Учитель Дмитрий Казаков: «Нашу профессию превращают в бездумное исполнительство»

День знаний хоть и праздник, но своеобразный: пора поумерить веселье и настроиться на серьёзный лад. Поэтому разговор о школе, пусть и в канун праздника, будет серьёзным. Собеседник «АН» – сельский учитель истории и обществознания, профсоюзный активист общероссийского масштаба, эксперт по проблемам школьного образования на селе Дмитрий КАЗАКОВ.

– Дмитрий, в какой школе преподаёте?

– Нижегородская область, Павловский район.

– А конкретнее?

– Конкретнее не скажу. Если я упоминаю свой населённый пункт, тогда всё то, что я говорю, тут же проецируется региональными чиновниками на нашу школу, хотя в ней-то как раз дела идут относительно неплохо.

– Что держит лично вас на селе? Идейность?

– Не то чтобы идейность. Я уроженец деревни, сын сельской школьной учительницы. Потомственный сельский интеллигент, можно сказать (смеётся). Когда я окончил институт, действовала программа по привлечению учителей в деревни, давали квартиру и машину, – это стало дополнительной причиной, почему я вернулся из города. Программа действовала с 2006 по 2016 год. Сейчас, чтобы привлечь учителя в сельскую местность, государство разово выплачивает миллион рублей. За этот миллион ты должен отработать пять лет. Большинство учителей, отработав, уезжают.

– А надбавки?

– Надбавка сельского учителя составляет 25%. Звучит заманчиво, но принципиально картина от этого не меняется. Ставка – 11 тысяч рублей, а вместе с надбавкой получается 13–15 тысяч рублей. Учитель готов брать дополнительные часы, но в большинстве сельских школ мало учащихся, мало классов, поэтому взять эти часы просто неоткуда. Хорошей зарплатой считаются 20 тысяч рублей – это полторы ставки, классное руководство и дополнительные занятия. Именно таким путём идут начинающие учителя, и всё бы замечательно, но качество образования страдает. Ставка – 18 часов, по нормативам можно взять максимум две ставки, но, чтобы начинающему учителю ответственно подходить к урокам, полноценно готовиться к ним, ему оптимально брать не более 22 часов.

– В глазах правительственных экономистов учителю всегда будет мало, сколько ему ни плати.

– В глазах правительственных экономистов, как вы их назвали, школа всегда виновата. В государстве сформировалось мировоззрение, для которого в основе всего лежит прибыльность. Школа не приносит прибыли и только требует затрат от государства – соответственно, рассматривается как неэффективная по своей природе институция. Эффективность, подчёркиваю, выступает сугубо экономической категорией: если вы слышите о «повышении эффективности образования», то речь, скорее всего, идёт о сокращении расходов. Класс численностью 20 человек оптимален для качества образования, а для «эффективности», к которой стремятся чиновники, оптимален класс численностью 30 человек, поэтому классы теперь раздуты (говорю сейчас о городских школах).

В то же время, сэкономив на одном, чиновники от образования охотно тратят средства на другое. Проще говоря, осваивают их. Финансируют нескончаемую череду «воспитательных мероприятий», абсолютно бесполезных и только отвлекающих от образовательного процесса. Акции, конкурсы, памятные даты…

– Но позвольте, Дмитрий, разве это делается не для того, чтобы разнообразить процесс, сделать его интереснее для учеников?

– Чтобы мероприятия были содержательными и пробуждали ученический интерес, школа должна готовиться к ним. Для этого перед началом учебного года мы составляем план воспитательной работы, где чётко прописывается, что и когда происходит. Но школа не следует плану, потому что по ходу дела чиновники спускают сверху новые приказы. Спускают внезапно и хаотично. Что-то кому-то приходит в голову – и мы тут же должны это исполнить. И не просто исполнить, а подробно отчитаться. Почти ежедневно на учителя сыпется ворох информации о чём-то предстоящем. Формально это дело добровольное, но в действительности – обязаловка. В результате, повторяю, страдает образовательный процесс: в сутках, как известно, только 24 часа. Причём на селе это цветёт особо пышным цветом. Сельские школы вынуждены постоянно доказывать государству, что они нужны, что их не стоит закрывать, – и участвуют во всём подряд, лишь бы засветиться. Создаётся фон активности, но в действительности за ней ничего не стоит. А ещё эти курсы повышения квалификации…

– Что, курсы тоже бесполезны?

– В их нынешнем виде – да. Когда я начинал работать в 2006 году, учителей отправляли на курсы повышения квалификации раз в пять лет. Это были полноценные курсы: уезжаешь и две недели учишься. Я не то чтобы видел в этом необходимость, но видел смысл: находишься в профессиональной среде, обмениваешься опытом. Теперь же от курсов нет отбоя, а проходят они онлайн – параллельно работе. Стандартный курс – 170 часов за две недели. Все понимают, что отсмотреть эти лекции, работая, физически невозможно. Ты просто убираешь на устройстве звук и включаешь лекцию, чтобы технически был зафиксирован просмотр, а сам в это время ведёшь урок. А потом, когда двухнедельный курс онлайн-лекций заканчивается, ты проходишь тестирование… подсмотрев ответы в Интернете. Однажды я вообще наплевал и не стал сдавать тесты – и всё равно мне пришёл сертификат. Что это, если не профанация и не освоение средств чиновниками?

