17 декабря 2012 г. в Пресс-центре газеты «Аргументы недели» состоялась пресс-конференция на тему: «Что волнует россиян накануне Нового года: политические проблемы, коррупционные скандалы, протестные движения, прогнозы на 21 декабря».
В пресс-конференции принял участие:
Гудков Лев Дмитриевич - директор Левада-центра.
Гудков Л.Д.: Если говорить о настроениях россиян во второй половине года, то я бы их описал как некоторый рост тревоги, настороженности и отсутствия представления о том, что ждёт их в ближайшем будущем. Это связано, во-первых, с тем, что в широкой прессе (точнее в средствах массовой коммуникации, прежде всего на телевидении) перестали обсуждаться реальные действительно проблемы, которые затрагивают россиян. Соответственно, эти проблемы не обсуждаются, они вытеснены из общественного поля и люди, оставшиеся без авторитетных точек зрения, они пребывают в некотором тревожном ожидании подступающего кризиса. Это, я бы сказал, доминанта таких настроений – ожидание возможного ухудшения положения вещей, или отсутствие позитивных изменений. Это главное. Примерно около 15 – 18 – 20% ждут ухудшения ситуации, от 60 до 63% считают, что положение не улучшится, но и вряд ли существенно ухудшится и около 10 – 15% ждёт улучшения ситуации. Это общий такой фон. Главная характеристика настроений (ещё раз говорю) - это беспокойство по поводу подступающего кризиса. То, что кризис будет, большинство не сомневается, ждёт и весь вопрос в том, какие масштабы этого кризиса. Это наш постоянный индекс, наиболее чувствительный в ситуации, который построен по, примерно, 12 отдельным вопросам: что вы ждёте в сфере экономики России; что вы ждёте: как общее экономическое положение отразится на материальном благосостоянии вашей семьи; как вы относитесь к власти; уверены ли в будущем и т.д. Вы видите, что настроения, которые достигли пика, в августе 2008 года во время войны с Грузией, когда ещё кризис не начался. Это максимум позитивных оценок, поскольку перед этим несколько лет шёл устойчиво рост. Примерно 5 – 7% ежегодно прирастали реальные доходы населения. Затем кризис резко обвалил эти ожидания, какое-то время ситуация хотя и ухудшалась, но не так сильно, и это давало надежду на близкий выход из этого состояния, что кризис будет не продолжительный и быстро пройдёт, затем начали настроения падать. Прежде всего, из-за сомнения в способности руководства страны найти выходы из экономического кризиса, справиться с кризисом и вот это падение доверия к руководству страны, плюс ясно ощущаемое снижение доходов населения (хотя и крайне не равномерное), оно толкает вот эту кривую вниз. Что отражается, как вы видите, на отношении к власти. Индекс доверия к Путину и к Медведеву падает, и очень серьёзно падает: за счёт снижения позитивных оценок, позитивного доверия и ростом недоверия. В основном даже инаугурация и электоральная кампания этого года, обычно сопровождающаяся сильной мобилизацией, усилением пропаганды, убеждениями людей - дала очень слабенький подъём. Едва заметный прирост. Иначе говоря, весь пропагандистский аппарат не то чтобы вхолостую работает, но не в состоянии удержать растущий скепсис и недоверие населения. Твёрдых сторонников Путина сегодня – примерно 15%. Вы видите снижение доверия к Путину от года к году. Он практически потерял половину своей поддержки. Медведев, в данном случае, не самостоятельная фигура, а весь его ресурс строится на том, что это человек Путина и, во всяком случае, доверие и популярность Медведева падает гораздо быстрее. И удерживает его только лишь позитивный трансферт доверия от Путина. Это отражается и на готовности голосовать за него. В следующем электоральном цикле готовы проголосовать за Путина меньше, чем реально были готовы год назад проголосовать. А за Медведева, в качестве президента, на новый срок готовы проголосовать всего 3%. То есть, как фигура в будущем он фактически закончился. Какие основные претензии россиян к правительству, что, собственно, их беспокоит? На первом месте это, конечно, падение доходов населения, рост цен, инфляция и сама по себе инфляция, к которой люди не то чтобы адаптировались, но