«Поддерживаемая врагами России, постепенно сложилась изменническая партия среди малороссов… Никогда ещё, кажется, политический психоз не развивался до такой болезненной остроты… Они не признают себя даже малороссами, а сочинили особый национальный титул: «Украина», «украинцы». Им ненавистна простонародная близость малорусского наречия к великорусскому, и вот они сочиняют свой особый язык», – писал в начале XX века М.О. Меньшиков. 105 лет назад, 20 сентября 1918 г., этот политический мыслитель был расстрелян большевиками. О его наследии рассказывает кандидат исторических наук Михаил СМОЛИН, профессор Московского государственного института культуры.
– После 70-летнего советского периода слово «националист» часто используется как ругательное, как синоним ксенофобии. Постепенная реабилитация этого понятия на высшем государственном уровне началась в 2008 году, когда президент Путин во всеуслышание назвался «русским националистом в хорошем смысле». Первой в истории России партией, которая провозгласила себя националистической, был созданный в 1908 году Всероссийский национальный союз (ВНС) – его-то идеологом и выступал Михаил Меньшиков. Правда, похожие политические организации возникали и раньше, например, Союз русского народа или Союз Михаила Архангела, – они вошли в историю как «черносотенцы». Чем от них отличался ВНС Меньшикова?
– Союз русского народа был рождён как правая реакция на революцию 1905 года и являлся по большей части агрессивным и простонародным, а Всероссийский национальный союз – порождение мирной жизни, жизни Государственной думы, и составляли его умеренно-правые элементы образованного русского общества: национально настроенные профессора, юристы, журналисты, чиновники, военные в отставке. Они отделяли себя, с одной стороны, от более центристских партий, конституционалистов, октябристов, у которых в идеологии не был ярко выражен русский принцип, а с другой стороны – от черносотенных партий, не желая с ними ассоциироваться. Университетские преподаватели, состоявшие в черносотенных партиях, подвергались гонениям: студенты левых взглядов срывали им лекции, либеральная интеллигенция травила их на кафедрах, не давая продвигаться по службе.
Националисты хотели уйти из той среды, которая во время Первой русской революции открыто выступила против всех возможных переворотов, – нельзя сказать, что они боролись с революцией без каких-либо компромиссов. ВНС не разделял резко негативного отношения черносотенцев к Государственной думе, а также иначе смотрел на триаду «православие, самодержавие, народность».
– Насколько иначе?
– Для националистов православие и самодержавие вытекали из национальных особенностей, а не наоборот, как это считалось крайне правыми. Меньшиков, которого без обиняков можно назвать самым читаемым русским публицистом начала XX века вплоть до 1917 года, действительно выступал идеологом ВНС, выразителем мировоззрения националистов, и у него на этот счёт была своя теория. Он считал, что православие, самодержавие и народность в нашей истории развиваются друг за другом, последовательно: в какой-то период главенствующую роль играло православие, затем – самодержавие как институт сплочения государства, а теперь наступало время народности, национализма, и две другие части этой триады, с его точки зрения, отходили на задний план. Главная претензия крайне правых к националистам касалась именно этого подхода.
«У меня лично никогда не было желания ни завести свою партию, ни занять видное место в одной из возникших, – писал Меньшиков в 1908-м, когда создавался ВНС. – Но я давно проповедую о необходимости создания русской национальной партии приблизительно тех умеренных взглядов, которых я держусь. В своих статьях я называл такую партию «великорусской», полагая, что великорусское начало в нашей истории преобладает и что оно одно является государственно-творческим, объединяя все славянские племена востока Европы под священным именем России. Я глубоко убеждён, что племенная тождественность русскославянских племён, единство языка и веры и многовековое единство истории не дают ни разумного, ни нравственного права создавать несколько Россий, когда самой природой установлена лишь одна Россия. Это понимали наши московские государи Рюриковичи. Будучи великороссами и царствуя в Великороссии, они именовали себя «всея Великия и Малыя и Белыя Руси царями и самодержцами». Великорусский принцип искони был принципом всероссийским, что установлено в первом определении нашей государственности – в титуле монарха. Он именуется не русским, а всероссийским императором. Мне кажется, национальная русская партия может принять тот же объединительный титул, то есть именоваться как Всероссийский народный союз. Великорусский по языку и государственности, союз этот будет давать одинаковое место южнорусам и западнорусам, лишь бы они искренно считали себя русскими, родными детьми одной и неделимой матери нашей – России».
– Меньшиков люто критиковал идеологию украинства. Насколько серьёзной была тогда угроза украинского сепаратизма?
