Потомок декабриста

Рио-де-Жанейро – город удивительно красивый: с роскошными пляжами, где на белоснежном песочке нежатся беспечные туристы, с плюсовой температурой во все времена года, с экзотической растительностью и веселыми жизнерадостными «аборигенами», готовыми всегда прийти к тебе на помощь, даже если они не знают, как это сделать. Не случайно сюда так стремился знаменитый сын турецкоподданного Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей.

Но если герою произведений Ильфа с Петровым судьба не дала шанса прогуляться по фешенебельным районам Фламенго и Ипанема, то многие эмигранты из России, Советского Союза и снова России осели здесь давно и прочно.

Есть среди них и потомки белых офицеров, в свое время бежавших от большевиков в Китай, а потом перебравшихся в Рио. Есть те, кто эмигрировал из России в лихие девяностые в надежде на спокойную жизнь. Немало тут и людей творческих, уставших от бесконечных потрясений на Родине. В том числе известная в прошлом балерина Елена Гайсенюк, регулярно проводящая творческие вечера для русской диаспоры, а также правнучка великого русского писателя Николая Лескова — хореограф и педагог Татьяна Лескова.

Увы, ни с той, ни с другой во время Паралимпиады, где я работал корреспондентом, увидеться мне так и не удалось по причине их отсутствия на тот момент в Бразилии. Зато я смог пообщаться с потомком известного декабриста Михаила Сергеевича Лунина – Дмитрием Луниным, переехавшим сюда после второй мировой войны и проживающим в пяти минутах ходьбы от знаменитого пляжа Копакабана.

О своем знаменитом предке Дмитрий Николаевич вспоминает не очень охотно, а вот о том, что случилось с ним и его семьей, рассказывает вполне откровенно.

Белой акации цветы эмиграции

Из России будущий отец Дмитрия уехал сразу же после революции, поскольку он служил морским офицером в белой армии и мог запросто «пойти в расход».

Это был потомственный моряк, который очень рано лишился отца и воспитывался исключительно матерью, в жилах которой текла ирландская кровь.

Рос Николай Константинович в городе русской славы Севастополе, где его любимым местом был порт. Неудивительно, что, общаясь, главным образом, с биндюжниками и босяками, он вскоре прочно усвоил их жаргон. Этот блатной фольклор впоследствии спасет ему жизнь, ибо революционным матросам и комиссарам и в голову не могло прийти, что переодетый в обычный бушлат и говорящий на понятном им языке мужик, есть «белая контра», а не свой в доску парень.

Близость к народу позволила Лунину избежать стопроцентной расправы и вместе с флотом покинуть Севастополь. Так он оказался в Константинополе, где вновь прибывших разоружили и фактически предоставили самих себе, не позволяя трудиться и не давая возможности снискать хлеб насущный. И лишь полгода спустя их переправили в Марсель, где они уже имели право работать.

К тому времени Николай Лунин уже был знаком со своей будущей женой Людмилой Дмитриевной, урожденной Пастель, воспитанной в интеллигентной семье, где знали латынь и греческий. Однако легкий флирт, имевший быть место между молодыми людьми еще в Крыму, тогда ни к чему не привел, а бурные события гражданской войны разметали их по разным странам.

Из Марселя Николай Константинович очень скоро перебрался в Париж, где эмигрантам из России было проще найти работу. Там-то однажды он и прочитал в русскоязычной газете об открытии в Берлине магазина Дмитрия Пастеля – отца его бывшей пассии.

Из России Дмитрий Николаевич уехал еще во время первой мировой, когда немцы оккупировали Украину и стали притеснять местное население.

Поняв, что будущее у России туманно, а риск погибнуть велик, он списался с родственниками в Германии и вскоре эмигрировал туда вместе с женой, сумев прихватить с собой часть принадлежавшего ему имущества. Это позволило его семье на первых порах не бедствовать и не слишком обременять родственников, которым она и без того была многим обязана.

