Философ Андрей Коряковцев: «Сегодня народ больше смеётся над оппозицией, чем над властью»

Юмор – не только средство развлечения, но и политический инструмент. Об этом в преддверии Дня смеха рассказывает кандидат философских наук Андрей КОРЯКОВЦЕВ, доцент Уральского государственного педагогического университета (Екатеринбург).

– Вы пишете: «В советское время одной из форм идейного противостояния гражданского общества режиму были политические анекдоты. Не имея возможности воспрепятствовать их распространению, советская пропаганда утверждала, что они есть продукт творчества враждебных спецслужб».

– Совершенно не исключаю, что советская пропаганда была в этом права. Когда в 1984 году я поступил в университет, перед нами, будущими обществоведами, выступил мужчина среднего возраста, представившийся сотрудником КГБ. Он показал нам целый том политических анекдотов (очевидно, для внутреннего пользования, потому что в продаже такой литературы не было и быть не могло) и заверил нас, что все они сочинены в Мюнхене, который являлся центром политической эмиграции тех лет. Возможно, он сказал правду. Однако не так уж важно, кто их сочинял, важна их жизнеспособность. Чтобы политический анекдот оказался востребован и передавался из уст в уста, он должен соответствовать социальной и психологической ситуации, должен отражать реальность, задевать струнки души. Народ шлифовал эти анекдоты, чем-то дополнял, что-то выбрасывал, так что если и не был их автором, то соавтором был точно.

Смех либо предполагает равенство между смеющимся и объектом смеха, либо ставит смеющегося над осмеиваемым. Рассказывая политический анекдот, советский гражданин самоутверждался относительно власти, с которой он утратил экзистенциальную связь, нравственную связь. Ранее эта связь была, а в 1970-е её не стало. Советское общество вошло в кризисную фазу, вызревали новые тенденции, противоречия.

– Мой любимый советский анекдот. Приходит человек в мясной магазин и спрашивает: «У вас нет рыбы?» Ему отвечают: «У нас нет мяса, а рыбы нет в рыбном магазине».

– Ха-ха, смешно.

– Я не застал советские времена в сознательном возрасте и представляю это как «не хлебом единым»: нет любимой еды – будем сыты юмором.

– Изучать историю лучше не по анекдотам. Советская действительность сложнее. Я родом из Кирова, рос в семье простого железнодорожника и учительницы и всегда удивлялся: взрослые ворчат, что мяса нет, а при этом холодильник полон мяса! Всё дело в том, что распределение многих продуктов в СССР не было магазинным: мясо могли выдавать на работе. Чтобы получить его, приходилось совершать определённые усилия – это и раздражало людей. Страшно раздражало. У Чернышевского есть хороший термин – «пропаганда фактами». Если позднесоветские политические анекдоты были пропагандой, то именно такой.

– Однако анекдоты строились не только на фактах, но и на художественных образах. Например: «Коммунизм уже на горизонте». – «Извините, а что такое горизонт?» – «Это воображаемая линия, которая отдаляется от нас при каждой попытке к ней приблизиться».

– Для меня этот анекдот – не про коммунистическую идею, а про то, какой неумелой была позднесоветская пропаганда. Затем она сделала ход конём, сама принялась высмеивать коммунизм и социализм – и как раз в этом-то оказалась очень эффективной. При Горбачёве советская власть стала демонстративно смеяться над своим прошлым, чтобы вывести из-под удара своё настоящее, то есть саму себя. И, надо признать, ей это прекрасно удалось: в горниле перемен рубежа 1980-х и 1990-х номенклатура сумела себя сохранить.

Общественные явления, которые не удаётся ликвидировать, власть зачастую пытается возглавить – именно это и произошло. В горбачёвские годы, перед лицом нарастающего кризиса, она присвоила протестные символы и протестное содержание гражданских движений, в том числе их смеховую составляющую. Политический анекдот стал инструментом – или даже оружием. Массы не встали на защиту СССР именно потому, что он был удачно высмеян с головы до ног. Его значение в сознании большинства сделалось более символическим, нежели реальным. И, преподнесённый как символ не столько героического прошлого, сколько проблемного настоящего, СССР стал не нужен почти никому.

То, что случилось в начале 1990-х, очень похоже на то, что происходило в 1930-х. Общество вырабатывает некую критику, критическую культуру, а государство заимствует её, в результате чего общество впадает в самообман: оно принимает господство своих символов и смыслов за собственное господство. Многие члены партии, попавшие под репрессии 1930-х, не имели воли к сопротивлению: они были сбиты с толку ощущением общности с государственной машиной. Ранее им хватало моральных сил на то, чтобы выдерживать царскую каторгу, а в условиях господства собственной партии этих моральных сил не стало. То же произошло и в 1990-е: общество оказалось в незавидном материальном положении, но о сопротивлении в массе своей и не думало, ведь оно же «победило» – реформы идут, на дворе рыночная экономика, в газетах политические анекдоты.

