Чем агрохолдинг отличается от колхоза? Живо ли фермерское движение? Зачем агрохолдингам миллионы гектаров земель и чем это чревато? Почему рекордный урожай зерновых в 2022 г. нанёс урон сельхозтоваропроизводителям? Сможем ли мы избавиться от импортозависимости в сельском хозяйстве? Не наносим ли мы вред своей земле, направляя большую часть минеральных удобрений на экспорт? Об этом и многом другом главному редактору «Аргументов недели» Андрею УГЛАНОВУ рассказывает российский учёный в области экономики и управления сельским хозяйством, заместитель министра сельского хозяйства РФ в 1998–2004 годах, вице-президент РАН академик Николай ДОЛГУШКИН.

Агрохолдинги или фермеры. Что предпочтительнее?

– Николай Кузьмич, в конце 90-х прошлого столетия вы были заместителем министра сельского хозяйства Российской Федерации. Тогда стремительно начинало развиваться фермерство. Сейчас про фермеров говорят мало, только как грибы растут магазины с вывеской «фермерские продукты». Зато всё больше появляется крупных агрохолдингов, имеющих сотни тысяч гектаров земли.

– Первые фермерские хозяйства у нас появились более 30 лет назад. На самом деле это очень небольшой срок. В других странах для их становления понадобились столетия. А агрохолдинги не следует сравнивать с колхозами, которых, кстати, не осталось. У них совершенно различные принципы, организационно-правовая форма. Колхоз – это коллективная собственность всех членов хозяйства. А агрохолдинги – это акционерные общества, где есть конкретный собственник или собственники.

– Почему у нас не задалось фермерство?

– Почему же не задалось? Я помню, когда всё это только начиналось, фермерских хозяйств было порядка 260 тысяч. Пять лет назад их насчитывалось 150 тысяч. На 2021 год их оставалось около 100 тысяч. Казалось бы, дело идёт к сворачиванию этого движения. Но на самом деле часть фермерских хозяйств существовали только на бумаге. Часть разорились. Такое бывает. Часть передали свою землю более успешным фермерским хозяйствам. Люди стареют, пенсионеры не справляются с обработкой своей земли, передают её другим. Тенденция к сокращению количества фермерских хозяйств прослеживается во всём мире, зато увеличиваются площади, которые они обрабатывают.

– А сколько они производят?

– Ещё 20 лет назад фермеры производили 10–12% валовой продукции сельского хозяйства. Более 50% приходилось на личные подсобные хозяйства. И чуть меньше половины – на сельхозпредприятия, к которым относятся и холдинги. Сегодня статистика уже другая. Фермеры производят чуть более 16% всей продукции, то есть их доля увеличилась в полтора раза. Четверть приходится на личные подсобные хозяйства. И 60% – на сельхозпредприятия. Так что тенденция к увеличению производства сельхозпродукции фермерскими хозяйствами чётко прослеживается, и это несомненный плюс. А если говорить о производстве зерновых и масличных культур, здесь доля фермеров ещё выше – 30 и более процентов.

– В чём плюс фермерских хозяйств?

– Обычно это структурное образование, в которое кроме главы хозяйства входят родственники. По закону фермер может нанимать со стороны до пяти человек. И производственная деятельность строится таким образом, что они заняты, как правило, весь год. Летом занимаются растениеводством, зимой – животноводством и частично переработкой. В холдингах тоже есть плюсы, но есть и минусы. Холдинг – это вертикально интегрированная структура, которая объединяет производство сельхозпродукции, её переработку и реализацию. Как говорится – от поля до прилавка. Нередко холдинги работают в кооперации с фермерскими хозяйствами. Например, фермеры могут выращивать продукцию и передавать её на переработку в холдинг. Это выгодно обеим сторонам.

– А в чём минусы крупных хозяйств?

– Монополия. Таких размеров площадей, которыми владеют холдинги, по мнению учёных, быть не должно. Во многих странах законодательство жёстко регулирует размеры холдингов. Крупные холдинги нередко подавляют фермерское движение, получается неравная конкуренция. А ведь фермеры более мобильны в случае необходимости перепрофилирования производства под текущую ситуацию. Например, произведено много зерна, нет сбыта, закупочные цены, естественно, падают. Фермер может быстро перестроить производство, заняться выращиванием, например, горчицы, гороха или ещё чего-то, что востребовано рынком. Холдинг – более громоздкая структура. К тому же если он не многоотраслевой, то в нём ярко выражена сезонность труда. Если холдинг заточен на зерно, то летом ему нужно много сезонных работников – комбайнёров, механизаторов, водителей и т.д. А зимой многие из них остаются без работы.

