Вот, например, наш нынешний герой. Неунывающий был человек. И не скажешь, то ли прикалывался всю жизнь, то ли сам верил в то, что говорил и делал, то ли был какой-то, мягко говоря, странноватый... Но нам этот датчанин из Батума чем-то напоминает сына турецкоподданного.
Две афиши
Сравните две афиши.
Первая: «ПРИЕХАЛ ЖРЕЦ!!! Знаменитый бомбейский брамин (йог), сын Крепыша, любимец Рабиндраната ТагораИОКАНААН МАРУСИДЗЕ». Ну и так далее – вплоть до «материализации духов и раздачи слонов». Полностью не цитируем, «Золотой телёнок» читали все.
Вторая. «ВЕЧЕРА ИНДИИ И ГИПНОЗА. (Радиолюди!!!). В постановке Московских мастеров-универсалистов: художника Л. Гамбургер, поэта-артиста М. Щербакова и артиста экрана России, Дании и Америки В.Р. ГОЛЬДШМИТА». Публике обещались «дыхание индусов», «гимн четырёхугольнику», «ключ к хранилищу мировых обогащений», а также развлечения: «1) Поэт Щербаков посвятит экспромт самой интересной даме вечера. 2) Художник Гамбургер напишет портрет красивейшего мужчины вечера. 3) Артист экрана Гольдшмит поднесёт самой изящной девушке шёлковые чулки модели Перл Уайт – королевы экрана Америки. 4) За лучшее исполнение танца на одной ноге – послебальные туфли отдыха, исполненные в Аргентине».
Эту афишу корреспондент «АН» прочёл в журнале «Суд идёт!» за 1925 год. Публикация посвящалась предстоявшему в Ленинграде суду над гражданином Гольдшмитом. Кстати, гражданином – чего? А то ведь у человека заодно был изъят незаполненный паспорт «Великого Дайцинского государства Хэнунцзянской провинции» (то есть, видимо, Китая до революции 1912 г.).
Но нет. Конечно, он был наш. И в милиции сообщал о себе вот что. Гольдшмит Владимир Робертович. 42 года (по другим данным – лет на восемь моложе. – Ред.). «Датчанин, но русский гражданин». Уроженец г. Батума (по другим данным – Перми). «Член Рабиса (профсоюз работников искусств. – Ред.) и Союза писателей, артист экрана и писатель-лектор».
Красивый сам собою
Мы фамилию даём так, как она писалась в «Суд идёт!», но вообще этот человек известен также как Гольцшмидт, Гольдшмидт – и т.д. Владимир Гольдшмит (чаще всё же Гольцшмидт) был приметной фигурой в предреволюционных литературных кругах, непременным участником скандальных выступлений первых футуристов, приятелем Маяковского, Есенина, Давида Бурлюка… Упоминается во множестве мемуаров, в серьёзных литературоведческих исследованиях.
Правда, роль его в футуристической тусовке… гм… странная. Нет, стихи (увы, посредственные) Гольдшмит тоже сочинял. Но… Знаете, в музыкальных группах есть иногда такие люди колоритной наружности – кто-нибудь ярко-рыжий или брутально-толстый. Не поёт, не играет, просто крутится со всеми, посильно участвуя в действии. Зачем он? А необходим – как лицо группы, часть имиджа. Вот и Гольдшмит. Футуристы-ниспровергатели давали «пощёчину общественному вкусу», выходили на сцену читать свои причудливые стихи, молодые, дерзкие – Маяковский в жёлтой кофте, Бурлюк с лорнеткой и нарисованной на щеке лошадкой... Ну и Гольдшмит – в лиловой шёлковой рубахе без ворота, с позолоченными волосами. Как и другие произносил пылкие слова о футуризме, иногда что-то читал, потом брал доску – и с треском ломал. О голову.
Этим ломанием досок он больше всего и прославился. А чего? Тоже искусство, не каждому дано. Значит, концентрироваться умел. Гольдшмит вообще отличался дикой физической силой и дивным атлетичным сложением. Называл себя йогом, гипнотизёром, «гипно-радио-футуристом». Почему «радио» – не знаю.
В суровые годы
Наш герой всегда был непоседлив и даже в суровые годы Гражданской войны срывался странствовать по стране. В 1919-м аж до Камчатки добрался – и там издал свою единственную книгу со странным названием «Послание Владимира жизни с пути к истине» (ныне, кстати, переизданную).
Пытался жениться на камчадалке, но священник отказался венчать жениха, на вопрос о вероисповедании ответившего «футурист».
Ни к красным, ни к белым он не рвался, хотя на красных, по воспоминаниям друга, известного поэта-футуриста В. Каменского, однажды невольно сработал. Выступали в Железноводске, Гольдшмит, как обычно, ломал о голову доски. Какой-то поддатый деникинец усомнился – мол, подпилены. Обиженный Гольдшмит предложил проверить. Деникинец взял доску за оба конца, хряснул себя по макушке – и упал. Пришлось убегать – пошёл слух, что футуристы офицера доской избили.