она не вызывает такой острой тревоги (хотя и беспокоит очень) не могла служить мощным фактором понижения доверия к власти. Главное здесь - это снижение реальных доходов. И, действительно, примерно полгода, в среднем по стране мы имеем дело с отсутствием роста или даже с сокращением доходов. Особенно это чувствительно, как ни странно, в наиболее благополучных группах, прежде всего в крупных городах и в Москве. Скажем, в Москве за 4 месяца подряд уже идёт снижение доходов и если сравнивать с летом, то оно снизилось примерно на 7%. Что очень чувствительно при сравнительно невысокой инфляции. Хотя если брать по потребительским настроением, то здесь, конечно, восприятие инфляции гораздо более острое и беспокоит она людей существенно сильнее. На втором месте - это растущий страх и напряжённость: что ухудшение экономического положения, связанное с внешними факторами, с мировой конъюнктурой, ценой нефти и стагнацией в Европе и в Соединённых Штатах - вызовет сокращение рынка труда и рост безработицы. Если первую претензию предъявляют примерно 52 – 56%, то недовольство тем, что правительство не в состоянии обеспечить людей работой разделяют от 33 до 37%. И на третьем месте в быстрорастущем недовольстве или претензии к власти – это коррупция. Причём она за 10 лет путинского правления поднялась с 3 до 22% и растёт. Тем не менее, одобрение Путина достаточно высокое, поскольку его рейтинг (или отношение к нему) держится на 2-х составляющих: люди надеются на то, что всё-таки он сможет как-то организовать деятельность правительства и смягчить подступающий кризис, с одной стороны, а с другой, конечно, гораздо более сильный фактор – это ситуация искусственной безальтернативности. Когда и пропаганда, и средства массовой информации дискредитирую всех оппонентов Путина, создают ощущение у людей, что Путину нет замены. И поэтому при росте недовольства руководством страны, фактически мы получаем очень устойчивые вещи, устойчивое отношение к первым лицам.
Вот вы видите замеры - более детальное отношение к Путину. Что здесь интересно: снижение позитивного отношения очень заметно, сокращение позитивного настроения, рост негативных отношений (вот эта серая и красная). В сумме оно в этом году превысило позитивное отношение, но главное, опорная несущая, составляющая или характеристика отношения к Путину – это пассивное нейтральное отношение. Я не могу сказать о нём ничего плохого: нейтрально, безразлично и прочее. Собственно, это и есть основа нынешней политической конструкции. Безальтернативность, безвыборность, отсутствие негатива, но и отсутствие позитива. То, что можно назвать покорное терпение и безвыборность. Это производная, конечно, вещь, отсутствие реальной политики, отсутствие участия людей в политике и сознание, что они никак не могут влиять на положение дел. Тем не менее, негативная составляющая хотя и растёт, но, в общем, не так сильно распространена. Именно потому, что главная цель или задача политтехнологической работы – это удержать состояние апатичного безучастного отношения к власти. И вы видите, что наиболее негативное отношение к Путину характерно, прежде всего, среди более продвинутых групп. Более обеспеченных, более информированных, более независимых от власти – социально активных. Это - предприниматели, руководители, специалисты с высшим образованием. И, естественно, что выше всего - это в Москве. Потому что Москва отличается, во-первых, самым высоким уровнем квалификации и меньшей зависимостью от государства. В Москве очень высокий квалификационный потенциал работающих: 51% работающих москвичей имеют высшее образование. Такого просто нет нигде. И это преимущественно занятость в частном секторе, то есть в структурах рыночной экономики. В отличие от периферии, которая гораздо сильнее связана с государственным сектором, с представленным от советской промышленности отсталыми технологиями, с понижающимся квалификационным потенциалом рабочих и, соответственно, вытекающей отсюда неконкурентностью на рынке труда. Можно сказать, что страна за последний год после начала протестов разделилась на 3 части. Это население крупных городов: