«Отцом зубастых голубей» графа Хвостова ехидно назвал Пушкин – в одной хвостовской басне голубок зубами (!) разгрызал силки. В другой – осёл карабкался на дерево, цепляясь когтями. У Хвостова уж «становился на колени», змей был «плечист». По случаю 180-летия со дня смерти вспомним «короля российских графоманов».
Хороший человек
Всё же начнём с того, что Дмитрий Иванович Хвостов (1757–1835) был хороший человек. Не профессия? Ничего, тоже немало. А говоря о профессии (точнее, о службе) – чиновником граф выказал себя вполне дельным. Не воровал, взяток не брал, поручаемые вопросы осваивал быстро. Был добр, участлив к людям. Ну да – писал плохие стихи. Зато доносов не писал. Подлянок никому не делал. Дослужился до тайного советника, пик карьеры – должность обер-прокурора Синода в 1799–1802 гг. (это, по нынешним меркам, уровень примерно замминистра).
И его задушевная дружба с великим Суворовым – не очередное чудачество гениального полководца. Хвостов когда-то женился на любимой племяннице Александра Васильевича – отсюда знакомство, перешедшее в искреннюю взаимную приязнь. Суворов, например, в письмах Хвостову даже описывает свои сны – абсолютная доверительность! Великий воин в личной жизни был несчастлив, с блудливой супругой со скандалом расстался, после чего препоручил Хвостовым заботу о своих детях. Буйное же стихотворчество друга полководца не смущало – сам грешил рифмой, поэтов уважал. Хвостов-чиновник и числился довольно долго «при Суворове» (хотя в походы не ходил), дослужился до подполковника. По просьбе генералиссимуса Екатерина II пожаловала «Митю» в камер-юнкеры (заметив – «для Суворова я бы его и фрейлиной сделала!»), сардинский король даровал титул графа. Так худородный Дмитрий Иванович стал аристократом. И умер Суворов (см. справку) действительно в его доме.
По обычаю поэтов
Беда Хвостова не в том, что он писал стихи, а в том, что уж больно с ними ко всем навязывался. Издавал за свой счёт сборники и собрания сочинений, рассылал коллегам по перу, значимым людям, напрашивался на добрые отзывы, заказывал и щедро оплачивал восторженные рецензии о себе (и сам в них верил). Граф искренне считал себя если не гением, то, как минимум, недооценённым талантом – и всячески старался, чтобы «дооценили». Установил свой мраморный бюст в Кронштадтской флотской библиотеке, развешивал на почтовых станциях свои портреты, добился, чтобы даже корабль назвали «Граф Хвостов»… Ну и превратился в анекдотического персонажа.
Причём он, чудак, ещё и полагал, что собратья по музе – содружество светлых, чистых людей, восторженно, как и сам Хвостов, служащих прекрасному. И это про поэтов с их традиционным во все века обычаем «в круг сойдясь, оплёвывать друг друга»! А поскольку граф действительно подставлялся, оттачивал на нём остроумие кто угодно. Вспомним пушкинские усмешки. То ироничные: «поэт, любимый небесами». То злые – Дельвиг, мол, умер, а Хвостов всё «торчит каким-то кукишем похабным». То с точным адресованием графовой поэзии – в сортире «грешную дыру (…) Хвостова жёсткой одой, хоть и морщуся, да тру». Но Пушкин хоть подкалывал Хвостова-поэта. Крылов же, например, всем на потеху, изысканно издевался над Хвостовым-человеком. А сколько было насмешников, которые сами по таланту недалеко от графа ушли!
Нос вороны
Тут, кстати, вопрос интересный. Готовя данный текст, автор честно полез в хвостовские сочинения – в поисках, понятно, чего-нибудь прикольненького. Но очевидных глупостей оказалось не так много. Просто выспренно-архаичная тягомотина (а иногда встречаются и вполне ничего себе строки). Не шедеврально, но и не столь ужасающе. Чуть ниже тогдашнего среднего уровня. Начал листать литературоведов. Выяснилось: масса приписываемых Хвостову идиотских виршей (вроде знаменитого «по стогнам там валялось много крав (коров. – Ред.), кои лежали тут и там, ноги кверху вздрав») – подделки, передразнивания. Кроме того, многое определяли традиции эпохи. Современников потешали графовы «прыг», «скок», «вмиг» – но тогда считалось, что подобные просторечия в принципе неуместны в поэзии. «Зубастые голуби»? Басня есть басня, в ней действуют не конкретные звери и птицы, а аллегорические символы – граф в творческом вдохновении своих персонажей так и воспринимал, потому запросто «очеловечивал» их. И вообще… Да, «зубы голубя» – это забавно. Но у того же Крылова Ворона сыр держит «во рту», а не в клюве, и Лиса хвалит её «носок» (нос), а не клюв. Стилистические огрехи найдутся у кого угодно – разве дело в этом? Хвостов раздражал – вот и угодил во всеобщие «мальчики для битья».