Я памятник себе
Самая знаменитая байка о нём – как поставил себе памятник. В красной Москве 12 апреля 1918 года Гольдшмит подъехал на извозчике к Театральной площади, лопатой разгрёб на клумбе снег, умостил сколоченный из фанеры пьедестал, на него водрузил полуметровую статую: гипсовый обнажённый Гольдшмит смотрит в небо, за пятки его кусает собака. Вообще-то это скульптор Ватагин для Дарвиновского музея лепил кроманьонца, а Гольдшмит позировал – и попросил отлить копию для себя, только голову задрать и собаку приделать. Народ, привыкший, что большевики всё время кого-то увековечивают (ленинский план «монументальной пропаганды»!), останавливался поглазеть. Гольдшмит объяснял, что это памятник ему, «футуристу жизни», что вверх он смотрит, поскольку душой устремлён к солнцу, а собака – символ тех, кто его не понимает. Читал стихи: «Свой памятник – протест условностям мещанства – / Себе гранитный ставлю монумент, / Я славлю вольность смелого скитантства/ Не нужен мне признанья документ». «Тьфу, мерзость!» – сплёвывал кто-то. «Мерзость, гражданин, – парировал Гольдшмит, – это если голым вас выставить. А моё тело – прекрасно!»
Пришедшая милиция, выяснив, что памятник поставлен без дозвола («Искусству не нужны мандаты!» – возмущался Гольдшмит), статую то ли забрала, то ли разбила.
Вообще в тот период он неожиданно круто поднялся – стал хозяином знаменитого в тогдашней Москве «Кафе поэтов». Это история, обидевшая Маяковского и Бурлюка – договаривались владеть кафе на паях, но Гольдшмит у приятелей за спиной всё откупил сам. Но дело раскрутил неплохо, вышибалой, когда надо, был вообще круче некуда.
Тогда же (или раньше?) он профинансировал съёмки фильма «Княжна Лариса» с собой любимым в главной роли. Галиматья полная, но телесная мощь Гольдшмита на экране демонстрировалась постоянно. Так что законно стал звать себя киноартистом.
Сибирская гастроль
Афиша, с которой мы начали, – это уже следующий этап. Дело в том, что наш герой засветился и как один из вождей московского общества «Долой стыд!». Он и пара уговорённых им девиц голыми вышли на Петровку с соответствующим плакатом. Сбежавшейся толпе объясняли, что ничего нет прекрасней нагого человеческого тела. Их забрали в милицию. В итоге Гольдшмит получил «минус шесть» – запрет проживать в шести крупнейших городах Союза. А жить-то надо было – и он отправился, так сказать, в гастрольное турне. Засветился в Белоруссии, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке…
На зуб журналу «Суд идёт!» Гольдшмит попал именно после своих сибирских приключений. В Чите в него влюбилась некая Вера М. А с Гольдшмитом уже колесила целая команда – те самые Гамбургер, Щербаков, некая Соболевская. Вера стала «поэтессой Ирмой». Все вместе они отправились окучивать выступлениями Дальний Восток. И тут – всё в духе «Двенадцати стульев». Предстояло плыть на пароходе, но Гамбургер напился и к отплытию опоздал (нагнал потом). А у него была часть общих денег. Еле наскребли на одну каюту третьего класса для всех. Тесно, некомфортно – и Гольдшмит уговорил Ирму отдаться капитану, чтобы разместил получше (боюсь, если б спутником Бендера был не пожилой Ипполит Матвеевич, а молодая симпатичная дама, то Остап тоже, если что, её бы не подаяние просить отправлял).
Капитан, увы, оказался сволочью: женщиной попользовался, но на всех выделил лишь одну каюту первого класса, правда, разрешил выступать перед пассажирами и дал скидку в буфете. В общем, в Благовещенске оскорблённая Ирма написала на Гольдшмита в милицию – он, дескать, ею торговал. Впрочем, вскоре заявление забрала. Гольдшмиту в итоге дали десять суток за владение контрабандным товаром (шёлковые чулки) и тут же выпустили по амнистии. Но «Суд идёт!» эту историю раскопал. Поскольку дальше наш герой влип уже во Пскове – и серьёзней.
Последняя рубаха
Он здесь выступал с лекциями «Сила, разум и материя», а также практиковал «домашние гипносеансы» по излечению от ревности. Но в «Правде» появилась какая-то грозная статья о нём. Вообще известно, что были публикации о белорусских приключениях Гольдшмита: там он тоже кого-то от чего-то лечил йогой, заодно будто бы совратил жён нескольких ответработников и что-то спёр. «Путешественника вокруг света, известного спортсмена, писателя, лектора и киноартиста» на всякий случай посадили – несмотря на справку из местного ДК, что лекция тов. Гольдшмита «заставила массу в 300 человек с напряжённым вниманием выслушать и вынести заслуживающее впечатление к научной точке зрения». Из Пскова собирались отправить в Ленинград, где намечался суд «по совокупности» преступлений.
Впрочем, какие-то свидетельства о Владимире Гольдшмите относятся к концу 1920‑х. Так что, видно, ничего серьёзного ему не дали. Что ж, особого криминала в его делах и не было! Другое дело, что сама эпоха озорных авантюристов заканчивалась.
Упоминания о последних годах его жизни мне встретились в воспоминаниях старых ташкентцев. В «городе хлебном» Владимир Робертович умер в 1957-м – старый, больной, нищий.
Пытаясь вычертить канву этой жизни, корреспондент «АН» наверняка мог что-то напутать – свидетельства разрознены, даты и подробности в людской памяти за годы смешались. Но характерно: одни Гольдшмита вспоминают с юмором, другие с ехидством – только злых воспоминаний мне не встретилось. Видно, сам человек был не злой. Или скорее из тех, про кого говорят: если вам надо – последнюю рубаху с себя снимет...
…Но, если надо ему, – то с вас.