наиболее модернизированная и продвинутая часть, требующая реформ, прежде всего политических реформ: изменение электорального законодательства, независимости суда, отмены цензуры как возможность мирной трансформации политической системы. Очень важно, что именно эта часть населения, гораздо более обеспеченная и информированная, более образованная – требует не социальной политики, а именно инсцанальных реформ, тогда как основная часть населения. Если 1-ая около 20%, то 2-ая часть - это провинция, промышленная Россия - примерно 45%, настроена антиреформистски, антизападно, прекрасно понимая, что переход к рыночной экономике разрушит условия существования. Потому что эти люди живут по существу в такой вот остаточной социалистической экономике. Это государственный сектор, зависящий от дотации, от господдержки, от госзаказов, и эти люди прекрасно понимают, что без поддержки государства и, соответственно, всей сопровождающей её политики, геополитики - они не выживут. Очень низкий потенциал мобильности в провинции, потому что, по нашим данным, больше половины - 54%, живут там, где и родились. Мобильность крайне низкая. У них нет ресурсов перебраться туда, где есть спрос, изменить условия существования, поэтому они вынуждены терпеть. Мобильность, вообще говоря, у нас крайне низкая и поэтому застойная безработица в одних регионах и дефицит рабочей силы в зонах интенсивного развития никак не уравновешивается. Нет общего рынка труда. Это то, что я говорил – голосование. Вот это вот претензии к власти как вы видите. И что характерно - это нарастающее недовольство властью выражающееся в росте требования отправить нынешнее правительство в отставку. Мы не имели фактически такого соотношения, оно практически сравнялось: 37 против 41-го – такого сочетания мы не имели, наверное, с 90-х годов. Что ещё я бы сказал: ощущение, что власть не знает, что делать, как поступить в этой ситуации и если вот вы сложите 2-ой и 3-ий пункт, то как раз мы получим больше 60% сомневающихся, что власти в состоянии вывести страну из кризиса. И это отражается на представлении о том, что дело не просто в том, что правительство некомпетентно (в нём нет специалистов), но и что нынешнее само политическое устройство исчерпало себя. Что правительство коррумпировано, что люди во власти заняты только своими проблемами, прежде всего, обеспечением собственного благополучия, но не заботятся о населении. В этом смысле все коррупционные скандалы, которые имели место, начиная с лета и осенью: Сердюков с тихоокеанским саммитом, скандалы с Министерством сельского хозяйства, с правоохранительными органами - они не вызывают удивления, поскольку устойчиво ложатся на давно сложившееся (примерно 5 – 6 лет назад) представление, что власть предельно коррумпирована, что она работает на себя. И когда мы спрашиваем о последних скандалах, о чём это говорит, скажем, сердюковский скандал, то мы получаем 80% респондентов, которые говорят, что это свидетельство полного разложения власти. Путин здесь в меньшей степени связывается с коррупционными скандалами, поскольку провинциальная часть населения, которая получает информацию исключительно из телевидения, считает, что всё-таки он не включён в эти отношения, а он пытается что-то сделать, но не в состоянии бороться с этими коррумпированными кланами, которые определяют соотношения сил в руководстве. Точно такую же картину мы получали, когда мы задавали вопросы несколько лет во время реформы МВД. Там та же самая картина была, в этом смысле ничего тут неожиданного не происходило. И, наконец, чтобы закончить краткое введение, скажу несколько слов о протестных движениях. Пик протестных настроений приходился на декабрь прошлого года, январь нынешнего года. Затем менялся во время электоральной кампании президентской: снизился, достиг максимума к лету и дальше немного этот тренд слабел. Но в ноябре мы опять зафиксировали рост поддержки лозунгов протестного движения, связанный с недовольством и с коррупционными скандалами и нарастание этого протеста, связанный с ростом напряжения. Медленным, но очень устойчивым ростом напряжения в стране. Сегодня практически