Историк Аркадий Минаков — об актуальности консерватизма

Ещё в 2013 г. президент В. Путин заявил, что ценностным политическим вектором России является консерватизм, а в 2022-м в связи с крупномасштабными событиями не раз высказался в том же ключе. Историю и актуальность этой идеологии излагает Аркадий МИНАКОВ – доктор исторических наук, профессор Воронежского государственного университета.

– Как вам само это слово – «консерватизм»? Ассоциируется с консервами.

– Иногда название идеологии навязывается её оппонентами, именно так и получилось с консерватизмом. Но если приглядеться, то не так уж нелепо это название. Латинское «консерваре» означает – «охранять», «сохранять», «хранить». Оппоненты стараются представить консерватизм как косный образ мысли, направленный на защиту всего архаичного, мракобесного, реакционного и так далее, но полезнее будет услышать то, что говорят о своей позиции сами консерваторы. Если социалисты называют ядром своих взглядов справедливость, а либералы – свободу, то консерваторы – традицию.

Большинство зарубежных и отечественных исследователей сходятся в том, что консерватизм как идеология возник в Европе в самом конце XVIII века – как реакция на Великую французскую революцию 1789–1799 годов. Эта революция была подготовлена идеями просветителей, которые заявляли: править должен разум. Социальные конструкции, порождённые разумом, приведут к идеальному обществу. Человек – благое существо, а зло, пороки, преступления есть в мире лишь потому, что человек испорчен внешней средой. Испорчен религиозными предрассудками и монархическими режимами. Отношениями, в которых существует иерархия. Значит, всё это подлежит упразднению – и наступит царство разума!

На бумаге выглядело великолепно, но революция показала, к чему приводит реализация таких идей на практике – к массовому террору, страшному кровопролитию. Мы сегодня не можем представить себе тот ужас, который испытала тогда Франция, а вместе с ней и вся европейская цивилизация. Беспрерывная работа гильотины, утопление людей с помощью барж. Санкюлоты могли растерзать врага народа (термин, кстати, возник именно тогда) и насладиться поеданием его бьющегося сердца.

– А продолжением всего это стали Наполеоновские войны.

– Совершенно верно. Разумеется, многие люди, в том числе те, кто ранее увлекался просветительскими идеями, испытали шок от сотрясания цивилизационных основ. Этот шок породил интеллектуальную реакцию – так возникли сочинения первых консерваторов: Жозефа де Местра, Эдмунда Бёрка, Хуана Кортеса. Поглядите, говорили они, свобода обернулась деспотизмом, а слом иерархии привёл к тому, что возникла новая иерархия – куда хуже, подлее, отвратительнее старой. Значит, просвещенческий рационалистический оптимизм должен быть пересмотрен.

Человек, говорят консерваторы, совершает преступления прежде всего не из-за внешних обстоятельств (вспомним саркастическое выражение Достоевского «среда заела»), а потому что грешен. Человеческая природа отнюдь не благая – следовательно, должна быть обуздана. Разум не всесилен, подвержен воздействию страстей, пороков. Он неточен и может завести в тупик, а значит, абсолютизация рационального начала опасна. В основе общества должны лежать религиозные нравственные аксиомы – именно аксиомы, априорные, не подлежащие критике со стороны человеческого разума. Поскольку эти ценности должны иметь внешнюю оболочку, необходима сильная христианская государственность – централизованная власть, монархия. Её задача, говорят консерваторы, – дисциплинировать человека, потому что предоставить ему абсолютную свободу значило бы толкнуть его на путь порока. Всё это и есть традиция – проверенные основы человеческого существования. Проверенные множеством поколений предков, которые были не глупее нас. Религия, государство, семья, национальная культура – такова сердцевина консерватизма.

– Русский консерватизм возникает тогда же?

– Да. От западноевропейского он отличался тем, что его идеологи не столкнулись напрямую с французской революцией. Однако они столкнулись с повальной галломанией русского аристократического общества – мечтой пересадить Францию в Россию, сделать Россию Францией. Кроме того, общество было захлёстнуто западноевропейским мистицизмом (впоследствии это время назовут «золотым веком русского масонства»). В свою очередь, консерваторы отстаивали православие и самодержавие, выступали против конституционных проектов Сперанского и религиозного реформирования на протестантский манер. И говорили, что Франция, тогдашняя квинтэссенция западного мира, несёт в себе угрозу для России.

Консерваторов поначалу не слышали. Императорский двор и значительная часть общества воспринимали их как маргиналов, городских сумасшедших. Но в 1807 году, когда после подписания Тильзитского мира все поняли, что война с Францией неизбежна, – их «проповедь» становится слышна. В канун Отечественной войны консерваторов назначают на ключевые посты. Сперанского отправляют в отставку, и его место – пост второго человека в стране после императора – занимает Шишков. Растопчин становится генерал-губернатором Москвы, Карамзин – «светским духовником» императора и его семейства.