Также отмечу недоверие государства к учителям. Чтобы государство проверило качество нашей работы, школьники пишут так называемые ВПР (всероссийские проверочные работы. – Прим. «АН»).

– Простите, Дмитрий, но не вижу ничего плохого в этом недоверии, как вы выразились.

– Я бы тоже не видел в этом плохого, если бы задания ВПР соответствовали школьной программе, но расхождений, увы, множество. Лучше бы проводили контроль по старинке: вспомните, как завучи посещали уроки. Это, кстати, сопровождалось помощью начинающим учителям – подсказывали, наставляли, делились опытом. Сейчас так не делают.

Обобщу сказанное. Учитель превращается в статиста, бездумного исполнителя предписаний, которые стали важнее образовательного процесса как такового. Непосредственно образование становится уделом людей, которые за него болеют. Но система вытравливает из учителей это качество, они постепенно забывают, для чего нужны. Многие перегорают.

– Об учителях вы сказали достаточно, скажите теперь об учениках. Сельское школьное образование априори хуже городского? Дети-сельчане и дети-горожане находятся в неравных условиях?

– Отдельно взятая сельская школа может оказаться лучше, чем отдельно взятая городская, тем более что в классах меньше учеников. Но условия, конечно, не в пользу сельчан. Социальные лифты часто работают через интересы детей, через кружки, а у сельских детей зачастую нет возможности посещать их. Ребёнок встаёт в шесть утра, чтобы добраться до школы на автобусе, а после уроков ему не до кружков: нужно ехать домой, автобус его ждать не будет. Я согласен с тем, что большинство сельских школ закрываются по объективным причинам – мало осталось детей в деревнях, но почему бы на месте закрываемых школ не создавать центры дополнительного образования, хоть бы и маленькие?

– Сельчанином является каждый четвёртый россиянин, но в основном это люди пенсионного и предпенсионного возраста. Государство вроде бы не заинтересовано в исчезновении русской деревни. Если говорить о тех поселениях, где люди заняты сельским хозяйством и теплится жизнь, стремится ли школа удержать подрастающее поколение в «родных пенатах»?

– Начнём с того, что к этому не стремится государство. Оно культивирует городские профессии – финансистов, юристов, силовиков. А школа… Лично я разъясняю ребятам преимущества и недостатки жизни в деревне и в городе. Обращаю их внимание на то, что в эпоху Интернета и удалёнки можно работать айтишником прямо здесь, наслаждаясь собственным участком и чистым воздухом. Но в целом учителя да и родители настраивают ребят так, что нужно уезжать, что полноценная жизнь – там, в городе.

– Имело бы смысл ввести в сельских школах факультативы по фермерскому предпринимательству, по агрономии?

– Имело бы в том случае, если бы фермерство было выгодным. Сейчас фермеров можно заносить в «Красную книгу». Экономические условия известны: государство делает ставку на крупный бизнес. И если мы, сельские педагоги, будем учить детей фермерству, наставлять их в том ключе, какое это замечательное и благодарное дело, а дети, поверив нам, столкнутся с реальной жизнью – они нас проклянут.

– Вы заметный профсоюзный активист – портит ли это вашу жизнь?

– Директором мне точно не стать (смеётся). Бывало, чиновники разных уровней вызывали меня на ковёр. Прямые угрозы прозвучали лишь однажды, но намёки – дело обычное. «Подумай, зачем тебе это нужно? Зачем выносить сор из избы?» Из других школ моих коллег по профсоюзу увольняли, приходилось проводить акции в их поддержку, восстанавливать их на работу через суд. К чести российского суда замечу: зачастую это удаётся.

Поколения сменяются, в том числе и среди учителей. Всё больше людей понимают, что без профессиональной солидарности, без единства невозможно добиваться общих целей. Пока ещё преобладает атомизированное сознание, больше радеют за своё, нежели за общее, но всё же поворот, на мой взгляд, уже произошёл. Подчёркиваю, речь идёт о профсоюзном движении, об отстаивании профессиональных прав, а не о преследовании каких-нибудь оппозиционно-политических целей.

– Напоследок прокомментируйте, пожалуйста, ставшее классикой высказывание одного из политических деятелей России: «Это призвание, а если хочется деньги зарабатывать, есть масса прекрасных мест, где можно сделать это быстрее и лучше».

– Если бы это было сказано при социализме, когда деньги не служили мерилом, то можно было бы и согласиться. Но сегодня, когда статус человека в обществе неотделим от его дохода, учитель должен материально оцениваться по достоинству. А вообще высказывание очень ценно: в нём выразилось отношение высшего чиновничества к школе. Не нужно государству большое количество учителей – слишком много мы думаем и много вопросов задаём. И хороших учеников много не нужно – пусть будут нефтянка да обслуга.