мы поровну имеем: 40% поддерживают лозунги протестного движения, 41% - нет. Эта ситуация очень любопытная. Я думаю, что в декабре мы получим некоторое снижение, поскольку праздники и вообще, людям не до этого будет, а к февралю, когда праздники закончатся и год предстанет в своём таком виде ожидания на будущее, а это, как правило, февраль, март (самые мрачные месяцы – самые сильные негативные настроения), то мы получим резкое усиление этих протестных настроений. Почему, действительно, протестные настроения начали спадать, не потому что исчезли, собственно, причины, основания для социального недовольства. Они сохраняются и в этом смысле ситуация не решается. Но, по мнению россиян, слабость протестного движения – это отсутствие чёткой повестки дня и программы действий, своего рода дорожной карты: что делать дальше? Лидеры или координаторы, организаторы протеста не в состоянии предложить внятной программы повестки дня: что людям делать? Поэтому, собственно, эмоциональная составляющая – они, как правило, не стойкие и без соответствующих организационных форм, без организаций, партий или каких-то координационных комитетов они неустойчивые. Нет сегодня повода для того, чтобы мобилизовать людей. Хотя потенциал социального недовольства очень высок, и он растёт. Но последнее, что я хочу сказать, чтобы вы принимали во внимание, он разный в разных социальных средах. Если в крупных городах - это требование политики модернизации, политики реформ, прежде всего, изменение политической и судебной системы, то в провинции - это недовольство, которое гораздо выше, чем в крупных городах, неудовлетворённость социальной политикой правительства: невыполнение социальных обещаний, социальных обязательств населения. Соответственно, деградация социальной сферы, коммунального хозяйства, отсутствие внятных изменений в положении вещей. Именно как раз на провинциального жителя инфляция оказывает гораздо более болезненное влияние, чем в столицах и в крупных городах. Поэтому там уровень недовольства и тревоги гораздо выше, но потенциал, консолидация, организация и информационная сеть там гораздо слабее и реже, что ли. Поэтому там недовольство носит такой хронический характер. Можно сказать, что это среда хронически депрессивная и без налаживания каких-то связей между протестным движением в крупных городах и социальным недовольством на периферии - я думаю, что ситуация в провинции не может измениться.
АН: Спасибо, Лев Дмитриевич. Пожалуйста, коллеги, можно задавать вопросы.
Славянские новости: Скажите, пожалуйста, проводились ли исследования, как сейчас население относится к тому, что всё больше и больше партий регистрируется, есть надежда, что как-то политическая ситуация у нас изменится в связи с этим?
Гудков Л.Д.: Большая часть партий просто неизвестны, это такие фантомные партии и люди не знают их. Вообще говоря, большинство стоит за многопартийность – это очень устойчивый вектор, поскольку считают, что нынешняя ситуация: когда власть, не контролируемая со стороны общества, загнивает фактически и начинает разлагаться. Власть должна периодически сменяться и это главное требование, которое разделяет примерно 2/3 людей. Будь то губернаторы, будь то высшее руководство – оно должно меняться. Другое дело, что люди прекрасно понимают, что реальных возможностей для политической конкуренции нет, что доминирует «Единая Россия» и все мелкие партии - это либо подставные, либо фиктивные партии. Реально фактически на горизонте существует только «Единая Россия» и системная аппозиция. Они появляются на телеэкранах и люди сколько-нибудь о них знают. Но поддерживают (или включено в это), следят за этими событиями меньше половины, примерно 45%, остальные почти сознательно дистанцируются от этого. Ни лидеры, ни сами эти многочисленные партии - практически неизвестны. Даже старые партии, типа «Яблока» или что-то в этом роде, рассматриваются как потерявшие влияние, не имеющие ни новых программ, ни новых идей, и, соответственно, как уходящая или ушедшая партия. Их поддерживают (называют себя сторонниками), примерно от 1% до 2%. Это меньше чем точность нашего измерения.
