Демограф Вадим Безвербный: «Мир столкнётся не с избытком населения, а с его дефицитом»

Депопуляция смерти подобна, и это не фигура речи. Страна невозможна без населения, а в особенности – без государствообразующего народа. «Государственным языком Российской Федерации на всей её территории является русский язык как язык государствообразующего народа», – гласит Конституция. Благодаря присоединению новых территорий мы на несколько миллионов увеличили население страны, причём именно русскоязычное, но это не решает проблему в перспективе. Гость «АН» – кандидат экономических наук Вадим 
БЕЗВЕРБНЫЙ, замдиректора Института демографических исследований ФНИСЦ РАН.

– Меня со школы удивляет термин, которым описывается наша демографическая ситуация, – «отрицательный прирост населения». Звучит так, будто всё идёт как надо, у нас не вымирание, а прирост, просто отрицательный.

– Профессиональные демографы не используют такой термин. Мы применяем понятие «естественная убыль».

– Тоже странно звучит. Тем самым ситуация, когда нация себя не воспроизводит, преподносится как естественная.

– Вы сейчас играете в слова, в смыслы. Мы терминологически не подходим к этому так глубоко. Но под ваши рассуждения о естественности хорошо подпадает другой термин – «естественный прирост», которым обозначается рост населения, осуществляемый именно за счёт рождаемости, а не за счёт миграции. Превалирование рождаемости над смертностью – это императив (безусловное требование. – Прим. «АН»), предполагающий, что мы должны расти, осваивать новые пространства. Одна из первых заповедей в Священном Писании – «плодитесь и размножайтесь» (в современном русском переводе: «Будьте плодовиты и многочисленны». – Прим. «АН»). В этом смысле даже странно, что главным образом именно в христианском мире происходит депопуляция.

– Он уже не христианский, а постхристианский – потому и депопуляция.

– Если спросить население, оно с вами не согласится. По статистике, 60–70% граждан европейских стран считают себя христианами. Но, увы, демографии это не способствует. Мусульманский мир и Израиль относятся к завету о размножении иначе. Израиль – вообще единственная из развитых стран, где рождаемость превалирует над смертностью, у них это достигается главным образом благодаря религиозным семьям, где по пять-шесть детей. А в странах глобального севера тем временем происходит трансформация института семьи, причём трансформация со знаком минус: традиционная семья уходит в небытие, укореняются новые формы отношений вроде так называемых гостевых браков. Думаю, вам известно понятие демографического перехода (длительный период снижения рождаемости и смертности, стабилизирующий численность населения. – Прим. «АН»), – есть также теория второго демографического перехода. Согласно ей, после «сексуальной революции» радикально изменились ценности общества. Они стали более эгоистическими. Общество больше «живёт для себя» и постепенно отказывается от деторождения.

– В своих публикациях вы используете выражение «демографические войны» – что оно означает?

– Речь о глобальной демографической геостратегии США. В начале тысячелетия был рассекречен документ NSSM-200 – меморандум о национальной безопасности США 1974 года, где чётко прописано: рост населения в странах, имеющих геополитическое значение и составляющих конкуренцию США, является угрозой для американской национальной безопасности. Прописан целый план действий, как можно сократить темпы роста населения через системы образования и здравоохранения. Результат налицо. Страны Европы, которые в 1970-е годы были динамично растущими – Франция, Германия, Польша, – сейчас в демографическом смысле вымирают, как и постсоветское пространство (за исключением государств Центральной Азии), а США нарастили своё население уже до 333 миллионов человек (главным образом за счёт миграции; белые составляют в США 57, 8% населения, из них 61, 6% – белые латиноамериканского происхождения. – Прим. «АН»).

Важный инструмент для сокращения рождаемости – демографический алармизм (от англ. alarmism – «паникёрство». – Прим. «АН»). Как раз в 1970-е его стали активно продвигать через различные международные организации. Римский клуб издал тогда работу «Пределы роста», где нарисовал какие-то голливудские сценарии: мол, к 2000 году на планете будет несколько десятков миллиардов человек. Сейчас, в 2023-м, мы видим, что и десятка вряд ли достигнем – даже по прогнозам ООН. В 2070–2080-е годы неминуема глобальная депопуляция: всё меньше людей готовы иметь детей. Человечество столкнётся не с проблемой перенаселения, а с проблемой дефицита населения. Уже сегодня в большинстве развитых стран старики составляют треть граждан. Доля стариков будет расти – спрашивается, кто будет их кормить? Где взять для этого молодёжь, если людей рождается всё меньше? А между тем многие студенты, приходя в вуз после школьной программы, убеждены, что людей на планете слишком много, – я вижу этих ребят своими глазами. И если людей слишком много, рассуждают они, то ни к чему рожать новых. Более того, внедряется мысль, будто от людей все проблемы. Причиной всех экологических несчастий объявляется то, что люди выделяют углекислый газ. Это кажется смешным, но продвигается всерьёз. Центр тяжести в экологической риторике переносится с вредных производств транснациональных компаний на сокращение рождаемости.