– Из анекдотов 1990-х мне запомнилось перефразирование другого анекдота, более старого. Медведь, волк, лиса и заяц садятся играть в карты, и медведь говорит: «Кто будет мухлевать – получит по морде. По наглой, хитрой, рыжей морде». В 1990‑х этот анекдот рассказывали не про лису, а про Чубайса.

– Это анекдот с двойным дном: он не только про Чубайса, но и про подход «во всём виноват Чубайс». В скрытой форме наш народ занялся самокритикой, стал высмеивать свои прежние иллюзии. Но, как вы правильно заметили, форма для этого была выбрана старая. Скажу больше: после краха СССР в нашей культуре не появилось ничего принципиально нового. Диссиденты ошибались, называя 1970-е и первую половину 1980-х «эпохой застоя». Наоборот, то было время чрезвычайно продуктивного духовного развития общества. Авторская песня, русский рок, золотой век политического анекдота – какой же это застой? Нет, застой пришёл в 1990-х. Вся эта позднесоветская среда, которая с упоением слушала рок-н-ролл, читала стихи, шутила, – она была очень обаятельной, но стоило ей «победить» – возникла культурная пустыня. С тех пор не появляются творцы, которых можно было бы поставить на один уровень с Булатом Окуджавой, Михаилом Жванецким, Егором Летовым.

Что касается именно анекдота, то этот жанр ушёл на второй план из-за экспансии интернет-культуры. Анекдот – явление литературное, а Интернет больше нацелен на визуальные формы. Но не с одними только анекдотами проблема: нет явлений, сопоставимых с «Крокодилом» или «Фитилём». Кое-что из современного политического юмора мне нравится – например, сатирический сайт «Панорама». Но то, что можно увидеть по телевизору, – это обмельчавший, поверхностный юмор. В СССР шутили о реальных житейских проблемах, а нынешний креативный класс существует в каком-то выдуманном мире.

– А что скажете о юморе, направленном против сегодняшней власти?

– Ничего хорошего я о нём не скажу. Унылое зрелище. Во-первых, оппозиция, пытающаяся шутить про власть, по большей части родом из позднесоветского времени: эти люди привыкли тогда жить в вакууме и продолжают жить в нём сегодня – словом, оторваны от реальности. Во-вторых, антиправительственный юмор сегодня не востребован широкими массами в отличие от 1970-х. Потенциал власти сегодня совершенно другой – соответственно, и относятся к ней иначе. Причём власть не боится выглядеть смешной: в том же «Камеди» много лет пародируют Путина и делают это довольно остро – и никто им не запрещает.

Гораздо больше, нежели над властью, люди смеются над оппозицией. Но шутить про неё почти не приходится, потому что она смешна сама по себе. Когда какой-нибудь Пономарёв* пафосно заявляет, что Си Цзиньпин примет всерьёз выпад Гааги против Путина и откажется от визита в Россию, а какая-нибудь Латынина* пишет, что Путин прячется в бункере и в Мариуполь приехал его двойник, – трудно придумать про оппозицию что-то смешнее этого. Чтобы высмеять этих людей, достаточно их процитировать, никак не комментируя.

– Кстати, Путин и сам не чужд шуток про политических оппонентов. Думаю, многим запомнилось, как он сострил об участниках «болотных» протестов, – мол, сперва принял белые ленточки на их одежде за презервативы.

– Мне больше понравилась другая его шутка – когда он ответил по поводу Чечни западному журналисту, что, если тот переживает за исламских фундаменталистов, пусть приедет в Россию к специалистам по обрезанию – и они проведут ему качественную операцию, чтобы у него больше ничего не выросло (речь идёт о брюссельской пресс-конференции Путина в 2002 году. – Прим. «АН»). Причём, заметьте, от мусульман негативной реакции на шутку не последовало – значит, она удалась.

– Напоследок – о злободневном. Возможен ли хороший юмор в отношении военного противника?

– То, что я наблюдаю в Интернете, – в основном оскорбления, хотя с нашей стороны этого меньше, чем с той. Когда кто-то называет украинцев свиньями и выдаёт шутки вроде «пушечного сала», это делу не помогает. Напротив, делу помогает уважение, которое наши бойцы проявляют к пленным. Во всех ситуациях нужно сохранять в себе человеческое. Оскорбления, которые звучат с той стороны, вообще трудно назвать юмором – это примитивный расизм. Кстати, именно потому, что наша страна снова противостоит нацизму, стал актуален юмор времён Великой Отечественной – например, мне встречалось удачное перефразирование Кукрыниксов. Ещё одно подтверждение тому, что советская культура не исчерпала свой потенциал.