Коммерсант: Вы назвали большие города и провинции, а 3-я часть? Это раз и люди в больших городах: Вы сказали, что у них требования политической трансформации. Они это сознают то, что хотят именно в ходе политической трансформации или просто недовольство этих людей властью - достаточно, чтобы эти люди просто ушли.
Гудков Л.Д.: Давайте я начну с 1-го вопроса, я просто забыл назвать. 3-я часть – это деревенское население, либо население национальных республик. Практически оно выключено из политического процесса. Люди в национальных республиках, я имею в виду Северный Кавказ, Тува, Якутия даже Татарстан или Башкирия, в меньшей степени включены в то, что происходит на общероссийском уровне, чем на уровне в собственном регионе. И их не очень интересуют процессы на этом общероссийском уровне. Если говорить о сельском населении, то там нет просто каналов информации никаких, и, соответственно, они получают сведения о том, что происходит и интерпретацию (всю картину реальности) исключительно по телевидению. Поэтому там никакой ангажированности, никакой включённости нет. Сильнейшая дистанцированность от всех этих событий, отсутствие интереса, который гораздо шире, но просто концентрация апатичного и незаинтересованного отношения в российском селе почти близка к 100% , 90% во всяком случае. У нас в среднем 85% говорят, что они не в состоянии влиять на происходящее, а 65%, говорят, что политика их не интересует, и они не следят за этим. Вот этот сильнейший уровень дистанцирования от политических процессов, соответственно, понимания того, что происходит – существенно. Это не значит, что в электоральном смысле село или провинция не играют роли, играют как раз - именно потому, что это вполне управляемый электорат и голосует так, как надо. Так же как и, кстати говоря, национальные республики.
В больших городах понимание нарастает именно благодаря событиям последнего года. Ситуация начала заметно меняться примерно с лета 2011 года. Когда возникла перспектива возвращения Путина в президентское кресло и люди стали понимать, что режим утвердился, что изменений никаких не будет, а если будут, то в худшую сторону и это чрезвычайно сильно взволновало вот этот слой. Потому что как раз именно эта среда или этот слой, действительно, добился наибольших успехов за последние 10 лет: приобрёл собственность, статус, благосостояние, но ясно понимает, что и собственность и благосостояние крайне хрупкие, они никак не гарантированы. При нынешней политической и судебной власти они могут в любой момент потерять всё. Я напомню вам, что использование суда в качестве средства нечестной конкуренции чрезвычайно распространено. То, что у нас 16% предпринимателей сидит по экономическим преступлениям, вы это тоже знаете. 9/10 дел, которые возбуждаются по экономическим преступлениям, ничем не заканчивается. Это чисто средство рейдерского захвата – возбуждение уголовного дела, которое ничем не заканчивается. Средство шантажа такого. И поскольку эта область, эта среда – крупные города, наиболее развита рыночная экономика, здесь эта проблема ощущается наиболее остро и с полным сознанием. Другое дело, как изменить эту ситуацию. Здесь никакого понимания нет. Ни партии, ни протестные движения не в состоянии здесь изменить, поскольку они сами не знают. Исследование лидеров протестных движений, которые было у нас проведено в центре, показывает крайнюю слабость понимания того, что надо делать. Среди актива протестного движения, среди лидеров его. Фактически там ничего кроме лозунгов демократии, необходимости реформы судебной системы – ничего нет. Понимание, что так не должно быть – есть, понимание, что Путин просто так не уйдёт, тоже есть. Понимание того, что протестное движение не добилось своих целей и задач – тоже есть. Поэтому некоторая ситуация растерянности захватывает почти все группы протестных движений и, кстати говоря, и крупногородское население. Это главная проблема - проблема не в режиме, а проблема в обществе.
