Странный вопрос. Разумеется, нет. «Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты!» (дальше каждый продолжит в меру испорченности). Следующий вопрос: а почему?
Молодой старик
Между прочим: Дед Мороз в его современном облике – седобородый старик в красной (или синей) шубе с мешком подарков, в сопровождении Снегурочки – по историческим понятиям весьма молод.
До революции ведь главным зимним праздником был не Новый год, а Рождество. На Рождество с петровских времён обязательный атрибут – ёлка. Но не Дед Мороз! Он мог быть, а мог не быть. Во-первых, поздно в праздничном обиходе появился (о чём ниже). Во-вторых, церковь данного персонажа не поощряла – ведь языческий! Подарки же дети получали от младенца Иисуса.
После революции Рождество отменили как религиозный предрассудок. Новый год отмечался, однако, без особой помпы. Лишь в конце 1935 г. крупный тогдашний партийный деятель Павел Постышев предложил возродить для детей новогодние ёлки – просто как праздник, без религиозного содержания. С согласия Сталина дал про это заметку в «Правду» (перепечатка – в «Известиях»). Постышев тогда работал на Украине – и первая советская ёлка прошла в Харькове 31 декабря 1935 года. Начинание тут же подхватили. На новогоднем утреннике, проходившем в январе 1937-го в Доме Советов, Дед Мороз и Снегурочка впервые в СССР появились совершенно официально. (Кстати Снегурочка отношения к Деду Морозу не имеет, она в фольклоре сама по себе.)
При этом дореволюционная биография бодрого старикана с мешком подарков тоже недолга. К нашим маленьким прапрадедам он начал приходить лишь во второй половине XIX века, при Александре II. И звали его поначалу не Дед Мороз – это имя придумалось и закрепилось позже – а… Да по разному звали – то Морозко, то Ёлочный Дед, то Дед Николай (в честь св. Николая Мирликийского, который на Западе был историческим прототипом Санта-Клауса – но дело в том, что в русской традиции Николай Чудотворец никаких подарков не делал, у него другая «специализация»). А вообще это поначалу был русский вариант немецкого Кнехта Рупрехта, который, в свою очередь, – тамошний аналог всё того же Санта-Клауса.
Студенец и Трясунец
Но простите! А как же наш фольклорный Морозко? Он же Студенец, Трясунец и т.д.? Везде, у всех стран и народов есть символ зимы, радующий людей на Новый год – в России с её холодами без такого тем более никак!
Что ж – фольклорный персонаж существовал. Правда, добрым был не всегда. Вон в глубоко народной поэме Н. Некрасова «Мороз, Красный нос» это вообще гад редкостный: после похвальбы и издёвок, прекрасную Дарью – ту самую, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт» – в зимнем лесу в ледяную статую превратил, голодных детей сиротами оставил. Так что с суровым воеводой наш крестьянин предпочитал, скорее, заискивающе договариваться. Обряды были вроде «угощения Мороза», когда блины во двор выносили, и прочие подобные дела. Просто при Александре II рождественско-новогодние ритуалы уже начали напоминать современные – вот и понадобился рождественский подарконосец «своего разлива». Ну а, как говаривал славный композитор Глинка, «музыку пишет народ, мы её лишь аранжируем» – грозный герой народных сказаний под пером писателей и в рисунках художников превратился в симпатичного дедушку здешне-национального типа.
Естественно – бородатого. И здесь ещё один поворот темы. Седая борода имеется у всех «рождественских стариков» всех стран и народов – и у Санты, и у Рупрехта, и у французского Пэра Ноэля… Но там она указывает просто на возраст – не более! Для россиян ХIХ века это был ещё невольный намёк на многое другое. Потому что в русской истории у бороды история своя. Как поэт у нас больше, чем поэт, так и борода – больше, чем борода.
Против «блудозрелищного неистовства»
Из «Грамоты о бороде» патриарха Андриана (конецXVII века):
(…) «Бог преблагий мудростью своею создал человека по образу Своему. Мужа и жену сотворил, положив разнство видно между ними, яко знамение некое: мужу, яко начальнику, браду израсти, жене же яко несовершенной, но подначальной оного благолепия не даде».
(…) «Воины всякого чина, начальствующие и начальствуемые, отриньте еретический обычай брить и подстригать бороды. Бог возбранил то, и святые апостолы воспретили, глаголя: не подобает брады власов растлевати и образ мужа изменяти. Только Иулиан-отступник, Ираклий-еретик, Константин-иконообразец, Ольгерд-идолослужитель, Селим-Амурат-бесерменин заставляли своих подданных брить и остригать бороды, даже до кожи. Сам Спаситель наш Христос был с бородою».
(…) «О, пребеззаконники! Ужели вы считаете красотою брить бороды и оставлять одни усы! Но так сотворены Богом не человек, а коты и псы. Ужели хотите уподобиться скотам безсмысленным!»
(…) «Брадобритие не только есть безобразие и безчестие, но и грех смертный: проклято бо сие блудозрелищное неистовство».
Царь побрился!
