Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие: со дня первой постановки пьесы Николая Васильевича Гоголя «Ревизор» 1 мая исполняется 175 лет (1836). Что тут неприятного? Но ведь «Ревизор» помимо всего прочего – пьеса о коррупции и самовластии чиновников. При этом до сих пор не сходит со сцены. Бессмертное произведение на бессмертную тему?
Пересмотреть «Ревизора» сегодняшними глазами корреспондент «АН» попросил людей, у которых свой, профессиональный, подход и к великому писателю, и к реалиям российской глубинки, – литературоведа, автора жэзээловской биографии Гоголя Игоря Петровича Золотусского и члена Общественной палаты, известного эксперта по малым городам Вячеслава Леонидовича Глазычева.
Новый Хлестаков
«Золотой фонд» мировой классики – вещи, вроде отражающие свое время, но перенеси их действие в любую другую эпоху, и выяснится: ничего не устарело. «Ревизора» тоже представим в современном варианте. Столичный хлыщ оказывается в небольшом городке. Его принимают, например, за сотрудника администрации президента. При этом в городе улицы годами не метены, в больнице нет лекарств, судья берет на лапу «борзыми щенками», с местных предпринимателей вымогают подношения, унтер-офицерскую вдову (или кого-то в этом роде) высекли (ментовский беспредел)… Гостю «накрывают поляну». Он поддал и начинает упоенно врать – например, как с Пугачевой на дружеской ноге. Кладет глаз на дочку местного начальника, попутно поглядывает на мамашу – и т.д.
Впрочем, нет. Завязка – возможно, а вот дальше… Типажи чиновников другие, сюжет запросто может пойти иначе.
В. Глазычев: «Ужасная бюрократия Николая І – детский сад по сравнению с нынешней. Во-первых, чиновников тогда было гораздо меньше. Во-вторых, меньше были их аппетиты и возможности для воровства. На уровне того чиновничества, что изображено у Гоголя, даже не воровали, а так – уютно, патриархально подворовывали, «кормились». Представить городничего, обдумывающего, например, рейдерский захват чужой собственности, невозможно!»
Высшая власть
Известна фраза Николая I, произнесенная после просмотра «Ревизора»: «Всем тут досталось, а мне больше всех». При этом постановка не была запрещена, шла вовсю. Почему? Возможно, потому, что актеры играли «Ревизора», как обычный водевиль (чем немало расстроили Гоголя). Или потому, что объектом критики были чиновники мелкого уровня (при Сталине управдома тоже разрешалось высмеивать). А возможно, сатирический заряд «Ревизора» совпадал с мыслями самого государя.
Николай был одним из тех русских царей, которые со мздоимством-лихоимством пытались реально бороться. Неспроста фон пьесы – страх ее героев перед грядущей проверкой. Неслучайно в конце появляется подлинный ревизор. Это черты времени. Николай, «рыцарь монархии», считал, что залог процветания государства – безукоризненная работа государственного аппарата. Чиновников, пардон, дрючили по полной. (В. Глазычев: «Уж поверьте, губернаторов тогда снимали чаще, чем сейчас!») Но именно Николай I однажды с горечью заметил сыну, будущему Александру ІІ: «Во всей стране только два человека не воруют – ты да я».
Скакунов на «Сэндвичевых островах»
Некоторые подробности, взятые нами из книги И. Золотусского. Известно, что идею «Ревизора» Гоголю подарил Пушкин, которого Гоголь просил подсказать какой-нибудь «русской чисто анекдот» (так в письме). При этом байка, как их общего приятеля, некоего Свиньина, в 1815 году в Бессарабии приняли за «большого человека», давно гуляла по Петербургу. Гоголь и сам любил, напустив важный вид, пугнуть станционных смотрителей: в его подорожной значилось «адъюнкт-профессор», мелкие чиновники такого звания не знали и думали, что это главный адъютант императора (а выглядит неброско – значит, едет инкогнито). Пьеса в первоначальном варианте была гораздо комичнее, некоторые откровенно «для смеха» написанные куски Гоголь при редактуре убрал. Хлестаков поначалу назывался Скакуновым: человек с дороги, прискакал – унесся; Хлестаков же еще и отхлестать может. Предварительную цензуру «Ревизор» прошел без единого замечания, сходу дал свое «добро» и начальник штата корпуса жандармов Дубельт. Весьма одобрил «Ревизора» император Николай І. Критиковали же автора те, кто хотел выглядеть «святее Папы Римского». Булгарин, например, писал, что «малоросс» Гоголь России не знает, что изобразил не нашу страну, а какие-то дикие «Сэндвичевы острова», что показанного в пьесе в принципе не может быть: любой городничий первым делом попросил бы у Хлестакова документы. И насчет взяток автор очень-очень сгустил!
