«История полыхает, как громадный костёр и каждый из нас бросает в него свой хворост», – сказал когда-то замечательный писатель Ю. Трифонов. 99 лет назад в костре Октябрьской революции 1917 года сгорела прежняя Россия. Люди, которых «АН» сегодня вспомнят, свой хворост подбрасывали яростно. Но их же первыми и обожгло.
«Товарищи Василии»
Нет, мудро поступили создатели фильма «Ленин в Октябре»! Есть Ленин (в первом варианте 1937 г. действовал ещё и Сталин) – а захватывают пресловутые «почту, телеграф, телефон», ведут массы на штурм Зимнего, арестовывают Временное правительство всякие придуманные «рабочие Василии» да «большевики Матвеевы». Что ж, так спокойнее. С реальными героями Октября – одни проблемы.
Взять, например, товарища Дзевалтовского.
Первый комендант
Не слыхали о таком? А между тем «во время восстания (…) тов. Дзевалтовский назначен начальником штаба главнейшего сектора действовавших против Зимнего дворца войск и ведёт операции хладнокровно, со спокойствием, расчётливо». Это – слова Н. Подвойского, в 1917-м – зампреда Военно-революционного комитета (ВРК), структуры, непосредственно готовившей переворот. Верить можно.
Игнатий Людвигович Дзевалтовский-Гинтовт (он был из древнего польского шляхетского рода) ещё студентом в 1908‑м вступил в подпольную ПСС – Польскую социалистическую партию. Особо там не засветился, но о взглядах – свидетельствует. С началом Первой мировой – офицерское училище, фронт. Три боевых ордена, две контузии, рост в чинах – вполне достойная военная биография. В 1917-м – Февральская революция. И тут…
«Офицера-демократа» солдаты выдвинули в полковой комитет. Он объявил себя большевиком, призывал бросать позиции. В июне 1917-го полк, где был Дзевалтовский, отказался идти в наступление. Керенский тогда инспектировал фронтовые части, и Дзевалтовский от лица полкового комитета вручил ему требование – уходите со своим Временным правительством в отставку, вся власть – Советам! Был отдан под суд. Но Деникин в мемуарах вспоминает: Дзевалтовского с товарищами вели на заседание, а толпы солдат кричали им «Ура!», оркестр играл «Интернационал». Конечно, их оправдали – и «красный штабс-капитан» уехал в Питер. С ходу вошёл в ВРК. Что делал в дни Октября – сказано. А сразу после взятия Зимнего был назначен первым комендантом дворца. Правда, пробыл на этом посту недолго, почему – объясним ниже.
Дальше – Гражданская. Дзевалтовский – на важных постах: то военный нарком советской Украины, то замкомандующего армиями, то член РВС фронтов. В 1920-м под фамилией Юрин направлен в Дальневосточную республику (ДВР) – буферное государство «под крышей Москвы». Был там министром иностранных дел, оказался первым советским (по сути) дипломатом, устанавливавшим отношения с Китаем. Он вообще много где оказывался первым – например, стал первым советским авиапассажиром (назначенный после Гражданской в руководство общества «Добролёт», налаживал в стране гражданское авиасообщение). Дальше переброшен на нелегальную работу за границей: по линии Коминтерна, потом – военной разведки.
Только в ноябре 1925 г. советский резидент в странах Прибалтики товарищ Дзевалтовский вдруг исчез. Чтобы объявиться в Варшаве советником Пилсудского. Журналистам объяснял: идейное разочарование, большевики скурвились. Что повлияло на его решение в действительности? Сталинское наступление на Троцкого – они должны были хорошо знать друг друга по 1917 году? Скандальная история в Москве (громкий суд по обвинению в растратах) с близким другом – бывшим главой ДВР Краснощёковым? Вероятные контакты с польской разведкой (неслучайно же именно в Польшу бежал)? Всё вместе? Сказать трудно: меньше чем через месяц, в декабре 1925‑го, Игнатий Людвигович внезапно умер. Версия об отравлении его советской агентурой вполне уместна.
Друг Другов
С комендантов Зимнего Дзевалтовского сняли по требованию Луначарского – революционные солдаты дорвались до царских винных подвалов, дело могло обернуться пьяным погромом дворца. Восстановить порядок пытался, в частности, Фёдор Другов – тоже член ВРК, командир анархистского отряда.
Анархистского? Так анархисты же сами – того… буйные… Не совсем так. Разные были. Другов и его люди – «идейные», личных непотребств не позволяли.
Он анархистом стал ещё в 1905-м, мальчишкой. Судился за участие в экспроприациях, но по несовершеннолетию отделался ссылкой. Сидел со Свердловым, Куйбышевым… В Сибири женился, родил трёх детей. В Первую мировую – рядовой на фронте. В 1917-м приехал в Питер.
Во главе отряда матросов Другов участвовал во взятии Зимнего. Последующее солдатское пьянство не остановил, но обстановку упорядочил – ввёл очерёдность выдачи бутылок разным полкам. Был забран Дзержинским в создаваемую ВЧК. Вспоминал (подтверждается и документами), что протестовал против провокаций и «физического воздействия» на арестованных – это методы царской охранки! Однако расстреливал, надо полагать, – и тогда, и в дальнейшем – запросто.