Призрак бродит
Дмитрий Иванович покинул сей мир 180 лет назад (3.11.1835). Смерть его вызвала очередной шквал анекдотов, хотя, повторим, никому ничего плохого граф не сделал, а от своей поэтической страсти страдал всё больше сам. Дух его побрёл по свету, вселяясь в разных людей в разных странах. Когда я стал искать примеры таких реинкарнаций, всезнающий Интернет, например, с ходу выдал два имени – Виктор Колосовский и шотландец Уильям Макгонаголл (1825–1902). Колосовский, белый эмигрант, живший перед войной в Софии, писал под скромным псевдонимом Колосовский-Пушкин (или просто Виктор Пушкин), и эмигрантские газеты засыпал стихами вроде: «Я долго думать и не стану, / Исторью мира напишу, / Оставьте вы читать Татьяну, / Вниманья этому прошу» (из «Истории мира в стихах»). Что с ним стало – неизвестно. А вот жизненный путь Макгонаголла его поклонники (уместно такое слово?) проследили тщательно. Этот работяга-ткач из города Данди писал поэтические отклики на любое событие. Тоже равнял себя с великими, однажды даже пытался проникнуть во дворец к королеве Виктории и почитать ей свои произведения (но охрана перехватила). Стихи Макгонаголла были столь чарующе плохи, что разошлись на юморные цитаты. Память о нём жива, сборники переиздаются до сих пор, а в родном городе Макгонаголл весело признан шотландским поэтом №2 – после Роберта Бёрнса.
Дело вкуса
Мне лично славный шотландец напомнил застенчивого пожилого амбала Вову – грузчика из соседнего хлебного, который в пору моей юности захаживал в редакцию, где я тогда работал. Тоже на всё откликался рифмованным словом. Помню чеканные строки из поэмы, обличавшей Америку: «А двух Кеннеди-братов / Задавили, как котов».
Хотя на самом деле – ну и что? Миллионы людей во всём мире пишут «для себя» стихи или прозу, кто-то лучше, кто-то хуже – что ж плохого? Написанное хочется опубликовать (вариант – выставить в Интернете), показать другим – тоже совершенно нормально. Обвинять всех в графомании? Тогда литературный процесс вообще остановится. Маргарет Митчелл, решившись наконец показать издателю рукопись «Унесённых ветром», изводилась, боялась насмешек, провала, требовала вернуть. Хотя создала на самом деле великолепный роман. Творчество вообще материя тонкая. Штангенциркулем не померяешь, критерии относительны, дело вкуса, одному нравится, другому нет. Пушкину казалось самоочевидным, что Хвостов – плохой поэт, а тот же Суворов, очень может быть, считал наоборот! Что показатель? Мнение авторитетов? Но Толстой восхвалял крестьянского писателя Семёнова и издевался над Шекспиром, Набоков – над Хемингуэем и Шолоховым. Официальная признанность? Ну перечитайте на досуге большинство лауреатов Сталинской премии. Коммерческий успех? Ах, извините! Булгарин по тиражам перекрывал Пушкина, какие-нибудь забытые ныне Потапенко с Брешко-Брешковским –Чехова. Тут уж примерам несть числа – а мы вспомним историю совсем «химически чистую»…
Из анекдотов о герое
Умирает друг Дмитрия Ивановича – великий Суворов. Зовёт Хвостова. «Хороший ты человек, Митя, – говорит, – добрый, честный… Об одном тебя перед смертью прошу – плохие у тебя стихи получаются, не пиши их больше». Рыдающий Хвостов выходит из комнаты, все к нему бросаются: «Как Александр Васильевич?» Граф смахивает слезу: «Совсем плох! Бредит…»
Хотели как хуже
В 1969 году в США рекорды спроса побил жаркий эротический роман Пенелопы Эш «Обнажённой пришла незнакомка». Отличные тиражи, благожелательные рецензии… Но вскоре выяснилось: это плод коллективного творчества сотрудников журнала «Ньюсдей». Его литературный обозреватель Майкл Макгреди поспорил, что для массового читателя главное не писательский талант, а чтобы были сиськи-пиписьки и побольше траха. Под началом Макгреди 24 журналиста редакции быстренько наваляли лихой текст. Сочиняли каждый по главе, каждый на тему, которая ему ближе, потому героиня кувыркалась то с гангстером, то с раввином, то с циркачом – из череды этих приключений книга и состояла. Но главное! – изначально ставилась задача писать не просто плохо, а так, чтобы хуже некуда, чтобы тупее тупого. Какие там психологии и мотивировки – любую мало-мальски грамотную фразу Макгреди безжалостно вычёркивал и заменял чем-нибудь штампованным или дебильным! Дальше роль якобы авторши в походах по издателям сыграла его озорная родственница... Книга после разоблачения мистификации лишь набрала популярность, её экранизировали, тут ещё много можно рассказывать, но… В общем, спор Макгреди выиграл.
Одно утешает: действительно хороший «Крёстный отец» М. Пьюзо тогда, в 1969-м, в списке читательских предпочтений всё же обошёл «Незнакомку». Хотя ненамного.
Кто-то скажет, что всё рассказанное не имеет отношения к настоящей литературе. Не спорим. Однако, готовя данный материал, автор с интересом узнал, что есть уже, оказывается, программы для написания стихов. Эдак и до прозы недалеко. Вгоняешь в компьютер, например, всё, о чём мы рассказали, – и принтер начинает выстреливать страницу за страницей крутой боевик с названием вроде «Обнажённым пришёл граф Хвостов». Как подумаешь – поёжишься и начнёшь уважительнее относиться к живому человеческому творчеству. Даже если это творчество незабвенного Дмитрия Ивановича, человека-символа, великого русского графомана.