– Почему федеральное законодательство не реагирует на это?

– Во многом эти вопросы сегодня регулируются региональным законодательством. Поэтому где-то они решаются, а где-то нет. Большие агрохолдинги есть в Белгородской, Тамбовской, Воронежской областях, в Краснодарском крае. Ими ведётся активная скупка земель. Миллион гектаров в одних руках – явление в корне неправильное. Органы власти стараются поддерживать движение фермеров. Создана ассоциация крестьянских (фермерских) хозяйств и сельхозкооперативов России. Ежегодно проходят съезды фермеров, на которых присутствует руководство Министерства сельского хозяйства. Так что фермерство не забыто.

– А проблемы есть?

– А куда без них? Например, в прошлом году был собран очень высокий урожай зерновых, цены на зерно упали. Это ударило по ориентированным на производство зерна фермерам. Агрохолдинги это перенесли легче. Ещё один аспект. Сельхозтоваропроизводителям предусмотрена господдержка. Но большую часть этих субсидий получают именно крупные холдинги. Всё это также должно регулироваться законодательством.

Обойдёмся без импортных яиц

– Поговорим о птицеводстве. Производство куриного мяса у нас заметно выросло. Но, насколько я знаю, большая часть яиц для производства мясных бройлеров закупается за границей. То есть мы сидим на импортных яйцах. У нас нет так называемого своего «родительского стада». Та же картина с крупным рогатым скотом. Я слышал, что до недавних пор телят завозили из Новой Зеландии, Австралии. А здесь их только откармливали. Благо земли у агрохолдингов полно. Что делает наука, чтобы избавиться от этой зависимости? Ведь раньше у нас всё было своё!

– Действительно, несмотря на то что основные параметры Доктрины продовольственной безопасности достигнуты, зависимость от импорта в отдельных секторах отрасли остаётся высокой.

Президент России В.В. Путин ещё в 2016 году подписал указ о необходимости разработки Федеральной научно-технической программы развития сельского хозяйства. Именно для того, чтобы по критическим направлениям, о которых вы говорите, уйти от импортной зависимости. Программа была разработана и утверждена правительством России в 2017 году. После этого начали формироваться отдельные подпрограммы – по производству семян сахарной свёклы, картофеля, подсолнечника, овощных и некоторых других культур, производству племенного яйца для мясного птицеводства.

– А где была наука?

– Наука работала, были свои отечественные разработки. Но для их внедрения требуются очень серьёзные капиталовложения. Много лет назад нашим Всероссийским научно-исследовательским технологическим институтом птицеводства был создан кросс «Смена-9», который ни в чём не уступает зарубежным – ни по привесам, ни по расходам кормов, ни по качеству продукции. Но возникла проблема с внедрением. В прошлом году по поручению президента страны в Московской области началось строительство селекционно-генетического центра, в сентябре с.г. он будет запущен.

Академик РАН В.И. Фисинин, профессионал в этом вопросе, считает, что через три года мы будем иметь не менее 25% своего племенного яйца мясных пород, а к 2030 году займём половину рынка.

– А как дела в мясном скотоводстве?

– Были времена, это те же 90-е годы, когда по лизингу покупали не только технику, но и скот. Покупали в Австралии, Новой Зеландии, Германии, Голландии, в других странах. Как потом выяснилось, нам зачастую продавали животных, которые там были отбракованы по тем или иным причинам. Первое время среди закупленного поголовья наблюдался высокий падёж. Но мы всё равно покупали, потому что страна остро нуждалась в мясе и молоке. Сейчас ситуация выглядит совершенно иначе – продукции животноводства производится в достаточных объёмах. Насчёт закупок за рубежом телят для откорма – видимо, это единичные случаи, когда были организованы крупные предприятия, а своего молодняка для откорма не хватало. Сейчас этой проблемы нет.

– Генетические технологии стремительно врываются в жизнь. Как развиваются генетические программы, например, в животноводстве?

– Правительством России разработана Федеральная научно-техническая программа развития генетических технологий до 2027 года, и по ней имеются конкретные результаты. В Федеральном исследовательском центре животноводства имени Л.К. Эрнста два с половиной года назад получили клонированную тёлочку, а 30 декабря прошлого года от неё родилось абсолютно здоровое потомство. Таким образом, создана платформа применения генетических технологий в области животноводства. А это даёт возможность резко увеличить продуктивность животных, повысить их устойчивость к заболеваниям. Но теперь нужны серьёзные вложения в создание специализированных хозяйств и внедрение в производство. Время вступать в дело и бизнесу.

