В Москве начинался листопад. 20 сентября выдался теплый, солнечный день. До окончания отпуска оставалась еще целая неделя. Я купил пива и огромного копченого жереха к вечерней трансляции футбольного матча.
В матче Лиги чемпионов «Барселона» принимала «Спартак». Мою безмятежную радость внезапно нарушил телефонный звонок. Это была Люся.
- Поздравляю, дорогой! Сегодня у нас с тобой поход в оперу. Надень темно-серый костюм, белую рубашку и новые итальянские туфли. Встречаемся без пяти семь у входа в Большой зал консерватории, - бодро прощебетала она.
- Какая опера, Люся! Сегодня футбол. «Спартак». Лига чемпионов. Ты в своем уме? – взмолился я.
- Великая опера, милый. « Альберт и Жизель». Композитор Журбин. Мировая премьера. Заглавную партию исполняет народный артист России Николай Басков. Звездный состав. Остальное в программке почитаем, - сказала Люся торжественным голосом и повесила трубку.
Я вдруг отчетливо вспомнил, кто такой этот Журбин. Это же он написал первую советскую рок-оперу «Орфей и Эвридика». Опера пользовалась огромным успехом. Её катали под фанеру по всей стране в начале восьмидесятых. Я видел это представление в украинском городе Белая Церковь, в доме культуры шинного завода, и через тридцать лет вспоминаю о потраченных даром времени и деньгах.
В груди кипели смешанные чувства. Я был натурально расстроен, поскольку все планы на спортивный вечер с пивом и жерехом шли наперекосяк. Для того чтобы окончательно не утратить радость бытия, пришлось прибегнуть к логике. Расставить, так сказать, приоритеты. Я очень люблю Люсю. И оперу, конечно, люблю. Но не так, чтобы в зобу дыханье сперло. Без фанатизма. Как Чаадаев Россию. Это ведь не футбол, не хоккей и даже не баскетбол. Даже не художественный театр, который мне больше нравится. Потому что там хотя бы можно разобрать, о чем говорят со сцены и нащупать сюжетную линию.
А в опере без программки с либретто вообще делать нечего.
Понятно, что солисты напрягают голосовые связки под музыку оркестра, и хор старается. И на каком языке поют – немецком, итальянском или русском тоже можно при желании интуитивно вычислить. Но как не вслушивайся, всё равно, слов не разберешь. Поэтому, на каком языке поют, не имеет никакого значения. Абракадабра какая-то. Речитатив, затем - А-а-а-а-а! Потом - У-у-у-у-у! Изредка – Ха-ха-ха!
При этом балет я люблю ещё меньше, чем оперу, за его бессловесность. Там никакое либретто не поможет. Все эти па, ужимки и прыжки, поддержки, беготня и бестолковое кружение кордебалета быстро притупляют сознание подобных мне зрителей, утомляют зрение и ввергают их в гипнотический сон, пока ударник из оркестра не даст со всей дури палкой в большой барабан или не грохнет в литавры.
А балет на льду еще хуже, чем просто балет, особенно когда в нем участвуют не умеющие кататься на коньках телеперсонажи. Так и ждешь, когда кто-нибудь из них сломает шею или ногу, разобьет об лед голову партнерши или отшибёт себе копчик.
Благодаря тому, что родители с детства пытались привить мне уважение к оперному искусству, с годами, несмотря на полное отсутствие музыкального слуха, я сумел ощутить разительное вокальное превосходство оперных певцов над опереточными, эстрадными и рок-н-рольными мега звездами. Это бесспорный факт. Ведь великие оперные певцы могут позволить себе «опуститься» до участия в эстрадном концерте, спеть романс или народную песню. И сделать это блистательно. А самым знаменитым поп-звездам путь на подмостки оперной сцены закрыт по определению. Им этого не дано. А если кто-то из них в припадке внезапно вспыхнувшей фанаберии вдруг осмелится на столь опрометчивый поступок, то непременно потерпит фиаско и будет проклинать себя всю жизнь. И никакие деньги здесь не помогут.
Кроме того мы идем на мировую премьеру, где будет весь бомонд и телевидение. В буфете можно будет выпить и закусить. А на второй тайм футбола мы, по всей видимости, успеем. И Люся будет довольна, и я при делах. Эти нехитрые размышления были настолько убедительны и так меня успокоили, что я прибыл на место встречи без опоздания, находясь в неплохом состоянии духа.
Через пару минут из такси выпорхнула Люся в и взяла меня под руку. Мы быстро прошли к главному входу в концертный зал, мимо праздной публики, пьющей кофе на открытой веранде соседнего кафе. Перед входом сновала мрачного вида стайка билетных спекулянтов. Один из них жаловался другому:
- Никто выше номинала не берёт. Пора сваливать.
Когда я взял в руки билеты и увидел их стоимость – 6000 рублей за место в первом ряду амфитеатра, то понял, что попал не только на выдающееся событие в культурной жизни страны, но и на 12000 рублей. Причем, без буфета.
Выяснив, что третий звонок еще не прозвучал, мы поднялись по ступенькам в гардероб, купив по дороге программку за 300 рублей.