На этой мысли словил себя автор, читая в «Огоньке» 110-летней давности (№41‑1904) исследование тогдашних спецов по русскому костюму (Максимовича, Фаресова, Носкова) о традиции бородоношения на Руси. Масса колоритных фактов приводилась…
Например, в 1526 г. московиты были потрясены: царь Василий III – о, ужас! – побрился. 47-летний самодержец как раз женился на 18-летней Елене Глинской. И то ли чтобы подмолодиться перед юной возлюбленной супругой, то ли ещё по каким причинам, – в общем, оголил лицо. Следом начали бриться и бояре (подхалимаж на Руси – страшная сила).
Спешно собравшийся Церковный собор пригрозил новомодникам суровой карой: «Аще кто браду бреет и представится тако, не достоин над ним служити, ни сорокоустия по нем пети, ни просвиры, ни свещи по нем в церковь приносити; (…) от еретиков бо се навыкоша». В кратком переводе на современный – в храм не пустим святотатца! Подействовало: Василий быстро (видимо, недели через три – сколько растёт борода?) снова зарос, на всех известных портретах и он, и сын его Иван Грозный,и вообще дальнейшие допетровские монархи бородаты.
Но ведь и то сказать: царь – первое лицо государства! А коль в державе все прочие мужские лица украшает приятная глазу волосистость, появление первого лица без оной чревато сотрясением основ.
Бородатый анекдот
А всё потому, что в 988 г. Русь приняла православие византийского обряда. Борода отныне стала не просто вопросом моды и личного вкуса. Через полвека (1054 г.) при расколе церквей Константинополь клеймил Рим, в частности, за то, что католики грешат бритвенными непотребствами, нарушая завет Писания «да не бреете брад ваших». Постепенно борода превратилась у нас в национально-отличительный признак. На протяжении веков на Руси мужчина без неё в глазах обывателя был либо чужаком-иноземцем, либо сомнительным стилягой-западником, либо склонным к мужеложству.
Круто сменил традицию, как известно, Пётр – он и сам юношей в Немецкой слободе приохотился бриться, и на троне чеканную формулу произнёс: «Борода – лишняя тягота и помеха делу». Что царь-реформатор лично откромсывал овечьими ножницами излишнюю лицевую растительность боярам (да и некоторым сподвижникам – Шеину, Ромодановскому и пр.) – известно. Как и то, что горожанин в ту эпоху перестал быть бородат, что на бороду ввели налог и дозволили лишь крестьянам, священникам да старообрядцам (последним – за плату с выдачей соответствующего знака-жетона). Но зубоскалить над этим эпизодом нашей истории можно лишь с высоты прошедших веков. Вглядимся пристальнее: для тогдашнего мужчины предстать с «босым лицом» было всё равно что для нынешнего – надеть юбку. По сути, Пётр психологически менял (и ломал?) население страны. В нашей справке мы приводим цитаты из «Грамоты о бороде» патриарха Андриана, написанной на заре петровских реформ. То, что для нас сегодняшних – комичные пассажи, в те времена было системой протестных аргументов по одному из принципиальнейших нововведений. Только ведь и у Петра рука оказалась тяжела: император бороды в стране при всех негодованиях всё же побрил, любые, даже древние, сочинения в их защиту стали запрещённой «диссидентской литературой» («Грамота» была опубликована лишь через полтора столетия), а патриаршество, чтобы под ногами не путалось, после смерти Андриана (1700 г.) вообще упразднил.
Отношение к бороде – частный, но характерный показатель в вечном русском споре о том, что важнее: воля государства или личная жизнь человека. Когда на троне сидели более-менее либеральные монархи – как-то их форма растительности на лицах подданных особо не занимала. Когда же воцарялись государи с манией всё регламентировать (Павел, Николай I) – выходили указы вроде вот такого, николаевского, для морских офицеров: «не допускать никаких странностей в усах и бакенбардах, наблюдая, чтобы первые были не ниже рта, а последние, ежели не сведены с усами, то также не ниже рта, выбривая их на щеках против онаго».
Александр II был государем либеральным. Это при нём – отмена крепостного права, важнейшие реформы. Кстати, сам бороду носил – как и его сын Александр III, и внук Николай II. Не то чтобы эти властители были так уж мягкотелы, тут другое – историческая спираль сделала новый виток, сменились моды. При Александре III и Николае II как раз «сверху» поощрялся «русский стиль». И как раз в это время одним из героев новогодне-рождественских праздников становится Дед Мороз – со всей своей уже рассказанной нами предысторией. Кто придумал его облик? В окончательном варианте, видимо, – безвестные художники, авторы рождественских открыток, вошедших в моду на рубеже ХIХ–ХХ столетия.
Но неизменная снежно-белая борода на улыбающемся лице тогдашнему россиянину как бы напоминала, что старик: а) всё же наш, исконный; б) из глуби веков; в) происхождением – из простых; г) не чиновного звания; д) и, хоть повелевает вьюгами, однако в эти дни обещает быть ласково-весел и добродушно-щедр.
Впрочем, сегодняшний россиянин при виде румяного деда с мешком подарков думает примерно о том же.