Будучи, однако, человеком весьма образованным, Дмитрий Николаевич сумел быстро зарекомендовать себя, и к тому моменту, как Николай Константинович увидел в марсельской газете рекламу его магазина, Дмитрий Пастель уже являлся торговым представителем фирмы по производству сельскохозяйственных машин «Ланц» и автомобильного предприятия «Бенц» – прообраза будущего концерна «Мерседес-Бенц».

Неожиданно открывшаяся перспектива вновь увидеть свою возлюбленную всколыхнула подзабытые было чувства в душе бывшего мичмана и, недолго думая, он махнул в Берлин, где спустя какое-то время и женился на своей «фронтовой подруге».
А 15 января 1924 года у супругов появился на свет их первенец, которого решено было назвать в честь деда Дмитрием.

Впрочем, уже год спустя после этого радостного события Николай Константинович был вынужден вернуться во Францию – в Германии тогда свирепствовала безработица, а на всех русских, как на недавних врагов, местные жители смотрели косо.

В Париже, где у Николая Константиновича было много друзей, он быстро освоил малярное ремесло и даже вскоре открыл небольшое частное предприятие. А когда дело пошло на лад, вызвал к себе жену.

Полиглот поневоле

Маленького Диму, между тем, решено было оставить у дедушки с бабушкой. По крайней мере, до той поры, пока родители окончательно не встанут на ноги. Вот почему учиться мальчик пошел в немецкую школу.

Но, как говорят, нет ничего более постоянного, чем временное, поэтому, несмотря на желание всех членов семьи быть вместе, в немецкой столице Дима задержался еще на три года. И даже частые приезды матери не могли избавить мальчика от тоски по родителям, воссоединиться с которыми он смог лишь, когда ему минуло десять лет.

Одной из немногих радостей в тот период жизни для юного Димы стало общение с бабушкой по отцовской линии, которую он называл «баба Китти».

Будучи наполовину ирландкой, она рассказывала мальчику разные занимательные истории и обучала его английскому языку, так что во французскую столицу в 1934 году он прибыл уже «полиглотом».

В Париже родители определили Диму в русскую школу, где он за год учебы должен был освоить французский язык.

– Но я его так до конца и не освоил и продолжал говорить и писать по-русски, все время нарываясь по этой причине на неприятности, – смеется Дмитрий Николаевич. – Дело в том, что в берлинской школе нам преподавали русский уже с новой орфографией, в то время как в парижской все еще продолжали обучать по старой – с буквой «ять». И наш учитель русского языка по фамилии Попович вызывал отвечать меня исключительно так:

– Ну а как наш советский приятель будет писать?

Меня он до глубины души ненавидел и всячески старался это продемонстрировать, что не могло не сказаться на моих успехах, поэтому после года учебы родители перевели меня во французский лицей...

Между Сциллой и Харибдой

Когда началась вторая мировая, отец Димы все еще находился во Франции. И хотя он долгое время прожил в Германии, но немецкого гражданства не имел, а потому французов не очень интересовал.

С другой стороны, ввиду того, что он был иностранец, они и не призывали его на военную службу в отличие от тех, кто хотел получить французское гражданство и по этой причине был обязан нести воинскую повинность. Таким образом, Николай Константинович оказался галлам абсолютно не нужен.

Что же касается его сына Дмитрия, то в шестнадцать лет тот, поругавшись с родителями, взял палатку, сел на велосипед и рванул на нем к деду с бабкой в Берлин.

– В немецкой столице, – вспоминает Дмитрий Николаевич, – я окончил гимназию и начал вести жизнь обычного штатского человека, благо у моих родственников было удостоверение белоэмигрантов, так что нацисты нас не трогали. Они вообще не считали нас русскими, и с политической точки зрения мы им были совершенно неинтересны. Это позволило моей семье благополучно пережить войну, а мне еще и получить в Вене диплом о высшем химическом образовании.

Когда же в сорок пятом в Германию вошли англичане, то они издали приказ, согласно которому все немцы были обязаны ходить на уборку концлагеря.

Хотели направить туда и меня, но я заявил их начальству, что не пойду, потому что, во-первых, по национальности русский, а, во-вторых, никакого отношения к зверствам фашистов не имею.

– О, да вы наш союзник! – обрадовались они. – А откуда английский знаете?

