Что, уже злорадно заметили ошибки в заголовке? А это никакие не ошибки. Мы бы все так писали, если бы 50 лет назад были приняты «Предложения по усовершенствованию русской орфографии».
Время перемен
Никита Сергеевич Хрущёв гимназий не кончал, в политику пришёл из шахтёров и при всей своей природной смётке грамотностью не блистал. Его сын Сергей ещё раздражённо замечает в мемуарах: ну и что? «Да, отец писал с ошибками, как нобелевский лауреат академик Николай Семёнов или академик Михаил Лаврентьев, которого из-за ошибок в правописании в своё время не приняли в гимназию». Зато при Хрущёве мы полетели в космос, стали мировой сверхдержавой, при нём прошёл ХХ съезд, строилось жильё, распахивалась целина. И вообще – он ярчайший политик-реформатор!
Что ж, опубликованные в «Известиях» в сентябре 1964 г. «Предложения по усовершенствованию русской орфографии» обществом тоже воспринимались в контексте всей тогдашней «эпохи перемен». Что-то из одного ряда с кукурузой и совнархозами.
– И напрасно! – заметил в нашем разговоре главный редактор портала «Грамота. ру» кандидат филологических наук Владимир Пахомов. – Орфографические изменения придумывал не Хрущёв. В 1956-м были приняты «Правила русской орфографии и пунктуации» – ими до сих пор руководствуются все, кто пишет по-русски. Но оставалось много спорных вопросов. Лингвисты продолжили плановую работу по уточнению и дополнению правил. К сентябрю 1964-го занимавшаяся этим Орфографическая комиссия смогла какие-то идеи вынести на суд общественности. Только и всего.
«Хлеб» через «ять»
Дальше собеседник начал объяснять суть проблемы – а корреспондент «АН» припоминать наши публикации на эту тему (например, №1-2008). В истории русского письма были две принципиальные реформы. Первая – при Петре: был введён гражданский шрифт, а из азбуки император лично вычеркнул за ненадобностью буквы «кси» и «пси» (зато тогда появились «э» и «й»). Вторая – советская, 1918 года. Хотя «советской» её стоит называть с оговорками. Ещё в XIX веке говорили, что «ять» или «ъ» на конце слова языку не нужны, это лишь дань традиции. В 1904-м специальная комиссия Академии наук стала готовить соответствующие предложения. Подготовили – но грянула Первая мировая. Не до того. Дальше – Февраль 1917-го. И именно Временное правительство начало внедрять новое правописание. Другое дело, что перемены предполагалось провести постепенно – несколько лет равноправными считать обе орфографии, старую и новую, а там народ привыкнет, и новая постепенно вытеснит старую. Тут к власти пришли большевики. Они против нового правописания не возражали, но действовали по-большевистски: издали декрет ВСНХ от 4.11.1918 и отправили отряды матросов по типографиям выгребать из наборных касс отменённые буквы. При этом «ъ» отменили не совсем, а только на конце слов – однако матросов такие тонкости не волновали. В итоге разделительным знаком надолго стал апостроф («с’езд»).
Для врагов новой власти «советское кривописание» стало одним из её грехов. У И. Ильина есть статья «О наших языковых ранах» – что язык обеднился, потерялись оттенки… Всё так – только вспомним, сколько народу тогда вообще не знало грамоты! А учить, что ни говорите, удобнее по упрощённым правилам.
Владимир Пахомов: «Забавно! В 1918-м говорили: настоящий хлеб – тот, что написан через «ять»: свежая, ароматная буханка. «Хлеб» через «е» – что-то нынешнее, большевистское, противное и липкое». А 1964‑м: «Огурцы» – это и есть огурцы: крепкие, зелёные, хрусткие. А ваши «огурци» вялы и безвкусны, я их есть не буду!»
«За» и «против»
Говорят, про «огурци» так заявил писатель Леонид Леонов. Который, кстати, в Орфографическую комиссию входил – но против перемен резко возражал. Тут вообще интересно: кто тогда был «за», кто «против» – и почему?
Комиссию возглавлял директор Института русского языка АН СССР академик В. Виноградов. Замы – крупные языковеды М. Панов и И. Протченко. Пишут, что Панов был идеологом проекта, хотя и считал, что спешить не надо, Протченко же, наоборот, настаивал: нет нужды тянуть. В комиссию также входили вузовские и школьные преподаватели, писатели К. Чуковский, А. Твардовский, М. Исаковский, Л. Леонов. К. Федин. Исаковский поддерживал Леонова. С другой стороны, К.Чуковский, например, известен яростной защитой чистоты языка – а многое в реформе одобрял. Как, скажем, и Л. Успенский, автор блестящих книг по истории русской речи.
Ещё за то, чтобы упростить правописание, активно выступали учителя. Их доводы: орфография перегружена, ряд правил обусловлен не логикой, а традицией, на усвоение уходит слишком много времени, дети зубрят, а всё равно запоминают плохо… В «Известиях» заслуженная учительница РСФСР И. Лизогубова и кандидат педагогических наук Т. Ладыженская настаивали: «В школе основная масса неуспевающих ребят – те, кто не научились писать грамотно, хотя очень старались». «На изучение правописания корня и приставок в пятом классе отводится 42 урока». «Исключений из правил столько же, сколько самих правил». «До 1956 года мы учили писать «попрежнему не пришёл во-время», сейчас «по-прежнему не пришёл вовремя». «Мы за такие правила, которые потребуют «переучивания», но переучивания по новой, более простой, разумной, чёткой системе».
