1941 год: большой позор или громадный подвиг?

В 2021 году невольно вспоминаются события 1941 года — 80 лет назад нацистская Германия напала на СССР. Первый год войны был самым страшным: Красная армия терпела сокрушительные поражения, попадала в окружения, неумолимо отступала. Память об этих событиях будоражит общественность до сих пор: как Сталин «проморгал» начало войны, в чём была причина огромных потерь, кто виноват в том, что тысячи солдат оказались в «котлах»? О непарадных страницах истории Великой Отечественной войны мы поговорили с научным директором Российского военно-исторического общества, доктором исторических наук Михаилом Мягковым.

— В этом году отмечается 80 лет со дня начала контрнаступления под Москвой — первой важной победы Красной армии. Однако до этого советские войска потерпели поражения под Смоленском, Киевом, Вязьмой, Брянском. Как об этих событиях рассказывали в советское время, как менялось отношение в девяностые, что историки думают сейчас?

— Я не скажу, что в советское время игнорировалась память о событиях 1941 года. С приходом Брежнева, который сам не раз бывал под пулями, стали выходить мемуары наших полководцев: Ерёменко, Жукова. Жуков, например, откровенно писал, что мы в начале войны немцев недооценили и совершили громадные ошибки, поэтому отступали с огромными потерями. Однако он подчеркивал то, что сопротивление наших армий в том же Вяземском котле на две недели затормозило германское наступление под Москвой, тем самым мы выиграли время. На мой взгляд, эта оценка остаётся до сих пор верной, поскольку, изучая документы и материалы из поисковых экспедиций, мы находим свидетельства ожесточенных боёв, которые наши воины вели в окружении. Как они прорывались в районе Богородицкого, как насмерть стояли под Волоколамском — именно поэтому немцы, не дойдя 25-30 км до Москвы, остановились.

В девяностые годы случилась «архивная революция» — многие документы были рассекречены, события 1941 года стали более рельефными, осязаемыми, ещё более трагичными. Я знаком с массой документов: наших, немецких, американских и английских, но всё-таки мне не ясно до конца, почему Красная армия, имея значительные силы, понесла такой трагический урон и такие большие потери летом и осенью 1941 года.

— Недавно в прокат вышел фильм «Зоя», посвященный подвигу юной партизанки Зои Космодемьянской, зверски убитой нацистами в ноябре 1941. Нельзя не заметить, что фильм вызвал дискуссию, подобную той, что была после выхода «Панфиловцев». Кажется, сейчас общественность склонна преувеличивать мифологизацию советских героев? Насколько такое отношение оправдано?

— У нас в стране никто не оспаривает подвиг Зои Космодемьянской за исключением некоторых деятелей. (Российское военно-историческое общество даже обратилось по этому поводу в прокуратуру). Страшно то, что началось размытие самого понятия подвига. Они говорят, что сталинский приказ «сжигать деревни в тылу» — преступный, а раз Зоя его выполняла, как она может быть героиней? И Панфиловцы — «вымысел журналиста», и Матросов — просто «споткнулся, падая на амбразуру». Такие высказывания лишают нас героев, их произносят люди, которые абсолютно не понимают, что страна в тот период находилась в критическом положении. В приказе говорилось о том, что немцев надо выгнать на мороз. И Зоя, действительно, его выполнила — сожгла три дома, где размещались немецкие солдаты и лошади, которые, кстати, тянули орудия, стрелявшие по нашим. Малейшее отступление от приказов тогда грозило тем, что фронт рухнет, что немцы окажутся в Москве.

Давайте обратимся к мировой истории: во время Тридцатилетней войны, когда французы отступали, Ришелье отдал приказ о выжженной земле, чтобы лишить противника всех возможностей. Когда Наполеон напал на Испанию и Португалию, то португальцы выполняли тот же приказ. А что ждало Наполеона, когда он вошел в Москву? Пожар.

Поэтому, когда вопрос стоит о существовании государства и жизни его граждан, я считаю, что этот жесткий приказ был оправдан. Он был направлен на то, чтобы остановить врага и одержать победу. А на критиков я бы посмотрел, как бы они действовали, встретив вооруженного до зубов врага. На чьей бы стороне оказались они?

— А какой выбор был у населения, оказавшегося в оккупации? Какова судьба этих людей?

— Главным стремлением всех, кто попал в оккупацию, было выжить. Люди попали в невыносимые условия террора и геноцида со стороны захватчиков. Да, некоторые шли служить нацистам и стали коллаборационистами. Как показывают документы, холокост в Прибалтике и в Украине осуществлялся в том числе руками местных коллаборационистов, националистов, бандеровцев. Но, всё-таки, большинство людей понимало и верило, что этот режим временный, поэтому сопротивлялся кто как мог. Либо это было активное сопротивление — уходили в партизаны, подпольщики, либо пассивно — устраивали саботаж на работе. Надо понимать, что если бы не было этого большинства, то партизаны не смогли бы воевать. Без поддержки населения никакого партизанского движения бы не было. Благодаря этому и победили.

