Война началась в 3 часа 15 минут часовой артиллерийской подготовкой наступления немецких танковых дивизий группы армий «Центр»; в 4 часа 15 минут первые танки 18-й дивизии форсировали Буг. «Двигаясь по следам 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через реку Лесна (приток Буга. – Прим. «АН»), но там, кроме русского поста, никого не встретил, – пишет в «Воспоминаниях солдата» командующий 2-й танковой группой генерал Гейнц Гудериан, руководивший наступлением. – При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений, вопреки моему указанию, бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты».
Вышколенные порученцы вдруг, «вопреки указанию» генерала, кидаются за бегущими русскими? Недоговаривает что-то «быстроходный Гейнц».
«Где ваш белый танк?»
У ЭТИХ событий была еще одна свидетельница – Лени Рифеншталь. Со своей съемочной группой она прибыла в расположение 18-й дивизии, чтобы запечатлеть «историческое начало похода против большевизма».
…Первый луч, пробившийся из-за речного тумана, помог Лени выбрать ракурс. Ее камера остановилась на лице молодого солдата, ожидающего приказа. Помните это лицо – совсем не волевое, не очень арийское, с окурком в углу рта, в наброшенной на каску маскировочной сетке – кадр, обошедший весь мир?
Пока шла артподготовка, съемочная группа занимала позиции, устанавливала аппаратуру, ловила скудный свет – готовилась.
Переправа началась. Лени направила объектив на лицо стоящего на пригорке Гудериана, но генерал с досадой отвернулся:
– Мои плавающие танки еще недавно готовились форсировать Ла-Манш. Они могли бы идти на приличной скорости на глубине четырех метров, но Буг местами мелкая речонка. Здесь вам не снять хороших кадров. И вообще, война… подлинная война… похожа на усталую женщину, неприбранную, немытую… Валькирий лучше снимать в павильонах.
– И это говорите вы, генерал? – воскликнула Рифеншталь. – Вы – воплощение германских побед? Где ваш белый танк, на котором вы, говорят, въезжали в Париж?!
Гудериан усмехнулся:
– Белый танк? Взгляните туда!
В клубящемся над рекой тумане медленно шли, рассекая воду, танковые башни. Рифеншталь увидела, как на противоположный берег карабкается первая машина – грязная, вся в тине.
– Это будет совсем другая война, – чуть слышно произнес Гудериан. – И лучше вам ее не видеть.
Но Рифеншталь проявила настойчивость. Вместе с оперативной группой штаба 47-го корпуса, стараясь не прерывать съемок, она переправилась на противоположный берег и оказалась на чужой (нашей!) земле.
«Досадное недоразумение»
УЖЕ рассвело, когда группа Рифеншталь вместе с танковой колонной подъехала к мосту через Лесну. Лени увидела, как русские солдаты, находившиеся на посту, бросились врассыпную. Велела поскорей установить камеры и снимать, снимать… Ни она, ни ее операторы даже не пригнули голов, когда вдруг раздались выстрелы. Внезапно ей обожгло щеку: пуля прошла у самого глаза.
И тут Лени поняла, что произошло.
Командование ехало на двух легковушках с открытым верхом (французская привычка Гудериана, от которой он не сразу избавился), впереди танковой колонны: Гудериан в первой машине с фон Лестеном; за ним – командир корпуса генерал Лемельзен с двумя офицерами-порученцами. Танки пошли вброд, в объезд моста; легковушка с Гудерианом благополучно его миновала, но вторая притормозила – порученцы, увидев бегущих русских, привстали, чтобы поглазеть на зрелище.
Но пограничники не удирали! Они добежали до кустов, залегли и открыли прицельный огонь по торчащим почти в полный рост легкомысленным штабистам. Офицеры были убиты на месте. Лемельзен не пострадал лишь потому, что шофер не растерялся, тут же придавил командира своим телом к сиденью.
Все это время камеры Рифеншталь продолжали снимать.
…Когда стихло, эсэсовский полковник, оперативно прибывший на место событий, озаботился прежде всего именно этим – в кадр попало не то, что следует. Он заявил Лени, что война только начинается и «не стоит тратить пленку на досадные недоразумения». Вежливо попросил камеру у одного из операторов, сам выдернул пленку и бросил в мокрую траву, показывая пример остальным.
«Снимайте, фрау Рифеншталь!»
