Предложения Минздрава об ограничении абортов (запретить процедуру в частных клиниках и перевести средства медикаментозного аборта на предметно-личный учёт вместо свободной продажи) вызвали в обществе очередную дискуссию о прерывании беременности. Гость «АН» – Ирина СИЛУЯНОВА, профессор кафедры биоэтики РНИМУ (московский «второй мед»), доктор философских наук.

Выбор, но не право

– Ирина Васильевна, в 2011 году вы участвовали в разработке нормативно-правовой базы, касающейся беременности. Одно из предложений (чтобы выплачивалось пособие нетрудоустроенным беременным женщинам в тяжёлом финансовом положении) было принято десять лет спустя, в 2021-м.

– Главное, чего нам удалось тогда добиться, – изменение самой статьи о прерывании беременности. В предыдущем законе (от 1993 года) речь шла о праве женщины на аборт, а в действующем законе от 2011 года «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» понятие «право» применительно к аборту не употребляется.

– Неужели так важна формулировка?

– Крайне важна. Закон – это наряду с моралью главный регулятор человеческого поведения. Слово «право» имеет однозначно положительный посыл. У человека есть право на жизнь, право на образование, право на труд, и если слово «право» применяется к аборту, то получается, что аборт вписывают в положительный ряд. Согласно действующей норме, это выбор женщины, её индивидуальное решение, её поступок – но никак не право.

По той же причине – чтобы законодательство не подталкивало женщину к аморальному поступку – мы отклонили предложение о так называемых беби-боксах, «ящиках», где мать может анонимно оставить ребёнка. Прописать такую практику в законе – значит призвать женщину к этому шагу. Откажись от ребёнка! Выброси его!

– Но ведь лучше так, чем сделать аборт, разве нет?

– Вы исходите из концепции «меньшего зла», но от наличия большего зла меньшее зло не становится добром. С такой же мотивировкой – «во избежание большего зла» – было отклонено наше предложение о том, чтобы замужней женщине для проведения аборта требовалось официальное согласие мужа. Аргумент против этого нашего предложения звучал так: если женщина изменила мужу, забеременела и не хочет рожать, то пусть втайне сделает аборт, иначе семья может распасться, а это, мол, хуже аборта. Причём в ходе парламентского обсуждения высказывались в таком ключе прежде всего мужчины, что поразило меня. Предложение было направлено в пользу мужчин, в пользу их равноправия с женщинами – и мужчины же выступили против. Один депутат привёл довод, который мне даже пересказывать неприятно. Мол, беременность – проблема женщины, её тело – её дело, пусть сама принимает эти решения и не взваливает на меня тяжесть их принятия.

Начало жизни

– Говоря об аморальности абортов, вы исходите из православного христианства?

– Лично я – да, в первую очередь, но это лишь часть нашей аргументации. Все слышали о клятве Гиппократа, который жил в пятом веке до нашей эры и, разумеется, не мог быть христианином. Клятва содержит 10 великих принципов профессиональной врачебной этики. В том числе: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария». Гиппократ как врач отказывался уничтожать человеческую жизнь, потому что врачебный долг, наоборот, – спасать её. Кстати, в 2011 году мы добились революционной меры: врач получил право на отказ от проведения аборта. Жаль, многие российские медики до сих пор не знают об этом своём праве.

– «Уничтожение человеческой жизни», – говорите вы. А с какого момента она начинается?

– Прекрасный вопрос! Важнейший! Что же говорит на эту тему современная наука? Учёные придерживаются конкретных фиксированных позиций и отстаивают их. Религиозная точка зрения полностью совпадает с точкой зрения генетики: жизнь начинается в момент слияния половых клеток, то есть в момент зачатия. Другие эмбриологи утверждают, что начало жизни – это момент внедрения и зацепления эмбриона к стенке матки, то есть шестой день беременности. Третьи отталкиваются от формирования сердечно-сосудистой системы – это пятая неделя. Спрашивается: какому из этих сроков, научно обоснованных, соответствует российская законодательная норма, допускающая аборт (по желанию и без особых показаний) до 12-й недели? Никакому! Наш правовой регулятор не только аморален, но ещё и антинаучен.