Поднявшись по длинной, покрытой ковровой дорожкой лестнице, мы, наконец, добрались до своих мест в первом ряду амфитеатра. Петь еще не начинали. Какой-то седовласый человек с приятными манерами задушевно рассказывал зрителям о том, что они вскоре увидят и услышат.
- Кто это? – спросил я шепотом жену.
- Открой программку и посмотри, - фыркнула в ответ Люся.
Программка была напечатана на хорошей, гладкой бумаге и имела журнальный формат. В ней присутствовала вся необходимая информация о продюсере, авторах и исполнителях, качественные фотографии и текст либретто. На светло-коричневом фоне обложки в обрамлении ангелочков красовалась фамилия композитора - Александр Журбин, а чуть ниже крупным черным шрифтом название оперы – «Альберт и Жизель». С таким мощным навигатором было грех не разобраться в сути происходящего.
В глубине сцены в левом углу располагалась женская часть Государственной академической симфонической капеллы России, а с правой стороны – мужская. Посредине сцены располагались музыканты. Место у дирижерского пульта занимал художественный руководитель капеллы Валерий Полянский. Опера давалась в концертном исполнении, поэтому лишь авансцена оставалась свободной для солистов.
Далее я узнал, что Александр Журбин со свойственным ему творческим авантюризмом решил написать оперу в духе классических канонов, вопреки современным тенденциям, которые подразумевают усложнение музыкального языка, псевдоактуализированную режиссуру, перегрузку оркестра за счет вокалистов и постмодернистские литературные источники. Современные оперы выдерживают не более трех-четырех постановок, а эта будет жить дольше. Автор сочинял ее целых пять лет специально для Николая Баскова и по его просьбе. Либретто написал поэт Юрий Ряшенцев, с которым Журбина связывает долгая совместная и небезуспешная творческая деятельность, в том числе и в кино. Несколько песен для советских мушкетеров и гардемаринов они написали совместно. Сюжет оперы был взят у либреттиста полуодноименного балета «Жизель» Теофиля Готье, который заимствовал его у немецкого поэта-романтика Генриха Гейне, использовавшего историю несчастной любви из народной легенды. Поскольку в программке не было ни слова о заимствовании у кого-либо музыкального материала, можно было предположить, что он является самобытным и самодостаточным.
Оркестр мастеровито отыграл увертюру, и началось действие. Музыка особенно не впечатляла. Избыток разных тем превращали ее в подобие музыкального салата, в котором место майонеза занимала советская песня. В первой картине, когда хор запел «катится, мечется, движется, кружится», я вспомнил песню из кинофильма «Юность Максима». Мне вдруг захотелось добавить слова из ее припева - «крутится, вертится шар голубой», но я сдержался и промолчал, а то мало ли что люди подумают. Несколько раз рефреном проходила скомканная и как бы обрубленная мелодия знакомой песни «Любовь, похожая на сон», которую пела Алла Пугачева, а написал Игорь Крутой. Конечно, меня подвели неправильные уши, и я что-то перепутал. Все-таки нелегко слушать музыку, когда ноты путаются в голове, а композитор этому помогает. Я перестал ковыряться в «салате», и стал, есть подряд все, что намешано. В результате, появилась легкость восприятия, и улучшилось настроение.
Главную партию – Альберта исполнял тенор Николай Басков. Он был сосредоточен и постоянно находился в образе. Пел легко и непринужденно. Под стать ему пели бас-баритон Сергей Топтыгин – лесничий Генрих и баритон Евгений Либерман - оруженосец Вильфрид. Но только у Баскова можно было понять, о чем он поет, а у них нет. Основные женские партии – Жизели и Мирты, повелительницы Виллис достались сопрано Анастасии Привозновой и меццо-сопрано Марии Максаковой. Они не только продемонстрировали выдающиеся вокальные возможности, но и выглядели на все сто. Особенно солистка Мариинского театра Максакова, показавшая себя настоящей оперной дивой. В блистающем стразами длинном, зеленом платье она была чудо как хороша.
Только благодаря тому, что ее героиня должна была появиться на сцене после антракта, некоторые зрители, включая нас с Люсей, не разбрелись по домам сразу по окончании первого акта.
На премьере было много легко узнаваемых лиц. Мужчины были в дорогих костюмах, а дамы посверкивали бриллиантами. Некоторые выглядели попроще. Общее настроение публики было спокойным и уравновешенным. Поэтому в буфете никто не толкался и не лез без очереди. В основном покупали шампанское и бутерброды. Мы с Люсей взяли по два бутерброда с красной и белой рыбой, колбасой и две рюмки виски. Это обошлось мне примерно в 2000 рублей. Когда Люся попросила дополнительно бутерброд с икрой, я вспомнил героя рассказа Михаила Зощенко «Аристократка» и взял два, чтобы не мельчить.
Второй акт прошел поживее первого, несмотря на то что действие проходило на кладбище. Солисты распелись, нам стало интересно, и мы решили досидеть до конца. Завершилось все бурными овациями хорошо воспитанной публики и криками «браво».
Группа поддержки Николая Баскова обеспечила своему кумиру море цветов. Не имевшие приглашения на послепремьерный банкет зрители потянулись к выходу. По дороге домой Люся восторгалась Басковым, а я Максаковой и музыкой Журбина. Настроение было превосходным. Мы точно успевали на второй тайм.