальгарская площадь, Тауэр. Терпение слушать про бесконечные королевские династии закончилось в Вестминстерском аббатстве, откуда они сбежали. Зато потом долго и с благоговением ходили по знаменитой студии на Эбби-Роуд, а также прошлись два раза по не менее знаменитому «битловскому» пешеходному переходу. Обратный вылет был задержан по причине того, что барабанщик группы «потерялся» в магазинах дьюти-фри аэропорта Хитроу. Переживали все – экипаж, пассажиры, только не «чайфы». Спрашиваю у Шахрина: «А он язык знает?» «Не-а. Но не бойся: с ним такое постоянно. Он по-русски будет говорить с ними так долго, пока они не начнут его понимать». И судя по тому, что он всё-таки появился и самолёт взлетел, так оно и вышло. Там же, в самолёте, Шахрин высказал формулу успеха: «Мне как-то один музыкант сказал: «Смотрю я на вас из-за кулис и вижу, чувствую, как вы хотите трахнуть весь этот зал. Мужики вы... И пока девчонки у сцены будут чувствовать это, ваш стержень, всё будет нормально».