Если бы нашего современника перенести лет на 85 назад, он не всё понимал бы в тогдашней речи. Что такое «кратировать твердозадого кратника»? «Заготовка воробьёв»? «Дальнозор»? «Общество «Кабуки»?
«Словострой»
У каждого времени – свой язык. Вот и в начале 1930-х народ говорил особым советским «шершавым языком». Особо им щеголяли те, кто считал себя опорой власти – комсомольцы, активисты… Эти люди составляли аудиторию популярного тогда журнала «Тридцать дней». В 1931 г. редакция предложила им «литературную игру «Словострой».
Её суть: «Значительное количество новых слов и выражений обогащают наш лексикон под влиянием (…) индустриализации, коллективизации, укрепления связи города с деревней, роста культурного строительства и т.д». Эти слова и выражения читателей попросили записывать и присылать. «В дискуссионном порядке» давались также «слова и выражения, которые следует решительно изгонять».
В итоге вышел этакий толковый словарь эпохи первых пятилеток. В нём не всё так уж интересно. Ну, были тогда в ходу словечки типа «шэкаэмец» (учащийся ШКМ – школы крестьянской молодёжи) или «темповик» (синоним «ударника») – ну и что? Но встречаются в «Словострое» перлы, за которыми встают целые явления, забытые сюжеты. Например…
Гаврила в гаврилке
«Тридцать дней» знамениты тем, что как раз в те времена там впервые увидели свет «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» И. Ильфа и Е. Петрова – своего рода «энциклопедия быта» того периода. В «Стульях», как известно, поэт Ляпис-Трубецкой всюду пристраивает свои стихи про Гаврилу – «Служил Гаврила…» (и далее в зависимости от ведомственной принадлежности издания). Вопрос: а почему, собственно, Гаврила?
А потому, что Ляпис-Трубецкой воспевал, можно сказать, типизированного героя. Гаврилами тогда насмешливо звали людей определённого типажа – этакий недалёкий молодой работяга из сельских. «Словострой» ещё уточнял: по инерции так порой называли железнодорожников, неумёх-киномехаников. Особо продвинутые Гаврилы иногда ходили в галстуке. Он с одеждой не сочетался, сидел как на корове седло. Такие галстуки прозвали гаврилками.
Одежда – всегда примета времени, а то время было до предела политизированным. Гремели процессы «спецов-вредителей» – «Шахтинское дело», дело «Промпартии»… Инженеры с царских годов традиционно ходили в особых форменных фуражках. Их стали называть вредительскими фуражками. При этом в 1928 г. было предложено ввести форму для комсомольцев – юнгштурмовки (гимнастёрки или полувоенные куртки с портупеей). Слово «юнгштурмовка» тоже вошло в обиход.
Дела деревенские
А ещё по всему Союзу звучало слово «твердозадые» («твердозаданцы», «твердаки» и т.д.). К анатомическим особенностям пятой точки оно отношения не имеет. Это сокращение от «твёрдого задания». «Твёрдым заданием» по посевам и поставкам продукции облагались наиболее упрямые крестьяне-единоличники, не желавшие вступать в колхоз. Ведь шла коллективизация! К сельчанам сначала засылались «красные сваты» (ещё выражение из «Словостроя») – агитаторы за коллективное хозяйство. Не идёшь? Тогда переведём в «твердозадые» – и попробуй не сдать, сколько тебе назначили! Если ситуация с хлебопоставками по району выходила трудная – задание могли увеличить, даже в несколько раз (крат) – упрямец становился «твердозадым кратником». При необходимости задание ещё увеличивали – это называлось «кратировать кратника». Можно было также подвергнуть упрямца «закулачиванию» – то есть официально перевести в разряд кулаков. Ну а уж кулаку грозило «раскулачивание» – слово, в разъяснениях не нуждающееся.
Техника, вперёд!
Технический прогресс обогатил «Словострой» такими словами, как, например, «тракторизация» или «звукофикация» (попытки сделать кино звуковым). Но с ними понятно. Забавней дискуссия, шедшая вокруг новой перспективной технологии – передачи изображения на расстояние. «Так как наибольшее развитие это изобретение получило в Англии и США, международным стало название на английском языке – тэлевижен. По-русски это слово неправильно переводят как «телевидение». Правильнее было бы перевести как «дальновидение», а аппарат – «дальнозор».
«Заготовка воробьёв»
Выражение появилось после «правдинского» фельетона М. Кольцова (1930 г.), написанного на основе истории, случившейся в Ершовском районе Нижневолжского края (административное деление – тогдашнее). Уполномоченный потребкооперации в посёлке Ионо-Ежовка получил из головной организации телеграмму, заканчивавшуюся словами «усильте заготовку 13530 воробьёв». Удивился. В райисполкоме тоже пожали плечами, но заметили: приказ есть приказ – исполняй. Местным сельсоветам дали отмашку на отлов 13530 единиц пернатой мелочи. Крестьяне, конечно, дивились странной воле «центра», но больше волновало другое – сколько будут платить? Как заготовлять, живыми или битыми? (Решили пока живыми.) Для содержания отловленных птиц выделили особый амбар.