Но возражали, скажем так, рядовые пользователи языка. Офицер запаса Г. Чикнаверов: «Внедрение в жизнь этого эксперимента обойдётся государству в колоссальные суммы денег, необходимых для переучивания учителей, издания новых учебников и словарей, замены вывесок, печатей, штампов». «Десятки миллионов людей тут же окажутся «неграмотными». «Следует принять во внимание и зрительную память. Все мы механически закрепляем свои знания русской орфографии во время чтения. Что ж будет с теми, кто станет изучать русское правописание согласно «новой орфографии»? Ведь сотни миллионов книг старого издания станут учебниками неграмотности!»
Что тогда предлагалось
«Предложения» публиковались в «Известиях» 24.09.1964. Отклики шли до середины октября 1964-го. Обсуждали тему, естественно, и специализированные издания – «Учительская газета», журнал «Русский язык в школе» и т.д.
Сам текст занимал несколько газетных страниц, речь большей частью шла о вещах не скандальных – например, уточнялось, что в спорных случаях пишется с заглавной буквы. Но были и предложения, вызвавшие ажиотаж. Среди них, в частности…
Оставить один разделительный знак «ь» и писать, скажем, вьюга, обьем. После «ц» всегда, без всяких исключений, писать «и»: циган, огурци. После «ж», «ч», «ш», «щ», «ц» писать под ударением «о», без ударения – «е»: жолтый, желтеть. После «ж», «ш», «ч», «щ» не писать «ь»: настеж, слышиш, ноч, вещ. Отменить двойные согласные в иноязычных словах: тенис, корозия. Изъять исключения и писать: жури, брошура, парашут; заенька, паенька, баеньки; достоен, заец, заечий; деревяный, оловяный, стекляный.
Правила жизни
Владимир Пахомов проблему зрительного восприятия слова тоже отметил особо.
– Конечно, к написанию «рож» или «доч» привыкнуть непросто. Вы «огурци» вспомнили, а был и такой довод: «Что же мы, когда наши хоккеисты гол забьют, будем им кричать: «Молодци!»?» Друг мой, кричать ты будешь, как и раньше, «молодцы»! Речь не о произношении, а о написании – разные вещи! Но в целом, конечно, есть важный психологический момент. При любых изменениях в орфографии самый грамотный человек на время становится безграмотным: он привык писать по правилам, а они изменились. Обидно!
– А зачем было огород городить?
– У любого языка с богатой письменной традицией – русского, английского, французского, немецкого и т.д. – действительно очень непростые правила правописания, многое в них обусловлено традицией. Я не знаю ни одного человека, который бы хоть раз не задумался – как то или иное слово пишется? Но скажи: «Так давайте хоть неоправданные исключения уберём!» – и столько в ответ услышишь… В 1990-х опять поднимался вопрос о поправках в орфографии, давно назревший: после 1956 года появилось много новых слов, написание которых нужно было регламентировать, некоторые моменты устарели по идеологическим причинам. И речь-то шла вовсе не о реформе, а о незначительной (!) доработке правил. Боже, что началось! «Какие западные спецслужбы дают деньги на гранты для проектов, направленных на дебилизацию молодого поколения?» Хотя, если говорить о молодом поколении, проблема-то осталась: правила сложны, а часов на русский язык в школе не так много. Тут надо понимать простую вещь: язык – живой организм, он меняется, вслед за ним – и орфография (правда, очень медленно). Перемены в правописании неизбежны, к этому надо относиться спокойно. Главное, чтобы всё проходило без резких рывков. Не зря ведь «силовые» орфографические реформы удавались только на фоне каких-то глобальных потрясений. Петровские времена, 1918 год – когда кувырком идёт вся привычная жизнь, людям уже, в общем, не до правописания.
Вопрос товарищу Травкину
Вот и 50 лет назад, похоже, политика всё же вмешалась в филологические споры. На октябрьском (1964 г.) Пленуме ЦК КПСС соратники скинули Никиту Сергеевича. Достал уже своим реформаторством! И дискуссия о правописании странным образом сама собой стихла.
А в 1965-м на экраны вышла снимавшаяся на излёте хрущёвского правления комедия Г. Данелии «Тридцать три» – как у скромного труженика Ивана Степановича Травкина (играл Е. Леонов) находят тридцать третий зуб, после чего в его жизни начинаются всякие бурные события. В конце была дивная деталь. Иван Степанович уже народный герой, его на Марс отправляют, он с чемоданчиком бежит к точке старта, тут какой-то профессорского вида дядя кричит из-за ограды: «Товарищ Травкин! Извините, что беспокою в такой момент! Очень важно! Как, по-вашему, надо писать – «заиц» или «заец»?»
Фильм вскоре запретили, а когда через 25 лет сняли с полки, молодые зрители уже не очень понимали, в чём юмор.