«Михайло Васильевич, в своем ли ты уме?»
«...и придержа академика Ломоносова за стеклянную пуговицу камзола его, сделал тому выговор, вроде как: «Ты, Михайло Васильич, в своем ли уме, чтоб я такие записки государыне подавал!» «Неужто же не прав я?!» - горячился Ломоносов. «А хоша бы и прав, да куда я с ней сунусь, сам рассуди?!»... Так они препирались на глазах у нас, гостей, не сведущих». (Из письма графа Ивана Чернышева, 27 авг. 1768 г.)
Что обычно дарят на дни рождения фаворитам императриц? А такому фавориту, как Иван Иванович Шувалов, пока придумаешь подарок - и вовсе голову сломаешь. Вон, преподнесли было скульптуру мраморную, самого Праксителя: из Италии с величайшей осторожностью доставляли: полдороги на руках несли, чтоб не по-вредить. Так Пракситель этот и недели в доме Шувалова не пробыв, в Академию художеств отправился. То же с картинами, с разными ценнейшими редкостями: полюбуется Шувалов, вздохнет и отдаст в Академию - «для наглядности в обучении и общего любования».
Единственным гостем, всегда являвшимся на дни рождения к фавориту с легким сердцем и без сомнений в правильности своего подарка, был Михаил Васильевич Ломоносов. Он дарил стихи. С ними Шувалов долго не расставался.
И теперь, в 1761 году, празднуя очередной день рождения, фаворит с нескрываемым удовольствием принял из рук академика Ломоносова привычный и желанный дар - рукопись. Скрученная трубочкой, перетянутая золотой тесьмой, хрустящая... Иван Иванович тут же при всех развернул, не только подчеркивая значимость подарка: ему и самому не терпелось поскорей пробежать глазами летящие ломоносовские строки, вдуматься, вчитаться...
Однако на этот раз лицо Шувалова как-то странно вытянулось; он хмурился, пока читал, потом быстро скрутил рукопись, кивнул Ломоносову и, взяв его под руку, отвел за колонну. Там между ними состоялось объяснение, которое и описал позже друг Шувалова граф Иван Чернышев.
«Рассуждение о сохранении народа»
Чернышев видел только начало объяснения. По поводу «подарка» Шувалов с Ломоносовым будут спорить еще долго. Все четыре года, до самой смерти своей, Михайло Васильевич так и не будет уверен, что врученная Шувалову рукопись когда-нибудь увидит свет.
Однако едва ли мог Ломоносов вообразить, что и в бесконечно далеком ХХI веке этот документ будет все так же замалчиваться, забалтываться, искажаться, считаться утраченным, авторство его начнут приписывать другому - и еще бог знает что... Попробуйте найти этот текст в Интернете. Не найдете. Трактат лишь пару раз публиковался в малотиражных академических изданиях. Послание гения современникам и потомкам сегодня забыто напрочь. Посколь-ку выглядит архаичным? Или оттого, что наотмашь бьет по властям, - как два с половиной века назад, так и в наши дни?
Помимо того что в своем трактате Ломоносов, выступая, по сути, как великий политический деятель, говорит кратко и ясно о вещах вопиющих, элементарных, но до которых мало у какой власти доходят руки, - важен и сам прецедент появления такой работы! Ведь что такое Россия в привычном понимании этого слова?! Просторы, просторы... Земля без счета, горизонт без края. А что такое русский народ? Опять же - нечто бессчетное: сколько ни бей, все не убывает. Ломоносов же предвидел: настанет время, когда и этот бесконечный народ подойдет к своему пределу. Предвидел и боялся, хотел предостеречь.
Убыль и прибыль
За 245 лет «Рассуждение» не устарело. Вот Ломоносов пишет о «злоупотреблениях и беззаконности власти», о проклятой «рекрутчине», о «безнадзорных поборах», ведущих к «мору в русском народе»... И, заметьте, именно это ставит во главу угла, размышляя о приумножении народонаселения, а не повышение рождаемости. Сначала уменьшите давление на людей!
Что же касается «плодородия родящих», то тут Михаил Васильевич обнаруживает прагматичность, которая немало напугала Шувалова, понимавшего, в какие ханжеские времена они живут. Например, Ломоносов требовал «устранить браки между лицами несоответствующих лет», отменить «насильное» супружество (брак по принуждению), отменить закон, запрещающий жениться более трех раз (был и такой), запретить мирянам принятие монашества до 45-50 лет...
Целый ряд мер предлагался для «сохранения рожденных»: с одной стороны - «бороться с болезнями новорожденных», организовывать «надлежащую медицинскую помощь», учредить «богадельные дома» для невозбранного приема зазорных (внебрачных) детей... С другой - «бороться с невоздержанностью русского народа» (это по поводу пьянства). Ломоносов и церковь не побоялся задеть. Он предлагал не только отменить «вредный обычай крестить младенцев в холодной воде», но и доказывал недопустимость соблюдать Великий пост, который «приходится у нас на самое нездоровое время года» - тут, как он пишет, «не принята в соображение жестокая природа Севера».
Представляю себе, с каким выражением лица читал это Шувалов. Мало он из-за этого «неудобоносимого профессора», этого «насмешника превеликого» цапался с Великим Синодом, так еще и такое!