– Чем поможет бизнес науке?

– За рубежом бизнес финансирует до 60–70% стоимости затрат на фундаментальные исследования. У нас не более 30%. А в области сельхознаук – только 15%. А ведь бизнес должен быть заинтересован первым получить новейшие научные разработки и технологии. Необходимо более тесное взаимодействие науки, государства, бизнеса.

Под развесистой пшеницей

– Лет 15 назад я был в Орловской области по приглашению Егора Семёновича Строева, тогдашнего губернатора. Он нам показывал селекционные поля. И среди прочего – так называемую ветвистую пшеницу. Строев Е.С. тогда говорил, что она может давать более 100 центнеров с гектара. Нынешние рекордные урожаи пшеницы, часом, не с ней связаны?

– Наука работает по многим направлениям. И для неё даже отрицательный результат – это тоже результат. Кроме ветвистой пшеницы есть и многолетняя пшеница, которая может давать урожай несколько лет подряд, хотя с каждым годом её урожайность будет снижаться. Но для нас важно выделить такие качества этой пшеницы, которые могут потребоваться при селекции будущих сортов и гибридов, более высокоурожайных, устойчивых к болезням и вредителям, к полеганию. Этим и занимаются наши селекционеры.

– Я слышал про колос, в котором до 90 зёрен. Кто это чудо создал?

– Академик РАН Баграт Исменович Сандухадзе. Наш старейший селекционер, ему уже 92 года. Работает в одной из лабораторий в Федеральном исследовательском центре «Немчиновка», специализируется на озимой пшенице. Его сорта отличают высокая урожайность и высокое качество зерна, и они уже давно перешагнули рубеж в 100 центнеров с гектара. Неделю назад мы были на обмолоте его опытных делянок, урожайность составила 158 центнеров с гектара. В чём особенность пшеницы Сандухадзе? Он добился того, что даже при такой высокой урожайности зерно содержит 38–40% клейковины.

– А кому нужна такая урожайность, если у нас и так рекордные урожаи и зерно девать некуда? Элеваторы переполнены, вывоз зерна перекрыт санкциями. Это «на потом»?

– Вовсе нет. Нужно смотреть и экономическую сторону вопроса. Для того чтобы получить, к примеру, полтора миллиона тонн пшеницы при такой урожайности, достаточно будет посеять сто тысяч гектаров. Это означает, что потребуется меньше затрат на технику, на людей, на ГСМ, получится ниже себестоимость, выше рентабельность. А освободившиеся площади можно будет занять другими культурами. Во главу угла нужно ставить экономическую целесообразность.

– Ещё о технологиях. В советское время трудился настоящий гений, Терентий Мальцев. Он автор так называемой безотвальной обработки земли. В наше время его технологии использует пензенский земледелец Анатолий Иванович Шугуров. Мы рассказываем о нём каждый год. Почему эту технологию не внедряют широко в других регионах? В чём здесь проблема?

– Терентия Семёновича я знал лично. Однажды в ноябре 1985 года, когда отмечали его 90-летие, я провёл в его «хате», как он называл свой дом в Шадринском районе Курганской области, целый день. Состоялся очень полезный для меня разговор.

Его система обработки почвы в то время широко внедрялась в Советском Союзе – и на Украине, и в Казахстане, и в России. В середине 1950-х шло освоение целинных и залежных земель. Распахали около 42 миллионов гектаров. В результате участились пыльные бури, усилилась ветровая эрозия. Надо было как-то сохранить вновь освоенные земли.

Появились плоскорезные плуги, специальные стерневые сеялки, стала расти урожайность. А потом наступили 90-е годы. Не все люди, которые в это время занимались сельским хозяйством, были готовы к таким технологиям, не хватало специальных знаний. Эта технология и сейчас крайне актуальна. Она позволяет сохранить самый плодородный слой земли. Но система машин для безотвального земледелия довольно дорогостоящая. Этот метод называется «нулевая обработка» или «прямой посев». Сегодня разработаны специальные комплексы, которые за один проход могут выполнять до пяти операций.

В настоящее время это наиболее прогрессивная технология, но по этой системе обрабатывается пока менее 10% земель.

Пустыня наступает

– Поговорим о знаменитых чернозёмах. Где у нас в России есть такое богатство?