– Моя бабушка полуирландка обучила меня ему.

– В таком случае мы вас мобилизуем в качестве переводчика, а то у нас не хватает людей, знающих немецкий язык.
Вот так я надел английскую форму, в которой и проходил вплоть до 1949 года, когда оказался в Бразилии.

Все это время я служил переводчиком и носил на кителе звездочку лейтенанта, хотя и не являлся им в полной мере. Другими словами, имел звание, но не чин.

Через Атлантику

Решение покинуть Европу и перебраться в Бразилию созрело у Дмитрия Николаевича после того, как туда переехали его родители. В то время это было райское место, где о преступности слыхом не слыхивали, зато для всех находилась работа.
И поскольку по образованию Лунин был химиком, то ему удалось быстро устроиться в фармацевтическую фирму «Шеринг», из которой впоследствии он перешел в «Мурабразил».

Способностей русского эмигранта хватило даже на то, чтобы со временем стать вице-президентом крупной компании «Гоффман и Рош».

– В другой стране, например, в Германии или Франции, я вряд ли бы добился такого успеха, – говорит Дмитрий Николаевич. – Там для эмигрантов установлены жесткие рамки при продвижении по служебной лестнице. А вот для бразильцев все равно, кто ты – местный, русский или африканец. Причем, не только на службе, но и в быту.

Бывало, зайдешь в кафе выпить кашасы (бразильский самогон – прим. авт.), так они с тобой сразу запанибрата. И вообще увидеть бразильцев в плохом настроении очень трудно. Они всегда веселы и доброжелательны, какой бы трудной их жизнь ни была.

И хотя мне удалось достичь достаточно высокого положения в обществе, я никогда не чувствовал с их стороны зависти или какого-то недовольства из-за того, что мне везет лишь потому, что я иностранец.

Там русский дух

Что касается его соотечественников в Бразилии, то первое время своего пребывания в стране Дмитрий Николаевич общался с ними довольно часто, чему во многом способствовало открытие в Рио «Русского клуба», где русские эмигранты вспоминали былое и обменивались свежими новостями.

Клуб этот, находившийся в самом центре Рио, держал некий господин по фамилии Чистосердов, который был женат на черной, как гуталин, афроамериканке. Сам он ее, впрочем, называл не супругой, а кухаркой – бывают такие кухарки «на всякий случай».

Потом дом, где был клуб, снесли, а на его месте выстроили современное здание, места в котором для эмигрантов из России не нашлось.

Впоследствии, правда, русские переселенцы, перебравшиеся в Бразилию из Китая, попытались восстановить клубную работу, но дело быстро заглохло – никому уже не хотелось ехать в центр города с его окраин. Да и нужда в чистом спирте, который продавался в магазине неподалеку, отпала, поскольку водку, которой до той поры в Рио не было, каждый русский начал делать в своем дому.

Сам Дмитрий Николаевич спиртным никогда особо не увлекался, но на всякий случай держал наготове в своей квартире двадцатилитровую бутыль с «огненной водой».

На родине предков

Свою историческую родину Лунин посещал всего два раза. Впервые это произошло еще в советское время, когда он приехал в СССР в составе туристической делегации. Страны он тогда, впрочем, фактически не увидел и не почувствовал – власти зорко следили за тем, чтобы пребывание бывших соотечественников не выходило за рамки официальной программы. Вот почему на все просьбы Дмитрия Николаевича свести его с кем-либо из представителей русских старинных фамилий, приставленная к ним переводчица отвечала категорическим отказом, мотивируя его тем, что им строжайше запрещено это делать.

Вторично Россию Дмитрий Николаевич посетит уже в перестроечное время в составе делегации Лермонтовского общества, образованного в Бразилии сразу после начала демократических преобразований в нашей стране.

Общество это в то время проводило для русских эмигрантов в Рио множество различных мероприятий, позволявших им ощутить тесную связь с исторической родиной.

Вот и в Москве приехавших из далекой страны соотечественников ожидала большая и насыщенная программа, включавшая в себя участие в конференциях и симпозиумах, а также многочисленные встречи с интересовавшими их людьми.

