Военкор Анна Долгарева: После Мариуполя я поняла, мы живём рядом с чудовищным воплощенным злом, и это зло должно быть истреблено

С судьбой военного Донбасса в исторические времена борьбы за будущее и жизнь сплелись миллионы обычных человеческих судеб. Одной из ярких искр такого единения стала история поэтессы и военного корреспондента Анны Долгаревой. Своей историей творческая и талантливая девушка показала, что в жизни сюжеты могут быть куда затейливее и драматичнее, чем в фантазии литератора.

О гранях своей непростой, но интересной житейской истории Анна расскажет сегодня читателям «Аргументов недели». Здесь и трагизм личных переживаний, и ноты поэзии в прозе фронтового бытия.

- Анна, рады приветствовать Вас на страницах «Аргументов недели»! Давайте знакомить читателей с известной поэтессой, военкором и просто неординарным человеком. Расскажите, откуда Вы родом, как связали жизнь с темой Новороссии?

− Приветствую! Родом я из Харькова. На Донбасс приехала в 2015 году, собственно, с тех пор я освещаю происходящие там события. В 2015-2018 годах я сидела там безвылазно. С 2018 по 2022 годы я туда приезжала. Приезжала регулярно, привозила там какие-то кусочки всякой военной техники. С начала этого года я мотаюсь на Донбасс постоянно. Я там даже больше времени провожу, чем дома, где сейчас вообще очень редко появляюсь. Так получилось, что Донбасс плотно стал частью моей жизни еще в 2015 году. Я хоть и из Харькова родом, но на момент начала военного конфликта, я жила уже в Питере какое-то время, я туда уехала еще до начала «майдана», до всех этих событий. Поехала я на Донбасс по личным причинам.

- Чем Вас «зацепила» тема Русской весны, Донбасса, Новороссии?

− Я человек, который родился и рос в Харькове. При этом я человек русский, не просто русскоязычный, а русский по крови и по самосознанию. И я обострённо воспринимаю происходящую действительность. Чем больше вокруг меня становилось украинского языка, чем меньше русского, тем тяжелее мне было дышать физически. Когда началась Русская весна, я поняла ее, как надежду на освобождение, даже не из-под украинского режима, а из того, что называется «украинской культурой». Из-под этого тяжелого «ватного одеяла» украинского языка моей Родины, вообще левобережной Украины. Очень быстро стало понятно, что надежда не оправдается, но сердце мое было с Донбассом, с теми, кто встал защищать право говорить на родном языке, права учиться и учить детей на родном языке. Это люди, которые готовы были умирать за сохранение своей русской идентичности.

- Как впервые попали в Донбасс? Назовите первое впечатление от фронтового края? Народ теперь уже российских ДНР и ЛНР отличается от своих соотечественников?

− Я впервые приехала в ЛНР в 2015 году на похороны любимого человека, естественно, первое мое впечатление было тяжёлым. Из забавного. Я могу вспомнить, это дорога от границы до Луганска, Автобус подпрыгивал на ямах, и я спросила: «Наверное, это была дорога разбита бомбами». Мне сказали, что она такой была всегда, но сейчас луганские дороги, ставшие уже притчей во языцех, несколько улучшили. Ещё одно яркое впечатление — это таксист луганский с блистером антидепрессантов - такие вещи не часто встретишь. Едет таксист, а у него антидепрессанты лежат, потому что он видел такое, что у него развилось уже посттравматическое стрессовое расстройство. Буквально меньше года назад. Да, эти люди были в аду в натуральном аду: в блокаде, без воды, без света. И город был будто накрыт колпаком тревожного молчания. Но сейчас Луганск - уже тыловой город, привыкший к своему непонятному статусу. Долгие восемь лет эти города были совершенно в непонятном статусе. Сейчас Луганск очень радостно приветствует возвращение домой, в Россию. Если же говорить про Донецк, даже тогда он пережил как-то все это легче, мне кажется, проще. Он никогда не терял своего задора, такой пышности какой-то. Луганску в 2014-ом тяжелее пришлось несравнимо. Сейчас Донецку тоже тяжело приходится, но город продолжает жить. Конечно, это достойно уважения, бесспорно.