– Исторический максимум урожая зерна в прошлом году – 158 миллионов тонн – мы получили во многом благодаря нашей матушке-земле. По сути, Россия обладает половиной чернозёмов планеты. Центральный чернозёмный район, Алтайский, Краснодарский и Ставропольский края, Ростовская, Саратовская, Волгоградская, Оренбургская, Новосибирская области – всё это зоны чернозёмов. В Оренбуржье в отдельных районах содержание гумуса доходит до 10–12%.

– Такое богатство надо беречь.

– К сожалению, мы не всегда рачительно относимся к этому сокровищу. Василий Васильевич Докучаев говорил, что чернозём – это главное наше достояние, ни газ, ни нефть, ни золото не могут сравниться с ним. Если мы его не растранжирим, конечно. В последние годы проводится недостаточно почвозащитных мероприятий, медленно внедряются прогрессивные технологии обработки почвы. В результате наблюдается усиление деградации земель, прогрессируют ветровая и водная эрозии. В стране около 100 миллионов гектаров сельхозугодий подвержено деградации. Более того, в 35 регионах наблюдаются признаки опустынивания. В Астраханской области и Дагестане появились земли, которые уже можно отнести к пустыням. И это очень печально. Нужно на государственном уровне принимать комплекс мер, чтобы не допустить дальнейшего распространения этих негативных процессов.

– Земля и сама имеет свойство оскудевать со временем.

– Да. К сожалению, в ряде регионов плодородие почвы падает. По подсчётам учёных, ежегодно с урожаем выносится большое количество элементов питания, в том числе 12–15 миллионов тонн NPK в действующем веществе. А вносим с удобрениями около 5 миллионов тонн. При этом в стране производится порядка 25 миллионов тонн удобрений в д.в. То есть 20 миллионов тонн отправляем на экспорт. Следовательно, земля наша истощается. Мы возвращаем ей меньше, чем у неё забираем.

На наш взгляд, нужно ужесточать нормативную базу. Забрал у земли миллион тонн питательных веществ – столько же и верни! Сохрани плодородие для будущих поколений. Государство должно найти механизм решения этой проблемы. В апреле т.г. на заседании межведомственного координационного научного совета РАН мы рассматривали вопрос использования и сохранения земельного потенциала. Наше решение направили в правительство России, Госдуму и Совет Федерации ФС РФ и ещё в ключевые министерства и ведомства. Получили положительные ответы. Будем надеяться, что рекомендации учёных будут востребованы и использованы на практике.

Хранилище «судного дня»

– Наш великий учёный Николай Иванович Вавилов в 1904 году создал коллекцию семян, собранных со всего мира, со всех континентов, различных природных и климатических зон. Ходят слухи, что эту знаменитую коллекцию продали куда-то в Норвегию, где она сегодня хранится в каких-то пещерах. Это правда?

– Нет, коллекцию никто никуда не продавал. Создание коллекции – безусловный подвиг Н.И. Вавилова. Он посетил десятки стран с экспедициями. Были собраны тысячи образцов дикорастущих и культурных растений. Он положил начало знаменитой «Вавиловской коллекции». Сейчас она располагается в Санкт-Петербурге и считается крупнейшей в мире. В ней насчитывается порядка 300 тысяч единиц хранения.

За коллекцией тщательно наблюдают учёные. Создаются специальные условия хранения. Что-то хранится при температуре минус восемнадцать, что-то при плюс четырёх – для разных образцов разные режимы. В коллекции не только семена, есть и микроорганизмы. Иногда эту коллекцию называют Ноевым ковчегом. Потому что этот запас необходим не только для селекции, создания новых сортов растений, но и на случай критических ситуаций. Кроме этой коллекции у нас есть подобные хранилища в Краснодарском крае и Якутии.

– А что тогда мы отдали в Норвегию?

– На архипелаге Шпицберген есть Всемирное семенохранилище. На основе международных соглашений ряд стран представили для хранения здесь часть своих коллекций.

– То есть нет никакого криминала?

– Абсолютно. Причём свои образцы – это более 5 тысяч – мы предоставили с правом пользоваться и образцами других стран.

– Но вернёмся к главному. К хлебу. В начале 60-х, при Н.С. Хрущёве, с ним были перебои, за хлебом стояли очереди. Но это был невероятно вкусный хлеб! Его можно было есть просто так, без ничего. Шутили даже про бутерброд с хлебом. Сегодня он совершенно другой. И дело вовсе не в ностальгии. Современный хлеб не режется, а крошится, быстро черствеет и плесневеет. Что с ним случилось? Слышал, что хорошее зерно мы продаём за границу, а наш хлеб пекут из кормовой пшеницы.