Одним из таких людей оказался московский журналист Михаил Кожухов, в семье которого Дмитрий Николаевич пожил еще какое-то время после завершения официальных мероприятий, так что на этот раз он смог составить себе более-менее полное представление о жизни в России.

– К сожалению, – вздыхает Лунин, – в настоящее время работа этого общества практически заглохла, и сегодня мы с моими соотечественниками отмечаем в Бразилии лишь День Победы. А вот в конце девяностых общественная жизнь у нас била ключом, за что мы были очень признательны тогдашнему консулу, к сожалению, не помню его фамилии…

С консулом этим Лунин познакомился при весьма любопытных обстоятельствах. Однажды тамошний владелец нескольких телевизионных каналов, который хотел продавать бразильские фильмы русскому телевидению, пригласил Дмитрия Николаевича на уик-энд на свою загородную ферму, куда был приглашен и российский консул.

Лунин опасался, что высокопоставленный дипломат не станет с ним общаться, когда узнает, что он – эмигрант. Но ничего подобного не произошло – встреча прошла в доброжелательной и даже дружеской обстановке. А за накрытым столом Дмитрий Николаевич даже сидел рядом с женой российского дипломата, чем он до сих пор очень гордится.

– Между прочим, – улыбается Лунин, – по его говору я сразу понял, что он не коренной москвич, – многочисленные чиновники, перебравшиеся в столицу из провинции, похоже, сильно разбавили русский язык...

Я хотел сказать моему собеседнику, что сегодня в России, благодаря всем новациям в образовании, уже просто грамотных людей найти проблема, но решил не расстраивать бывшего соотечественника – судя по всему, ему было небезразлично то, что происходит на родине его родителей.

Увы, сегодня всю информацию о России Дмитрий Николаевич черпает только в своем компьютере, поскольку русского канала в его телевизоре нет. Но потребность в общении с родной культурой и у него, и у других выходцев из России, огромная.

– Лично мне очень не хватает русского языка, – признается потомок декабриста. – Хорошо, что обе мои дочери от первого брака – Людмила и Вера довольно прилично говорят на нем, но вот между собой они уже общаются только на португальском.
И вот, чтобы они набрались русского духа, я их постоянно вожу к староверам, тем более что обе они православные...

К сожалению, первой жены Лунина – Екатерины уже нет в живых, и сейчас он живет во втором браке с бразильянкой Терезой, почему-то не очень жалующей людей из России.

Тем не менее, со своими дочерями и внуками, живущими в районе Чижука, Дмитрий Николаевич общается регулярно. Как, впрочем, и с посетителями православного храма Святой Зинаиды, оказавшимися волею судеб вдали от Родины.

Каждую субботу и воскресенье они приходят сюда на проповедь, чтобы послушать отца Сергия, поделиться последними новостями, порадоваться успехам друг друга или поплакаться в жилетку, благо поводов для этого в криминализованном Рио достаточно. И именно сюда Дмитрий Николаевич недавно отдал свою богатейшую библиотеку, справедливо полагая, что русская культура в Бразилии должна иметь свое продолжение.

Своей жизнью в Бразилии потомок русского декабриста в целом доволен, хотя страна эта достаточно дорогая и прожить здесь только на пенсию было бы совсем непросто. Помогают накопления, сделанные за годы работы, оплата медицинской страховки, которую производит фирма «Гоффман и Рош», и небольшое наследство, доставшееся ему после смерти родной тети в Германии.
Мы сидим в просторной квартире Лунина неподалеку от знаменитого пляжа, пьем чай и рассматриваем вещи, которые напоминают ее хозяину о России: невесть как сохранившийся самовар, старинные миниатюры и выцветшие фотографии из прежней жизни.

И хотя на своей исторической Родине Дмитрий Николаевич был всего ничего, он хорошо знает ее историю и культуру и считает себя истинно русским человеком.

И думаю, не будет большим преувеличением назвать его настоящим патриотом, делающим все, что в его силах, дабы сохранить язык и культуру страны своих славных предков. И уже за это он заслуживает благодарность Родины.