Российская газета: Скажите, пожалуйста, вы говорили, что в районе февраля - марта следующего года самое депрессивное время будет: продолжает нарастать тревожность, продолжает нарастать протестное настроение и т.д. К чему это, на ваш взгляд, приведёт? Например, Михаил Дмитриев – СССР, озвучил термин такой «синдром выученной беспомощности», что как бы плохо не было, просто потому, что от них ничего не зависит. Каковы ваши прогнозы?
Гудков Л.Д.: Смотря, на какой срок прогноз?
Российская газета: Годовой, если я не ошибаюсь.
Гудков Л.Д.: Годовой – скорее всего, ничего не будет. Изменения будут очень медленные накапливаться, и речь идёт, конечно, если о серьёзных принципиальных изменениях, то в ближайшие 10 – 15 лет вряд ли принципиальные изменения произойдут. Хотя выступления будут, будут и какие-то действия и оппозиции, и партийные, и будут конфликты обостряться. Но реально, мне кажется, нет ни интеллектуальных, ни организационных ресурсов для того, чтобы суметь оформить это протестное движение в деятельность сильных партий в ближайшее время. Я думаю, что к следующему электоральному циклу протесты усилятся, безусловно, и оппозиция обозначит себя как реальная сила, но вряд ли она будет в состоянии изменить ситуацию. К следующим президентским выборам конфликты будут достаточно острые, но оппозиция в сравнении с Кремлём гораздо менее организована. У Кремля достаточно ресурсов организационных, пропагандистских, информационных, финансовых, для того, чтобы справляться с ситуацией. Если, опять-таки, только не факторы «Х» - экономический кризис будет настолько острым и настолько глубоким, что взорвёт вот эту консервативную провинцию. Пока для таких прогнозов оснований немного. Протестное движение должно набрать опыт, сложиться и каким-то образом инсцанализироваться, то есть превратиться в нормальную партийную работу. Пока этого нет.
АН: Лев Дмитриевич, по поводу оттока населения за рубеж, миграции, что можете сказать?
Гудков Л.Д.: Миграция – нашими средствами мы можем только зафиксировать рост настроений, мотивов выезда. Реальный объём миграции – точную цифру вам никто не скажет, поскольку её мало кто знает. Наши демографы пытаются реконструировать её, собирая данные из принимающих стран и суммируя их. Потому что МВД не фиксирует миграционный отъезд, и оно не в состоянии определить: человек выехал на длительный срок или на ПМЖ. За 10 лет выехало 2.5 млн. Усиливается миграция перед кризисом и после кризиса. Сам по себе рост миграционных настроений уже свидетельствует о неблагополучии страны и ещё до появления протестных движений мы фиксировали в мае и июне 2011 года резкий всплеск миграционных настроений. Когда, действительно, забрезжила ситуация рокировки и возвращения Путина. И люди понимают, что застой из ситуации незащищённости, уязвимости их существования сохраняется или даже усиливается, перспектив нет. И если в среднем за 20 лет уровень миграционных настроений (не реального отъезда, а миграционных настроений) примерно 10 - 11%, то в мае и июне 2011 года он поднялся до 22%. А, условно говоря, из среднего класса, то есть наиболее обеспеченных молодых горожан, о миграции начали думать больше половины населения. Это не значит, что они все уедут, практические шаги предпринимало примерно 0.5% , те, которые реально выедут. А собирало информацию, списывалось 4 – 5% от всего населения. В миграции важно учитывать 2 характеристики – факторы притяжения и факторы выталкивания. Если фактор притяжения более-менее постоянен, то факторы выталкивания, они связаны с оценкой ситуации в стране и перспективами. У людей, которые готовы мигрировать, не столь сильны политические разногласия с режимом, сколько ощущение общей бесперспективности жизни здесь, которая переносится прежде всего на детей.