– К качеству хлеба сегодня, к сожалению, немало нареканий. И проблем здесь несколько. Сам предпочитаю покупать ржаной хлеб. Он очень полезен для организма. Но мы в последнее время резко сократили производство ржи и, соответственно, ржаного хлеба.

Во-первых, в последнее время ухудшилось качество самого зерна. Сельхозпроизводители не всегда выдерживают технологию, а она заключается в том, что в период вегетации необходимо делать несколько внекорневых подкормок для того, чтобы качество клейковины было на должном уровне.

Во-вторых, начиная с 90-х годов цена на пшеницу твёрдых и сильных сортов, которые используются в том числе для производства макаронных изделий, детского питания, возделываются в Оренбургской, Саратовской и других областях, там, где много солнца и мало осадков, стала падать.

Появились всевозможные добавки, за счёт которых пытались улучшить качество конечного продукта. Даже макароны стали делать из мягкой пшеницы за счёт этих добавок. В итоге твёрдые и сильные сорта с высокой стекловидностью и высоким удельным весом клейковины стали потихонечку сходить со сцены по причине меньшей экономической выгоды.

– Что нужно сделать?

– Наш Институт хлебопекарной промышленности предлагает ужесточить требования к производству хлеба. Пока имеющаяся нормативная база позволяет всякие вольности в этом вопросе.

– Вы сказали, что мы резко сократили у себя производство ржи?

– Да, в начале 90-х мы производили порядка 20 миллионов тонн зерна ржи. Были на первом месте в мире. Сейчас на третьем после Германии и Белоруссии – производим лишь около двух миллионов тонн. В Германии около 60% хлеба – это ржаной или пшенично-ржаной.

Кадры по-прежнему решают всё?

– Вне сомнения, в сельском хозяйстве предстоит огромная работа. Но кто всё это будет делать? Я имею в виду кадры. Молодёжь ещё осталась на селе?

– Это очень актуальный вопрос и большая проблема. Вы наступили на больную мозоль. В ближайшие годы обеспечение кадрами многих отраслей экономики будет вопросом номер один. К примеру, возьмём создаваемую отрасль беспилотных аппаратов. Это будут и транспортные беспилотники, беспилотные машины в сельском хозяйстве.

Сельское хозяйство, кстати, очень подходит для ускоренной цифровизации. Беспилотные тракторы и комбайны – это сегодняшняя реальность, опытные образцы уже есть. У нас имеются «умные» фермы и «умные» теплицы, где управляет искусственный интеллект. По расчётам специалистов, только для создаваемой отрасли понадобится не менее ста тысяч операторов. В стране обострилась проблема с инженерными кадрами, сегодня они востребованы как никогда.

– Да, в моём родном МАИ появились факультеты экономистов и юристов. Зато некому заниматься авиадвигателями, которые сейчас разрабатывают люди пенсионного и предпенсионного возраста.

– Ситуация постепенно должна выровняться. Сегодня увеличивается количество бюджетных мест в вузах по инженерным, медицинским, педагогическим специальностям. Но для сельского хозяйства проблема по-прежнему остаётся острой.

В 1990 году в сельских школах обучалось порядка 6 миллионов детей, сейчас – всего 4 миллиона. Количество студентов в аграрных вузах с 2015 года сократилось вдвое. Также вдвое сократилось и количество аспирантов. А молодые учёные нужны как никогда.

– Извечный русский вопрос. Что делать?

– Десять лет назад Россельхозакадемию и Академию медицинских наук объединили с Российской академией наук.

За эти десять лет количество исследователей в целом сократилось на 10%. Было 400 тысяч, осталось 360 тысяч. Мы занимали по этому показателю четвёртое место в мире, сейчас опустились на шестое. А в сельскохозяйственной науке потеряли 26% исследователей. Возникает вопрос – как нам решать те задачи, что стоят перед страной, перед сельхознаукой? Президент страны поставил задачу обеспечить технологический суверенитет, добиваться прорывных решений во всех сферах деятельности. Кто будет эти задачи решать? Нужно, чтобы сегодня в экономику, в науку пришло молодое креативное поколение, способное справиться с этими задачами. Сегодня это наиважнейшая государственная задача.

Вопрос формирования кадрового потенциала в конце года мы рассмотрим на очередном заседании межведомственного координационного научного совета РАН. Будем надеяться, что нас услышат.