– Идеологическая угроза существовала, но не существовало массового украинца, который впоследствии будет создан советской властью в результате политики украинизации. Подавляющее число людей в Малороссии понятия не имели о том, что они могут стать украинцами, – это был огромный ленинский сюрприз. Кстати, крупнейшие отделения ВНС находились в Киеве и Одессе. Участник киевского отделения Сергей Щёголев написал работу «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма» (переиздана в РФ под названием «История «украинского» сепаратизма». – Прим. «АН») – самое капитальное дореволюционное сочинение о том, как развивалось украинское движение в Российской империи и за её пределами – в Австро-Венгрии. Центр движения располагался именно там, его выковали австро-венгры вместе с поляками, понимая, что русинское население может в любой момент проассоциировать себя с Россией – и территория достанется ей.
Думаю, всё зависело от результатов Первой мировой войны: если бы Россия не свалилась в революцию, то земли с русинским населением перешли бы в её состав, были бы зачищены от идеологии украинства и проблема украинского сепаратизма была бы решена – или по крайней мере надолго ослаблена. Увы, большевики раздули украинство до размеров УССР – убедили массы малороссиян в том, что они не русские, а украинцы. Привитие нынешней бандеровщины на этот умеренный украинский национализм советского образца стало естественным продолжением: сначала – создание массового украинца, затем – тяжёлый наркотик бандеровщины, вкалываемый при поддержке заграницы. В сегодняшней войне сгорит множество ревнителей украинской идеологии – и воздух в Малороссии станет гораздо более свежим.
«К счастью, – писал Меньшиков, – это бредовое состояние провинциальной психологии, ударившейся в сепаратизм, охватывает далеко не всю Малороссию, и даже в австрийской Галиции оно встречает до сих пор внушительный отпор. Тем не менее нельзя забывать, что политические помешательства заразительны: в силу этого государственная власть обязана глядеть на украиноманство как на одну из злокачественнейших язв нашей внутренней жизни… Я уже не раз докладывал читателю о планах Австрии возбуждением малороссов к бунту расчленить Российскую империю, столь страшную для придунайских экспроприаторов. Уже доказано участие в украинофильской пропаганде не только флоринов, но и прусских марок».
– Вы называете взгляды Меньшикова «имперским национализмом». Между тем имперскую идею часто противопоставляют националистической, трактуя империю как дом многих народов, а национальное государство – как дом единственного народа.
– Меньшиков настаивал на том, что лидерство русских в Российской империи не должно подвергаться сомнению (напомню, в 2020 году в нашей Конституции наконец-то появилось положение о государствообразующей роли русских). Любая империя имеет под собой почву – национальную почву, на которой строится государственная мощь. Обратим внимание: почти все территории, которые по результатам XX века остались в составе России, были присоединены в эпоху Московского царства, до XVII века (за исключением Северного Кавказа). Московское царство умело лучше, чем Российская империя, ассимилировать присоединяемое население, передавать ему свою бытовую культуру: если поездите по чувашским или мордовским деревням, вы увидите, что их быт мало отличается от великорусского. Что же касается Российской империи, то она присоединяла территории и народы в значительно более облегчённом варианте. Ярчайшие примеры – поляки и финны, имевшие в составе России собственные конституции: весь XIX век мы мучились с ними и в конце концов потеряли эти земли. Русская культура не смогла на психологическом уровне проникнуть к ним и закрепиться. Слишком уж хотела Российская империя сохранить национальные особенности присоединяемых народов, что приводило к сбоям.
Меньшиков гораздо больше был именно националистом, нежели государственником. Стоит признать: сути государства он недопонимал. В 1906 году у него состоялся спор с философом Львом Тихомировым о государстве, они написали друг против друга по нескольку статей – и видно, что Меньшикову недоступен уровень тихомировского государствоведения. Зато Меньшиков умел ярко выразить в публицистике своё искреннее русское сердце. Тем-то и интересна русская политическая литература: в ней можно отыскать самых разных писателей и полюбить тех, кто тебе ближе, найти себе учителей. Это очень важно – не высосать знание из пальца, а обрести его на основе традиции. Нация осмысливает реалии через лучших своих сынов, вырабатывая осознанный тип поведения в той или иной ситуации. Без решающего влияния этих лучших людей на поведение нации она реагирует на предлагаемые миром раздражители рефлекторно, бессознательно и бесцельно.
Закончу ещё одной цитатой из Меньшикова: «Брожение и хаос – вот неизбежная картина анархии, охватывающей ненациональное общество. Враждебные друг другу стихии взаимно разлагаются в борьбе и вносят, что касается человеческого сожительства, одну ненависть, которая есть самая острая из болезней духа. Если желаете мира и добродетели, для этого бесполезно произносить нравственные сентенции, хотя бы самые изысканные. Сделайте так, чтобы народ был национален: вместе с национальным чувством войдёт сам собою и мир и сама, непрошеная, явится добродетель. В уравновешенной системе общества нет борьбы. Она взаимно обуздана, враждебные силы погашены. Разве это не последняя цель человеческого общества?»