АН: Лев Дмитриевич, эти разговоры о постоянно приближающемся кризисе, хотя некоторые эксперты, экономисты говорят, что кризиса нет и не будет в ближайшие 5 лет пока стабильна цена на нефть. Вот эти разговоры, мне кажется, выгодны власти и работодателю. Чтобы премию не платить, зарплату срезать. Скажите, пожалуйста, как то влияет вот это тревожное ожидание кризиса на протестные настроения, на сдерживание населения, чтобы контролировать его?
Гудков Л.Д.: Я бы сказал, что в момент действительно появлений каких-то кризисных тенденций - протестные настроения снижаются. Мы видели осенью 2008 года и в начале 2009 года они заметно пошли вниз. Но начиная с 2010 года, когда вроде ситуация стала не такой острой, панические настроения прошли, а понимание того, как режим реагирует, как система реагирует на этот кризис, начинает людей беспокоить гораздо более серьёзным образом, то протестные настроения начали опять расти. Нет такой прямой зависимости: что вот страх перед кризисом он даёт такой всплеск общественной активности. Скорее сознание неадекватности власти и её борьба за самосохранение, за удержание власти и создание невозможности изменить ситуацию: сфальсифицированные выборы, цензура на телевидении и прочее использование административного потенциала - оно начинает вызывать протестную активность. Я знаю, что недовольство высоко, поддержка протестных лозунгов, требований протестных движений растёт, а готовности принять участие в этом нет.
АН: Вы не замеряли, как к Собянину относятся?
Гудков Л.Д.: К Собянину, на троечку, я бы так сказал. Я бы сказал, что Собянин не вызывает никаких острых эмоций. Ни одобрения, ни неодобрения. Он фигура, которую москвичи не выбирали - назначена. Особых успехов он не добился: ни в решении, прежде всего, транспортной проблемы, ни в ещё каких-то. Поэтому здесь почти ничего не меняется.
АН: Вы сейчас сказали, что люди перестали удивляться: коррупционным скандалам не удивляются, 50 окладов сотрудникам Госдумы к Новому году – никто не удивляется, 100 млн. долларов отступных Стржалковскому в Норникеле - никто не удивляется, на митинги не выходят. Скажите, а власть сама серьёзно изучает пульс, знает, когда нужно остановиться, прекратить закручивать гайки?
Гудков Л.Д.: Нет, то, что власть очень внимательно и нервно относится ко всем замерам общественных мнений самых разных – это абсолютно точно. У неё есть собственные службы, и она ими пользуется, но не полностью доверяет им, поэтому и к нашим данным тоже чрезвычайно такое внимательное нервное отношение. Но речь идёт о падающей эффективности управления, и мы это видим. Каждая операция смены во власти приводит людей всё менее компетентных. Это и опросы экспертов, и исследования элиты показывают, что стремясь удержать власть и не допустить никаких изменений обеспечит любым образом поддержку. Власть вынуждена проводить такую негативную селекцию. Подбор кадров, ротация, циркуляция элиты происходит с негативным коэффициентом. Каждый раз во власть приходят всё менее самостоятельные, более послушные и менее компетентные лица. Поэтому качество принятия решения снижается, отсюда такие, я бы сказал, решительные панические действия, как отказ от переговоров с оппозицией, как принятие репрессивных законов. Люди прекрасно понимают, что это ответ на оппозицию. И что это свидетельство слабости власти, а не силы её. Как раз большинство людей, по нашим замерам, прекрасно понимают всю внутреннюю подоплёку. Это легко реконструируется, даже если для этого нет информации. Это как сплетни.
Коммерсант: Возможны ли резкие перемены не через 10 – 15 лет, а пораньше, если произойдёт какой-то раскол в элитах или раскол невозможен пока в экономике всё стабильно?