– В мировой практике есть такая юридическая норма, как «право на жизнь с момента зачатия» (варианты – «право нерождённого на жизнь», «право ребёнка на рождение»). Эта норма содержится, например, в конституции Венгрии – и в то же время аборты в этой стране разрешены.

– Зарубежный опыт весьма интересен. Законодательные варианты ограничения и запрещения могут быть различны. В Польше запрещены даже аборты по медицинским показаниям, то есть по прогнозам патологии плода. В Израиле аборт как бы разрешён, но действует столько ограничений, что сделать его почти невозможно. А в Германии аборты запрещены на уровне уголовного кодекса (при отсутствии специального разрешения), однако нет наказания за это. Мы могли бы перенять немецкий опыт: пусть закон не карает женщину за аборт и в то же время выступает как моральный регулятор его недопустимости. Но пока нам остаётся мечтать хотя бы о выводе абортов из бесплатной медицинской помощи, из ОМС, чтобы налогоплательщик, считающий эту процедуру убийством, имел право не быть соучастником.

Катастрофичная демография

– Главный довод против запрета абортов (и даже против их вывода из бесплатной медицинской помощи, учитывая, что наши граждане в основном небогаты) – это апелляция к опыту сталинского времени. Запрет на прерывание беременности 1936 года привёл к росту числа неквалифицированных криминальных абортов – и, соответственно, к росту женской смертности. Известна, например, статистика по городскому населению РСФСР. В 1935 году, перед запретом, – 451 случай смерти от абортов, а в 1936-м – уже 910. Смертность от абортов росла до 1940 года, достигнув в российских городах более 2 тысяч случаев. Утверждается, что сегодня началось бы то же самое.

– В подобных масштабах – нет, не началось бы. Во-первых, в 1950-е годы появились антибиотики, зачастую позволяющие избежать смертельного воспаления. Во-вторых, сегодня совершенно иной цивилизационно-технический уровень, который распространяется даже на характер криминальных абортов (сейчас не станут, например, прерывать беременность спицами, как некогда). В-третьих, условия жизни сегодня заметно другие, нежели в сталинские времена, включая материальные аспекты. В-четвёртых, несравнимы нынешний и тогдашний уровень возможностей предохранения от зачатия (методики «планирования семьи»).

Если сторонники абортов действительно беспокоятся о женском здоровье, они должны поддержать недавнее предложение министра здравоохранения М. Мурашко – об ограничении продажи препаратов для медикаментозного прерывания беременности. Эти препараты нужно перевести на предметно-личный учёт, чтобы женщина принимала их под наблюдением врача и не подвергала своё здоровье риску от возможных осложнений вплоть до смертельного исхода.

И ещё кое-что. Говоря об абортах, давайте не забывать о демографии. Наша ситуация в этом отношении – катастрофическая.

– Сталинский запрет на аборты улучшил демографию лишь на время: 1936 год в РСФСР – 3, 8 миллиона родившихся, с 1937-го по 1939-й – 4, 3 миллиона ежегодно, а 1940 год – снова 3, 8 миллиона. Постсоветская статистика ещё интереснее: с 1990‑го по 2020-й число абортов сократилось с 4, 1 миллиона до 450 тысяч в год, то есть в девять раз, и при этом суммарный коэффициент рождаемости не только не вырос, но и снизился – с 1, 8 до 1, 5. Россияне не стали больше рожать, они стали предохраняться.

– Под конец разговора мы возвращаемся к тому, с чего начали: закон – это не только правовой, но и моральный регулятор действий человека. Мораль включает в себя не только принцип «не убий», но и – «плодитесь и размножайтесь». С точки зрения традиционных ценностей (а не современных так называемых «ценностей» вроде потребления и комфорта) аморальным является не только прерывание беременности, но и вообще отказ от деторождения, если, конечно, этот отказ происходит не ради особых форм социального служения, таких как монашество. У нас, слава богу, уже есть нормативно-правовой акт «Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей». Теперь нужно двигаться к тому, чтобы наши правовые акты не вступали в противоречие друг с другом. Первым шажком должен стать хотя бы вывод регулирования абортов из федерального законодательства на уровень министерских актов (приказов, инструкций). Федеральный закон ничего не говорит об удалении аппендикса, о наложении гипса – зачем же он говорит о такой медицинской манипуляции, как аборт? Нет, декларировать прерывание беременности, уничтожение человеческой жизни, закон не должен.