В условиях цивилизационной угрозы идеи консерваторов распространились и укоренились, 1812-й стал триумфом русского консерватизма. Перефразируя советское выражение о том, что декабристы – дети 1812 года, можно сказать, что консерваторы – его творцы. Манифесты государя, написанные Шишковым, вдохновляли всю страну. После победы над Наполеоном общество русифицировалось, галломания ушла, русский язык стал языком школы и университета. Наступил Золотой век русской литературы. Зрелый Пушкин, зрелый Гоголь, Тютчев, Жуковский, Вяземский, славянофилы – всё это консерваторы. Из писателей более позднего периода, конечно же, – зрелый Достоевский.

– Если для социалистов образцовой эпохой является Советский Союз, а для либералов – 1990-е годы, то для консерваторов – времена Николая I?

– Можно сказать и так. Причём важно подчеркнуть: роль консерватизма отнюдь не пассивна, она не в том, чтобы затормозить развитие, как это пытаются представить оппоненты. Например, при Николае I была проведена гигантская работа по унификации российского законодательства. Или, например, сложилась пирамидальная система образования, в общих чертах дошедшая до наших дней: уездные училища, гимназии, университеты и академия. Именно благодаря министру просвещения Уварову (автору триады «православие, самодержавие, народность») российское образование институциализировалось и наполнилось высококвалифицированными кадрами – всеми последующими достижениями Российская империя будет обязана гимназии и университету. Наконец, при Николае I постепенно улучшалось положение крестьян: в частности, они обрели право собственности и учились хозяйствовать. Правовые и экономические подвижки в этом направлении сделали отмену крепостного права не только возможной, но и неизбежной. Поэтому изображать Николая Павловича крепостником, охранявшим крестьянскую зависимость от помещика, – значит воспроизводить информационную войну, которую вели против государя его противники.

В следующее царствование консерваторы также отметились на ниве реформирования. Речь о славянофилах: Самарин, Черкасский, Кошелев. Крестьянской реформой они исправляли содеянное западником Петром I, который ужесточил крепостническую зависимость и оторвал аристократию от народа. Земская реформа тоже имела яркую славянофильскую окраску: в ней славянофилы видели возвращение к допетровским порядкам, когда сильная централизованная власть сопровождалась местным самоуправлением. Кроме того, говоря о роли консерваторов при Александре II, стоит выделить издателя и публициста Каткова. Он фактически спас Россию, развернув умелую пропаганду против польского мятежа 1863–1864 годов, угрожавшего существованию империи. Кстати, Катков первым обратил внимание на украинский вопрос: на страницах «Московских ведомостей» появилась целая серия блестящих статей о том, что если запустить это явление, находившееся тогда в зародыше, то оно станет кошмаром для будущих поколений.

В то же время важно понимать: влияние, которое консерваторы могли оказывать на общество и на власть, было лишь точечным. Образцовый консерватор Победоносцев (член Госсовета, «серый кардинал» при консервативном императоре Александре III. – Прим. «АН») неоднократно говорил, что ничего не может противопоставить бесчисленным либеральным изданиям, которым оппонируют лишь с десяток консервативных. Русский образованный слой почти целиком склонился на сторону левых – либералов и социалистов, и чем это закончилось для него в результате событий 1917 года – хорошо известно.

– Вы прочли нам целую лекцию – теперь самое время объяснить, почему всё это так важно сегодня.

– Будучи историком, я часто не могу отделаться от ощущения, что разные поколения людей проживают схожие события. Происходящее сейчас на Западе – продолжение всё той же революции, торжество всё тех же лозунгов про «свободу-равенство-братство». Поэтому крайне актуальны слова Тютчева, написанные им в 1848 году: «Давно уже в Европе существуют только две действительные силы – революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой… Факт этого соперничества обнаруживается ныне всюду… До сих пор искали его разъяснения в сфере чисто-политической; старались истолковать его различием в понятиях о порядке исключительно человеческом. Поистине распря, существующая между революциею и Россиею, зависит от причин более глубоких. Они могут быть определены в двух словах. Россия прежде всего христианская империя; русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но ещё благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения… Революция – прежде всего враг христианства! Антихристианское настроение есть душа революции… Человеческое «я», желая зависеть лишь от самого себя, не признавая и не принимая другого закона, кроме собственного изволения, словом, человеческое «я», заменяя собою Бога, конечно, не составляет ещё чего-либо нового среди людей; но таковым сделалось самовластие человеческого «я», возведённое в политическое и общественное право и стремящееся, в силу этого права, овладеть обществом... Тысячелетние предчувствия не могут обманывать. Россия, страна верующая, не ощутит недостатка веры в решительную минуту. Она не устрашится величия своего призвания и не отступит перед своим назначением».

– Звучит красиво и даже соблазнительно, но в 1917-м отступила. Теперь не отступит?

– Многие консерваторы прошли через увлечение масонством, просветительскими идеями, либерализмом, социализмом… Так было с Карамзиным, Уваровым, Достоевским, Тихомировым. Даже Ильин хранил у себя эсеровские бомбы! Это принципиальнейшие из консерваторов, которые никогда бы не вернулись к юношеским воззрениям, как пёс на собственную блевоту. Хочется думать, что и Россия, пережившая 1917 год и последовавшие за ним события, выработала свой иммунитет.