УБИТЫХ офицеров положили в машину киногруппы. Так они и лежали возле аппаратуры, на всем пути до села Колодно, где расположился командный пункт. Когда танковая колонна миновала указатель с названием села, эсэсовец приказал остановиться. Он велел выкопать две могилы и похоронить офицеров.
Пока копали, к лежащим на плащ-палатках телам поднесли еще два – убитых русских пограничников. Танкисты Гудериана стали рыть еще две могилы. Но штандартенфюрер рявкнул:
– Какого дьявола их притащили?! Убрать! Где же ваша камера, фрау Рифеншталь? – вдруг с подчеркнутой любезностью обратился он к Лени. – Снимайте!
Двое эсэсовцев оттащили русских в ложбинку, метров на пятьдесят. Штандартенфюрер взял гранату, прицелился и, позируя перед объективом, бросил туда. Взрывом взметнуло землю, траву. Два увесистых багровых куска шмякнулись рядом с оцепеневшей Рифеншталь, забрызгав кровью камеры.
– Пригнать русских баб из села, – приказал эсэсовец. – Пусть соберут что осталось и закопают. А вы снимайте, снимайте, фрау!
«И не забудьте засветить пленку!»
ПОЗДНИМ вечером измученная Рифеншталь добралась до штаба дивизии, чтобы пожаловаться Гудериану на действия СС. Генерал холодно отвечал, что это не в его компетенции.
– Меня пригласили снимать ваших танкистов, триумф и мощь вторжения, а не мясников! – чуть не плача возмущалась Лени.
– Триумфа не будет, – отрезал Гудериан. – Я уже сказал – здесь идет другая война. Но Германии об этом знать пока не следует. Так что завтра выезжайте обратно в Берлин и забудьте все, что видели. Фон Лестен вас проводит. И не забудьте засветить пленку.
Но «завтра» начался такой «интенсивный артиллерийский и пулеметный огонь» в тылу наступающих, что, если верить фон Лестену, группа Рифеншталь еще два дня не могла выбраться из расположения корпуса. «24 июня, – пишет он, – я пытался объездными дорогами вывезти съемочную группу из-под непрерывного огня русских (…) С нами отправили раненного под Слонимом подполковника Дальмер-Цербе, который был уже при смерти. Рифеншталь велела оставить часть аппаратуры в лесу, чтобы освободить место в машине. Она больше не снимала…»
АРГУМЕНТ
НЕ ИЩИТЕ упоминаний об этом эпизоде в официальных биографиях знаменитого немецкого кинорежиссера Лени Рифеншталь. Считается: в 1939 г., приехав на съемки в Польшу, Лени стала свидетельницей казни заложников. Увиденное настолько потрясло ее, что Рифеншталь отказалась от идеи стать военным корреспондентом, ушла в «чистое искусство» и потом всю войну работала над аполитичным фильмом «Долина». Сохранился даже снимок, сделанный тогда в Польше: искаженное ужасом лицо Рифеншталь среди лиц каких-то немецких солдат.
История, рассказанная не раз, а главное, работающая на ту «версию жизни», которую Лени старательно выстраивала после войны. Ей, замечательному мастеру, до конца дней не могли простить восторга и профессионализма, с которым ее талант служил нацистскому режиму. И Лени продумала линию защиты. То, от чего отпираться бессмысленно, – признать (истолковав по-своему). То, чему доказательств нет, – не упоминать, вычеркнуть даже из памяти. Да, я сняла «Триумф воли» и «Олимпию» – ибо не подозревала, что дело кончится Освенцимом. Но после Польши…
И все же не отпускают сомнения. Нужно понимать, что это был за человек – Лени Рифеншталь! Любимица фюрера, яркая, храбрая, увлеченная своим делом, безумно энергичная. Как-то психологически не верится, что такой профессионал не попытался увидеть и снять самый масштабный поход вермахта – на красную Россию. Что же до пережитого в Польше душевного кризиса… Не забудем: уже через несколько месяцев, в 1940 г., Лени послала Гитлеру восторженное поздравление со взятием Парижа.
К счастью для историка, мемуары пишут не только озабоченные чистотой репутации кинорежиссеры. Их пишут и другие очевидцы событий. Воспоминания барона фон Лестена, адъютанта и близкого друга генерала Гудериана, дают возможность реконструировать события, о которых рассказывают сегодня «Аргументы неделi». А уже в наше время немецкие кинематографисты обнаружили некоторые уцелевшие кадры из этого уничтоженного сюжета.