По инстанциям
Однако - исторический факт! - Шувалов все-таки показал «Рассуждение» сначала канцлеру Михаилу Воронцову, а потом и императрице Елизавете. Воронцову он читал трактат сам. Канцлер сказал:
- Мой тебе совет, Иван Иванович, хотя все писанное, по разумению моему, правда, - спрячь-ка ты его от греха подалее.
Шувалов позже вспоминал, что после визита к канцлеру подумал, не показать ли ломоносовское писание еще и своему родственнику Петру Шувалову, человеку деятельному, прагматику и реалисту, фактическому министру внутренних дел при дворе Елизаветы Петровны. «Хотя бы некоторые меры на пользу отечеству из оного трактата взять, - рассуждал Иван Иванович, ведь и Петр Иванович не раз об «убыли населения» весьма сокрушался».
Но Петр Шувалов под «убылью» понимал бегство российских людей из страны, усилившееся в конце царствования Елизаветы. Чтобы этот поток остановить, распорядился выставить на границах форпосты. По поводу них Ломоносов не раз прохаживался - вот, мол, его сиятельство, «государственный муж превеликих достоинств, граф Шувалов от наводнения зонтик наставил».
«Силой народа не удержишь, - говорил Ломоносов, - причину убыли за границу населения российского искать надобно в непосильной для него тяготе».
В общем, никому больше не стал показывать трактат Иван Иванович, а, улучив момент, подсунул его Елизавете Петровне. Точнее, «Рассуждение» было «представлено» - о чем в государственных документах сохранилась запись.
Правда, «представлено» не означает «прочтено».
Рассеянным взором
Сцена могла выглядеть, например, так.
...Елизавета Петровна, в светлом утреннем платье, непричесанная, но тщательно набеленная и нарумяненная, приняла Шувалова в туалетной комнате, сидя у зеркала. Шувалов вошел, поклонившись, как обычно, поцеловал в шею, сказал комплимент. Но Елизавета чуть нахмурилась. Она заметила в его руке какие-то бумаги: теперь он все чаще стал приходить по утрам с разными скучными государственными делами. Прежде, бывало, пока ее причесывали, всякие новости пересказывал, смешил. А теперь все больше серьезное торопится доложить. Но, любуясь на себя в зеркало, Елизавета Петровна все же кротко спросила, что у него на сей раз. Шувалов отвечал - трактат академика Ломоносова о сохранении российского народа, весьма дельный. «Ломоносов - прожектер известный, - усмехнулась Елизавета, - ежели трактат дельный, так в дело и отдай - Петру Ивановичу; он лучше нас с тобой разберет. А ежели и сам сомнения имеешь, так запрячь его подалее!»
Похоже, что так Шувалов и поступил. Во всяком случае, ломоносовское «Рассуждение» до 1777 года среди государственных документов не значится. И только вернувшись из многолетнего путешествия по Европе, Шувалов передал его новой императрице Екатерине II. Ломоносова уже не было в живых.
Прочла ли она трактат? Неизвестно.
Екатерину на престоле сменил Павел. Он трактат читал. Но интересна оценка: государь пожелал оставить своему наследнику два, как сейчас сказали бы, скандальных документа - «Рассуждение» Ломоносова (в качестве примера опаснейшей инициативы) и «Пытошное дело Артемия Волынского» - в качестве назидания о «пустом заговоре», составленном из пьяной болтовни недовольных вельмож.
Так что эти два документа наши последующие государи читали, так сказать, по сложившейся традиции. И по той же «традиции» каждый засовывал их подальше - лишь как пример «архивной древности», с которой надлежит ознакомиться преемнику при восхождении на престол.
А кто из позднейших властителей России ломоносовское «Рассуждение» читал и какие выводы сделал - тайна сия велика есть.
Аргумент историка
Михайло Ломоносов (1711-1765)
«Несомненно, Ломоносов был универсальным гением, таким как титаны Возрождения. (...) Особые надежды Ломоносов возлагал на свою дружбу с Иваном Шуваловым, всесильным фаворитом императрицы Елизаветы. Трудно даже представить, насколько это были разные люди. Один - молодой, интеллигентный, мягкий, уклончивый и одновременно беззаботный, избалованный; другой - повидавший жизнь, тяжелый, необузданный, подозрительный, честолюбивый. И тем не менее они были близки. Их объединяло то, что можно назвать просвещенным патриотизмом: вера в знания, талант, науку, просвещение и уверенность в том, что «и русским людям даны умы такие же, какими хвалятся другие народы».
Е. Анисимов. «Дворцовые тайны. Россия, век XVIII»
«...А еще большая беда проистекает от совершенного отсутствия по деревням нашим врачей, отчего смертность особливо увеличивается, от частых и великих пожаров, (...) от моровой язвы, потопления и замерзания, (...) от драк в народе, разбоев, пьянства, от притеснений раскольников и рекрутчины, от которой русские люди за границу бегут».
М.В. Ломоносов.
Из «Рассуждения о размножении
и сохранении российского народа»
Аргумент историка
Иван Шувалов (1727 - 1797)
«Попав в любовники годившейся ему в матери государыни, Шувалов вряд ли смущался этим обстоятельством. Фаворитизм был общепринятым придворным институтом. Но все же Шувалов оказался необычным фаворитом. Он был интеллектуалом, тонким ценителем искусства. Его покровительству многим обязан Ломоносов, а значит, вся русская наука и литература. При жизни ему сопутствовала слава добрейшего, честнейшего, умнейшего человека».
Е. Анисимов. «Дворцовые тайны. Россия, век XVIII»