Гудков Л.Д.: Раскол идёт – реальный раскол и это, опять-таки, воспринимается людьми. Потому что коррупционные скандалы не воспринимаются большинством (по крайней мере, относительным большинством). Ни как инициатива Путина: попытка придать этому характер целенаправленной кампании - она воспринимается с большим скепсисом. Потому что как было во время скандалов в МВД: все эти кампании борьбы с оборотнями в погонах, там ещё прочее, - они воспринимаются как-то, что какая-то группировка слила информацию, и, соответственно, это проявление внутренней борьбы, а не как начало кампании. Поэтому эффект подобных антикоррупционных кампаний очень незначительный. Раскол идёт и пока, в общем, корпоративная солидарность достаточно высока. Потому что при первых же признаках ослабления власти система начнёт сыпаться. Никакой там внутренней лояльности уж такой сильной нет. Получим ту же ситуацию, что была в перестройку.
АН: Поскольку мы с Вами накануне Нового года встречаемся, Вы можете сказать, где и как страна будет встречать Новый год?
Гудков Л.Д.: Дома, большинство будет встречать дома. Естественно, за семейным столом. Примерно половина будет дома, либо в гости пойдёт. Очень небольшая часть людей - около 6 – 7% наиболее обеспеченных - поедут куда-то в пансионат либо за границу. За границу мало, но где-то в другом месте будут на отдыхе. А в основном, вы представьте 2/3 населения – это село и малые города, у которых денег нет, и они даже отпуск проводят там же, где живут. Либо в городе, либо опять же в деревне. Мобильность очень низкая. Поэтому в гости, прежде всего, у себя. Молодые пойдут, конечно, в гости, более пожилые будут сидеть дома.
Славянские новости: Скажите, пожалуйста, есть ли какая-то тенденция увеличения женского присутствия в политике?
Гудков Л.Д.: Я бы сказал, в сравнении с нашей Думой, в протестном движении мест женщин больше. Где возможности есть, там и, соответственно, несколько больше и женщин. Как дальше будет мне трудно сказать.
Славянские новости: На Ваш взгляд, это положительная тенденция?
Гудков Л.Д.: Она просто указывает либеральный тренд такой. То, что в целом женщины более консервативны и среди избирателей Путина в 1.5 раза больше женщин, чем мужчин – это факт. И только в путиновском электорате, конечно, потому что у Жириновского, преимущественно мужской электорат, среди коммунистов преобладают тоже мужчины – пенсионеры, среди Справедливой России, там примерно одинаковое число, но там не выражены электораты и там эффект Справедливой России был достигнут не за счёт партийной деятельности, а за счёт притока протестного движения, когда голосовали. Поэтому это очень аморфная структура.
Славянские новости: А за Прохорова?
Гудков Л.Д.: За Прохорова больше мужчины, более образованные, более молодые.
Коммерсант: Ходят слухи, что иногда власть, Кремль оказывает некоторое давление на социологические службы. «Этот опрос не обнародовать, это исследование не проводить»! Есть ли это на самом деле и как это усиливается?
Гудков Л.Д.: По отношению к нам было давление несколько лет назад, но оно было не прямое, а финансовое на наших партнёров было оказано с тем, чтобы не имели дело с нами. А сейчас нет. Никаких звонков фактически нет и в этом смысле сегодня особого давления нет, но и особого сотрудничества с нами тоже нет. Заказов от власти мы не получаем: политических или электоральных. Осенью было 2 маленьких заказа по Москве и Подмосковью, и Ленинградской области. Я так понимаю, что это было скорее для проверки их собственных служб, чем собственная ценность. Реально нет, поступил 1 заказ на исследование протестного актива, но мы отказались, других контактов нет. Я знаю, что когда наши данные публикуют, то иногда начинают поступать звонки в редакцию с выражением неудовольствия и высказыванием, что не стоит это публиковать. Но на нас никакого давления последние годы я не чувствую.
АН: Спасибо, Лев Дмитриевич, что нашли время прийти на нашу конференцию.