- Вы занимаетесь военной журналистикой. Где побывали в качестве военкора?

− Как военный журналист, я работаю с разными изданиями для меня это принципиально, потому что не цензура, но какая-то редакционная политика существует в любом здании, и условно говоря, если у меня не принимают статью, колонку, материал в одном СМИ, я даю его в другое. Если не берут в другом, я отдаю в третье: для меня важно это потому, что для меня важна независимость. Для меня позиция фрилансера – нечто ключевое и важное. В качестве военкора я объездила всю линию фронта: всю ЛДНР, Запорожскую и Харьковскую области. Пока мы оттуда не ушли… Разве что в Херсонских землях побывать не успела, к сожалению.

- Как стали писать стихи? Чему они посвящены?

− Стихи я пишу всю жизнь. Да, я в раннем детстве начала рифмовать, мать это записывала, для меня это всегда было естественно, совершенно частью жизни, можно сказать призванием, хотя это слово отдает некоторым пафосом. Не могу сказать, что мои стихи чему-то посвящены. Но в одном стихотворении я сформулировала, что все мои рифмы про любовь, да все, что мы делаем – это про любовь, она наша молитва. Про любовь наша деятельность, даже рутина — это всегда про любовь. Естественно, поэзия – это тоже про любовь. Если можно сказать, что мои стихи чему-то посвящены, то любви, конечно.

- Как восприняли СВО с её многослойными планами и поэтапным течением?

− Когда специальная военная операция только началась, я ее горячо приветствовала. Потом был некий откат, после первоначальной радости наступил шок. Потому что все-таки я всегда на стороне маленького человека. И мне было страшно за тех украинцев, которые лишались там крова, с которыми происходили какие-то неприятности особенно в ходе первых дней, когда мы, по сути, только учились воевать. Наша армия мирного времени осваивала военную науку. И мне было очень страшно и за мирных украинцев, и за наших ребят и просто за всех. У меня был шок и прострация. Не могла уместить всё в своём сердце и просто разрывалась от боли. Мне хотелось как-то защитить всех. Даже сейчас я переживаю, когда читаю, что наши «Калибры» летят, например, на Киев, чтобы были поражены только военные цели, я каждый раз молюсь о том, чтобы не было никаких случайных жертв.

Потом я поехала в Мариуполь, провела там в апреле три недели. Своими глазами увидела, что творили «азовцы», послушал рассказы мирного населения и вообще все мои сомнения отпали. Тогда я поняла, что СВО была необходима, потому что мы живём рядом с чудовищным воплощенным злом, и это зло должно быть истреблено, должно быть уничтожено. Сказать, любой ценой я не могу, потому что в этом предложении всегда кроется дьявол, но да, мы должны приложить к этому все усилия, чтобы это зло было истреблено.

- По призванию и ощущениям Вы больше журналист или поэтесса?

− В первую очередь воспринимаю себя, как поэта. Это такая базовая совсем конструкция. Я же говорю это со мной с детства. А журналистикой стала уже заниматься после института, так что такая более поздняя надстройка. Хотя журналистикой я зарабатываю деньги, это моя профессия. Если же говорить о призвании, то да, в первую очередь мое призвание это поэзия. Считаю, что это у меня как два крыла. Одно из них правое – это поэзия, оно более развито. Второе левое, но без него тоже не полетишь. Скажу так, журналистов, лучше, чем я, довольно много, а поэтов лучше, чем я, не очень много.

- Традиционно в конце разговора о планах творческих и личных расскажите.

− Если говорить про планы, то у меня в планах отдохнуть. Запланировано это на февраль. Только в феврале я смогу немного перевести дух. График у меня очень плотный. Прежде всего это гуманитарка, я занимаюсь закупками необходимого оборудования солдатам. В моём графике общение с солдатами, поездки на фронт. В результате дела так наслаиваются, что в итоге не остаётся свободного времени для написания фронтовой книги, которая у меня в планах. Хотелось бы сделать такую личную военную хронику для читателя.