Уже к середине его царствования ситуация выходила парадоксальная. С одной стороны – внешнее благолепие. С другой… Маленькая картинка. Писатель Ю. Давыдов в повести «Синие тюльпаны» (а это был автор, скрупулезно работавший с историческим материалом, доверять можно) описывает приключение, случившееся с князем Львовым. Львов – не только создатель музыки гимна «Боже, царя храни», он был адъютантом самого Бенкендорфа, шефа корпуса жандармов, человека, которому борьба с коррупцией была прямо вменена. И вот с этого Львова при решении сугубо житейского вопроса чиновник Казенной палаты Феклистов начал внаглую вымогать взятку. Львов доложил начальству. Завели дело. Но выяснилось, что даже просто сковырнуть Феклистова с должности невозможно – не то что под суд отдать. Все распоряжения тонули, как в вате, начальство демонстративно покрывало злоумышленника, была очевидная круговая порука. Видимо, там сложилась уходящая на ведомственные верхи коррупционная схема. При этом, если убрать всех, кто в нее входил, так и работа Министерства финансов остановилась бы. В конце концов, разъяренный Николай просто волевым решением выслал Феклистова из Петербурга – а публика еще шепталась о деспотии и произволе.
Другая сила
В принципе можно даже сказать: ну и дьявол с ними, с коррупционерами! Будем считать, что это форма смазки бюрократических шестеренок. Из двух зол выбираем меньшее, лучше так, чем эдакая «итальянская забастовка», когда все вроде по инструкции, а дело не движется. Однако количество может перерасти в качество, а хроническая болезнь, если запустить, обострится до роковых форм. Много было причин, по которым Россия при том же Николае проиграла Крымскую войну, но одна из главных – безудержное воровство в интендантском ведомстве, про которое все знали и ничего не делали. А император после этой войны, не выдержав национального унижения, в 1855 году умер.
Впрочем, спустимся на уровень героев «Ревизора». Есть момент, на который стоит обратить внимание.
Городничий – не зря один из главных героев пьесы. Сама-то должность была скорее полицейской (вообще следить за порядком в уездный город посылали, как правило, пожилого, израненного офицера, уже не способного к строю). Однако круг обязанностей был столь широк и неопределенен, что фактически этот человек отвечал за все. Для местных, вспоминают мемуаристы, городничий был «третьим человеком в государстве» после царя и губернатора. А раз так – святое дело «кормиться». При этом в «Ревизоре» лишь мельком упомянут городской голова, формально – глава городского самоуправления. Что ж – верховной властью ставка делалась на государственно-бюрократический аппарат, значит, и «голова» был фигурой безвластной, символической.
Однако через 30 лет после постановки пьесы пришло время реформ Александра ІІ. В том числе – «земской» (местного самоуправления). В гоголевских городках она поменяла административную структуру. Постепенно, шаг за шагом, начала выстраиваться система, при которой повседневная жизнь зависела уже не от всякого рода городничих (саму должность в 1862-м вообще упразднили), а все больше от тех, кого изберет местное население (если точно – его представители, проходившие по имущественному и сословному цензу: дворянство, купечество, промышленники – критерии расширялись постепенно). Земства сами наполняли бюджет (городской, уездный и т.д.), сами им распоряжались. И тут – интересный момент! – в русской литературе описаны многие беды земств: нехватка средств, ограниченность прав… Но упоминаний о земской коррупции практически нет. Этот порок ушел в другие сферы жизни. Воровать у себя – зачем?
– А там, где денег в бюджете хватало и руководители были толковые, жизнь шаг за шагом начала оцивилизовываться, – замечает Вячеслав Глазычев. – Каменные мостовые где-нибудь в Елабуге – заслуга не центральной власти, а местного городского сообщества. Реконструкция водопровода и прокладка городской канализации в Москве финансировались не из казны, а за счет акций, выпущенных городской думой, – и покупали их обычные обыватели.
Вообще Вячеслав Леонидович не склонен проводить особые параллели между событиями ХІХ века и нашим временем – разные эпохи, разные проблемы. Но опыт российского земства отметил. Подчеркнул: децентрализация (управленческая и финансовая) плюс долгая, тернистая школа первичной демократии – другого пути и у сегодняшней российской глубинки нет.
«Бесстыдник»
А Игорь Петрович Золотусский, когда речь зашла о теме коррупции в русской классике, вспомнил не только «Ревизора», но и рассказ Лескова «Бесстыдник». Там после Крымской войны герой-севастополец оказывается в доме ворюги-интенданта. Хозяин со смаком вспоминает, как за войну «поднялся». Герой вспыхивает – а в ответ слышит хладнокровное: будет, мол, вам нервничать. Ведь «если бы вышло, например, повеление всех переставить, чтобы нас в траншеи, а вас к поставкам, то мы бы, воры, сражались и умирали, а вы бы... крали...» И старый воин растерянно замечает рассказчику: «А бесстыдник-то, чего доброго, пожалуй, был и прав».
Но ведь для того чтобы бесстыдники не были правы, и трудится столько лет отечественная литература.