Воробьиные стаи близ Ионо-Ежовки быстро уменьшились, к делу подключили жителей соседнего села. В разгар воробзаготовок в тех краях случилось какое-то преступление, в Ионо-Ежовку прибыли райпрокурор, следователь и начальник раймилиции. У них попытались навести справки – зачем нужны воробьи? Но приехавшие отмахнулись: это не по нашей части, велено – делайте! Ещё в амбар как-то залезла кошка и две сотни воробьёв передушила. Заговорили о вредительстве (вдруг не сама залезла, а кто-то запустил?). В общем, кипели страсти. Но дело двигалось.
Правда, оставался неясным вопрос о цене на заготовленных воробьёв и о том, кому, когда и в каком виде их сдавать. В Елань, где располагалось правление местной потребкооперации, послали человека для уточнения. Тут и выяснилась суровая правда. Оказывается, там появился новый начальник. Фамилия – Воробьёв. Он отправил в нижестоящие структуры директиву. Как положено, в конце расписался. Перед отправкой велел поставить номер «исходящей». Номер был 13530. Его дописали, но, видимо, не в нужном месте. Далее директива передавалась по телеграфу, зачитывалась как телефонограмма. Где-то на одном из этапов потерялись знаки препинания, и вместо «Усильте заготовку. Воробьёв» с дописанными цифрами 13530 вышло «Усильте заготовку 13530 воробьёв». Что и было понято буквально.
Выражение «заготовка воробьёв» вошло в тогдашний обиход как символ чиновничьего раздолбайства и рьяного исполнительства.
О высоком
Поэт в России больше, чем поэт, а у поэтов, как известно, есть такой обычай – ставши в круг, оплёвывать друг друга. Множество неологизмов в «Словострое» связано именно с литературной борьбой тех лет: «одемьяниванние», «есенинщина», «мандельштамп», «праволуночерёмушная литература». Последнее трудновыговариваемое понятие означало книги, написанные в русле тогдашних скандальных произведений – «Луна с правой стороны» С. Малашкина и «Без черёмухи» П. Романова. Скандальными их сделала тема: нравы молодёжи, теория (и практика) «стакана воды», буйное траханье, прикрытое разговорами о «новых отношениях». В общем – «про это»...
А почитать «про это» народ любит всегда. Так что не случайно истинным бестселлером в те годы стало не какое-то художественное произведение, а записки врача-венеролога Л. Фридланда «За закрытой дверью». Эта книга за два года выдержала пять переизданий, выходила за рубежом. Потом её запретили. Но, отмечал «Словострой», «заголовок пошёл гулять по стране», вызывая, видимо, понятные ассоциации.
«Кабуки»
Впрочем, «про это» народ не только читал, он «этим» вовсю занимался. Появились на «этом» фронте и свои герои, имена которых узнала вся страна: Карманов, Бурдин, Каспирович, Иванов… Сокращённо – «ка-бу-к-и».
Вообще-то «Кабуки» – японский театр, накануне гастролировавший в Москве. Видимо, название с афиши – и сочетание инициалов – подтолкнуло компанию служащих Московского губернского Союза строителей к созданию – о, ужас! – тайного общества. Громкий суд над «Кабуки» проходил на переломе 1929–1930 гг.
Собственно, история обычная. Служили в одной конторе молодые мужики. Иногда выпивали после работы. Поддав, брали проституток, которых везли… Гм, своего отдельного жилья у мужиков не было (пресловутый «квартирный вопрос»), и девиц таскали в служебные кабинеты. Что, разумеется, нехорошо. Но, заметим, никто никого не насиловал, все «кабуки» были холостяки или разведённые, а уж про «политику» и говорить нечего – абсолютно советские люди! Один – из рабфаковцев, другой – участник Гражданской, Каспирович прежде даже нелегально работал за границей (то ли по линии разведки, то ли Коминтерна). Но дёрнула ж их нелёгкая как-то спьяну в пивной сочинить для прикола устав общества «Кабуки»: «существует на основе строгой дисциплины и конспирации... на платформе общего пьянства и свободной любви... члены общества оказывают содействие друг другу в передаче из рук в руки женщин… членами являются только лица, имеющие в этом отношении боевой стаж» – и т.д. Сочинили, посмеялись – и забыли. Только деньги на пьянки и шлюх ребята заимствовали из учрежденческой кассы – чего, конечно, делать нельзя. Когда выявилась недостача, историю начали крутить – тут и нашёлся этот дурацкий устав…
К суду привлекли массу народу, включая коменданта здания (почему после работы пускал?) и непосредственных начальников (недоглядели!). Политику, правда, обвиняемым не шили. Но показательный процесс над «растратчиками» и «моральными разложенцами» устроили громкий. Дали от года до трёх. А слово «Кабуки» стало тогда нарицательным.
P.S. Рубрика «Словострой» исчерпала себя быстро. В последнем номере журнала за 1931 г. её закрыли.
Что-то из новояза тех лет прижилось, что-то отмерло. Сказано же – язык у каждого времени свой. Мы сегодня слышим какую-нибудь фразу типа «мэр позиционировался как сити-менеджер» и считаем, что сказано по-русски. А (известный пример) выражение «склеил модель в клубе» ныне означает совсем не то, что в нашем пионерском детстве.