Что касается программ в сфере образования, то с одной из них я столкнулся лично в 1990-е годы, будучи пятиклассником. Представители общественной организации пришли в школу и рассказывали нам об интимной жизни, демонстрируя полупорнографические материалы. Под видом заботы (якобы для профилактики болезней и подростковых беременностей) в детях разогревали интерес к сексуальной тематике. Неудивительно, что последствием таких программ становится, наоборот, рост соответствующих заболеваемостей. Я не против сексуального просвещения как такового, но если его осуществляют транснациональные корпорации, то они едва ли преследуют благие цели.

– Руководитель вашего института С. Рязанцев обращает внимание на соцопросы, согласно которым большинство молодых российских семей хотели бы иметь трёх или более детей, но воздерживаются от этого из-за материальных факторов. И если на Западе материальное стимулирование рождаемости не выводит её на уровень воспроизводства населения, то из этого не следует, что и у нас столь сильное стимулирование не дало бы нужного эффекта, подчёркивает ваш шеф. Так, может быть, главная проблема не в американских кознях, а в том, что у нас социалка не та?

– Да, прежде всего в этом, согласен. Вызванный стимулированием рост рождаемости – пусть и не до уровня воспроизводства – зафиксирован во многих странах. Франция, где на демографию тратят 7% ВВП, – лидер по рождаемости в Европе (в России тратят 1, 7% ВВП. – Прим. «АН»). Да и у нас материнский капитал показал свою эффективность: за 15 лет рождаемость возросла на 15%. Недостатком, с моей точки зрения, является то, что семья не имеет права потратить материнский капитал по своему усмотрению (только на улучшение жилищных условий и получение образования. – Прим. «АН»). Многие семьи не хотят связываться с ипотекой, особенно теперь, когда её стоимость возросла вместе со ставкой Центрального банка.

– Добиться превалирования рождаемости над смертностью или хотя бы паритета – задача сложная, поэтому есть искушение восполнить убыль населения другим путём – раздать российское гражданство мигрантам. Пару лет назад президент сказал об угрозе «размывания государствообразующего этнического ядра» – как думаете, прислушалась ли к нему бюрократия?

– Думаю, не прислушалась. Многие даже не пытаются прогнозировать развитие событий, предпочитают работать по принципу «здесь и сейчас». Это, конечно, неразумно. Я ни в коем случае не против диаспор, но меня удивляет, что органы власти, в частности миграционная служба МВД, создают препоны для наших репатриантов, для людей русской культуры, которые хотят переехать в Россию на ПМЖ. Я не предлагаю делить людей по лицу, говорю именно о культуре, о языке. Русских и русскоязычных, кстати, много не только на постсоветском пространстве. Лично проводил опросы среди специалистов, которые уехали из России за лучшей жизнью в 1990-е: мало кто из них устроился так, как хотел. Это распространённая ситуация, когда бывший преподаватель российского вуза с учёной степенью занимает на Западе какую-нибудь второстепенную должность. Уверен, Россия может побороться за возвращение этих людей. И должна побороться.

– Демографы из Высшей школы экономики попали весной в сводки новостей благодаря своим расчётам: если ситуация будет развиваться по неблагоприятному сценарию, говорят они, то для сохранения нынешней численности российского населения необходимо давать гражданство миллиону мигрантов ежегодно.

– После этого на Вышку набросились с разных сторон, а между тем на протяжении последних лет Россия ежегодно принимает в гражданство около 700 тысяч иностранцев – не сильно меньше миллиона. Увы, данные о том, что это за люди, не публикуются. Насколько они близки нам этнокультурно, соответствуют ли их компетенции потребностям нашего рынка труда – мы не знаем. Вернее, точно знаем, что не все они нам близки и не все являются теми специалистами, в которых мы нуждаемся. В других странах – например, в Австралии, в Великобритании – применяется балльная система: претендент на гражданство заполняет анкету и набирает определённое количество баллов. Система может быть и другой, но в любом случае нам необходима селективная политика. Мы должны отдавать предпочтение специалистам высокой квалификации, а также людям, имеющим здесь корни – этнические, исторические, культурные.

Способность России ассимилировать инокультурных мигрантов напрямую зависит от масштабов соответствующей инфраструктуры, от возможностей тех учреждений, что нацелены на их интеграцию. Эту интеграцию необходимо осуществлять не только по прибытии мигрантов в РФ, но и заранее – у них на родине. Если наш крупный бизнес заинтересован в гастарбайтерах, то пусть проявит социальную ответственность и потратится на их адаптацию. Межэтническая напряжённость в России растёт, и нельзя пускать ситуацию на самотёк.