Весной 1918-го большевики начали уже бороться с анархистами – и Другов в знак протеста из ЧК ушёл. Поехал к семье в Томск. И тут, читая его воспоминания, вспоминаешь «Белое солнце пустыни». Сухов же тоже просто идёт к Катерине Матвеевне – да по пути приходится то Саида освобождать, то гарем спасать, то с Абдуллой схватиться. Вот и Другов – едет человек к жене, а в стране Гражданская война. И Фёдор Павлович то по своей неуёмности, по просьбе местного начальства, то там, то тут, вечно оказывается во что-то вовлечён: мятежи подавляет, в красном концлагере отделяет «агнцев от козлищ», его направляют с секретным письмом в Закавказье, включают в какую-то «комиссию по сбору железа»...
При этом Другов никогда не скрывал, что он – идейный анархист. Потому каждый раз, после того как совершал очередной подвиг, от него избавлялись. То же – и после Гражданской. Вроде занимал какие-то посты (некрупные), освоил бухгалтерское дело – да в совучреждениях шли разные политические чистки, сокращения штатов. В итоге в 1926-м герой Октября оказался младшим дворником при Промбанке. Прежние товарищи по борьбе, видя его в тулупе гребущим снег, лишь опускали глаза. Другов уже подумывал сколотить банду да пойти гулять по России, но выбрал другую идею. С двумя маузерами, сохранёнными после Гражданской, в маскхалате, сшитом из простыни, он в марте 1930-го перешёл финскую границу.
Добрался до Парижа. Где оказался на фиг никому не нужен. То есть сначала эмигрантские газеты за него схватились – были интервью, Другов публиковал воспоминания. Но сенсация живёт один день. А Париж… Ну что – Париж? Большой чужой город. А у тебя – ни языка, ни профессии, ни гроша в кармане. Другов обратился в советское полпредство: нельзя ли мне вернуться? Можно! – сказали ему.
Бывшие друзья по ЧК встретили бывшего друга Другова прямо на пограничной станции Негорелое.
Расстрелян 23 февраля 1934 г. – аккурат в День Красной армии.
Ссылаясь на источники
Готовя этот материал, автор во многом опирался на исследования историка Владимира Гениса. К его книгам и статьям в журнале «Вопросы истории» адресую заинтересовавшихся. В. Генис занимается судьбами первых советских невозвращенцев и перебежчиков, и тут прямо ахаешь – сколько же среди них было людей, своими руками делавших нашу революцию!
Бразильский фермер
В это время на Соловках как раз отбывал свою «десятку» бывший бразильский фермер, а некогда тоже герой Октября Адам Семашко.
«Этот проклятый прапорщик Семашко» – встретилась мне как-то фраза в мемуарах какого-то белого генерала, вспоминавшего 1917 год. Громкое, видать, было имя.
История похожа на рассказанные выше. Семашко родом из Риги, студент, до революции был чуть замешан в делах РСДРП. В 1914-м – призыв, ускоренное обучение на младшего офицера. Служил в 1-м запасном пулемётном полку, дислоцированном в Ораниенбауме.
В феврале 1917-го именно с этого полка и начался бунт Петроградского гарнизона, повлёкший все прочие роковые для старой России события. Семашко тогда был главным полковым оратором на митингах, солдатским вожаком. Во время «июльских событий 1917-го» (первая попытка захвата власти большевиками) уже считался командующим всеми революционными силами, его потом разыскивали по одному списку с Лениным. Тогда бежал из Питера, скрывался, и во время Октября в городе не был. Но вскоре вновь возник в Смольном – и был направлен на фронты Гражданской. После её окончания – советник полпредства в родной Риге, уже столице «буржуазной» Латвии. А в 1923-м решил в СССР не возвращаться.
Видимо, в его побеге не было особой политики. Просто заканчивался срок пребывания, а жена, обжившаяся в сытой и спокойной Риге, назад в Союз не хотела. Интересно другое: где решили укрыться от «длинных рук Москвы». Добрались аж до Бразилии. Там купили клочок земли в лесу, Семашко лес вырубил, землю распахал, дом поставил – и зажил фермером. И всё шло нормально. Только затосковал Адам Яковлевич. Он ведь чувствовал себя рождённым для больших дел, и 1917 год это доказал! Так что стал писать старым знакомым – мол, хочу повиниться и снова строить социализм. Не разрешат ли мне возвратиться? Разрешили. И тоже в феврале 1927-го встретили в том же Негорелом. Десять лет Соловков. Когда срок кончился – добавили новый. Там на Соловках и расстреляли в 1937-м.
Ни при чём
Заметьте – мы говорим о, так сказать, «полевых командирах» 1917 года, фигурах среднего звена. Но ведь и у многих главных его деятелей схожие судьбы. Вспомним Фёдора Раскольникова – тогдашнего вожака балтийских матросов… Да и самого Троцкого…
Делать революцию – занятие интересное, адреналиновое. Только каждый в него ввязывается по своим соображениям и ради своей – именно своей! – великой идеи. Но потом оказывается – с его-то идеей что-то не вышло. А в главном кресле сидит совсем другой человек, который шипит: пошёл вон, негодяй! Ты к нашей победе вообще ни при чём.