— Как вы оцениваете сталинский приказ об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия? О военнопленных публично практически не говорят, это тоже непарадная страница. Но что же они – не герои? Их помнить не нужно? В Вязьме, например, находился лагерь для военнопленных «Дулаг-184», где погибли около 70 тысяч человек, а сейчас там мясокомбинат, и он, кажется, до сих пор работает.

— Приказ от 16 августа 1941 года действительно был жёсткий. Там предполагались и репрессии в отношении семей сдавшихся. Но в реальности этот приказ не выполнялся, так как те, кто попадал в плен, обычно числились пропавшими без вести. Нельзя было точно понять: то ли человек убит, то ли попал в плен, то ли к партизанам. Поэтому писали, что он «пропал без вести», и семья не получала никакого поражения в правах. Когда точно было известно, что красноармеец пленён, как генерал Власов, и пошел на услужение врагу, тогда этим занимались органы безопасности. Но подавляющее большинство просто получали извещение — «пропавший без вести», а уже после войны разбирались. Судьбы многих погибших неизвестны до сих пор.

Что касается мясокомбината, то, конечно, нас покоробило, когда мы об этом узнали. «Дулаг-184» —это пересыльный лагерь, туда отовсюду сгоняли советских военнопленных, чтобы потом распределить в стационарные лагеря. В таком лагере раненых и больных просто расстреливали, захваченные красноармейцы лежали в холодном помещении недостроенного завода, без окон и крыши, прямо в воде, при мизерном питании, поэтому смертность была огромная. Оказалось, что только в этом месте похоронено от 70 до 80 тысяч человек.

Как вообще появилось это предприятие? Дело в том, что, когда Вязьму освободили, она была разрушена полностью. А голодающий народ в тяжелые послевоенные годы надо было как-то кормить. Почему же завод потом не был перенесен? Потому что у нас к вопросам увековечивания жертв часто подходили формально. В студенческие годы я участвовал в поисковых экспедициях, и помню, как на месте захоронения, перенесенного по документам ещё в 1946 г., мы прямо под дерном обнаружили кости. Видимо, они тогда верхние слои взяли, перенесли и отчитались. Возможно, людям тогда было не до этого, или они боялись мин, ведь немцы обычно всё минировали. Последствия такого подхода приходится устранять поисковикам до сих пор.

Что касается увековечивания памяти погибших в «Дулаг-184», то наше общество созрело для того, чтобы разобраться с ситуацией только в 2014 году. Родственники погибших выступили с инициативой, написали письма, которые дошли и до нас. Большая работа в этом отношении была проведена советником председателя РВИО Ростиславом Игнатьевичем Мединским, который договаривался с собственниками о переносе забора, о поисковой экспедиции, о создании памятного монумента. Подключилась и местная, и центральная власть, и в конце концов, на месте массовых захоронений поставили обелиск работы Салавата Щербакова. Памятник этот мне очень нравится, потому что он какой-то человечный. На стеле размещены около 50 фотографий людей, которые погибли там.

— Вернемся к вопросу о причинах поражения Красной армии в первый период войны. На ваш взгляд, почему они были столь сокрушительными?

— Как это не покажется странным, Гитлер на самом деле проиграл нам войну уже летом-осенью 1941. Я считаю, что именно в это время были заложены все основы нашей дальнейшей победы. Ведь фюрер рассчитывал на молниеносную войну, на то, что наши войска будут разбиты ещё до линии рек Западная Двина и Днепр. Но когда два месяца длилось одно Смоленское сражение, когда насмерть стояли Одесса, Севастополь, Ленинград, когда захлебнулся завершающий натиск на Москву — стало ясно, что война приняла затяжные формы, к которым Германия не была готова. Поэтому перелом в войне начался под Москвой.

По поводу больших потерь стоит сказать о том, что наша армия накануне войны находилась на этапе гигантской реконструкции. Механизированные корпуса еще не были толком сформированы, не было инфраструктуры. Американский историк Дэвид Гланц писал, что если бы немцы напали на нас в середине 1930-х годов, то, они бы, безусловно, сразу проиграли. Или если бы война началась в конце 1942 года, то тоже у них шансов не было. Но Гитлер выбрал момент, когда германская армия была на пике, а мы — на этапе реконструкции. Поэтому такие поражения.

Но, надо отметить, что с первых дней войны у нас была мобилизована на оборону вся экономика — понятно было, что если мы выстоим в первых ударах и сведем войну к затяжной, то выиграем её благодаря ресурсам экономики. Ресурсы создали в первые пятилетки советские граждане, которые к тому времени массово получили образование. Это уже была не царская армия с половиной неграмотных солдат, это были другие люди, способные навести орудие, вести танк, сесть за штурвал самолета. В этом отношении за нами был потенциал, который мы потом использовали. Но для этого нужно было пройти страшный сорок первый год. И, конечно, была большая вероятность не вынести мощнейшего блицкрига, но мы устояли.