В названии материала нет ошибки. Накануне 8 марта «АН» решили вспомнить полузабытую ныне Александру Ефименко (1848–1918), первую российскую женщину-профессора. Звание ей присвоили в просвещенном 1910-м – но даже тогда этот факт казался публике удивительным, неестественным… ну, прямо, как словосочетание, вынесенное в заголовок.
На родине Ломоносова
Смерть Александры Яковлевны Ефименко была внезапной и страшной. Но про это ниже, а начнем все же с момента счастливого.
9 февраля 1870 г. в Холмогорах венчались местная учительница Шурочка Ставровская и ссыльный Петр Ефименко. Жених был на 13 лет старше невесты, небогатый, не очень здоровый. Зато умный, образованный, щепетильно порядочный. Увы, именно такие идеалисты тогда нередко уходили в революционеры. Петр за студенческие кружки посидел в Алексеевском равелине, был сослан в Пермь, примкнул там к тайному обществу (потому и перевели в Холмогоры). Но Шурочка его любила, а остальное – так ли важно? Возможно, Петя напоминал ей отца. Тот тоже считался «не от мира сего»: чиновник на хлебных должностях, он принципиально не брал взяток.
Ефименко в Холмогорах занялся историей и этнографией русского Севера. Исследования принесли ему престижные награды – например, золотую медаль географического общества. Но автор оставался ссыльным, так что после замужества Шурочку со службы уволили. Она стала помогать мужу в исследованиях – по необходимости (статьи в столичных журналах давали хоть какой-то гонорар) да и для души (всегда интересовалась тем же, так и познакомились). Потом сама взялась за перо...
Лет через десять про нее уже не говорили «жена Ефименко». Скорее Петр Саввич вспоминался как муж Александры Яковлевны – автора множества серьезнейших научных публикаций.
К ее трудам обращались ведущие российские и европейские ученые. При этом все с любопытством отмечали: автор – женщина. Самой Александре Яковлевне иногда приходилось почти что оправдываться: «Наблюдая научную работу женщин, я видела, что это не «дамское рукоделье» — ядовитое выражение одного глубокоуважаемого коллеги. (…) Утверждение об отсутствии творчества у женщин противоречит тому, что мы вообще знаем о свойствах и особенностях женского интеллекта». Ссылалась на пример Марии Кюри.
Учить и не учить
Приведенную выше цитату мне показала кандидат исторических наук Ольга Чуракова. Александра Ефименко (в частности) и история женского высшего образования (если шире) – тема ее научных интересов.
В нынешнюю феминистически-гендерную эпоху даже странно – а из-за чего, собственно, кипели споры? Кому и что приходилось доказывать? В конце концов, не росли же дамы совсем темными – были всякие Смольные институты и прочее!
– Были, – соглашается Ольга Владимировна. – Но разговор шел не о них.
И поясняет: тогда (не только в России, во всем мире) боролись две концепции женского образования: традиционная и, скажем так, демократическо-гуманистическая. Традиционалисты считали: «Женщина сотворена единственно для того, чтобы нравиться мужчине» (фраза из статьи того времени). Значит, учить ее нужно тому, что подчеркнет женскую сущность: языки, танцы, умение вести дом… А серьезные умственные занятия вообще не соответствуют женской природе. Популярностью пользовалась, например, брошюра английского профессора-акушера Д. Торбурна. Он доказывал: женский организм в «критические дни» и так переживает стресс, а злые люди хотят заставить несчастных девушек при этом еще и зубрить всякие премудрости.
«Демократы» же исходили из простой вещи. Есть талант. Надо дать ему возможность развиться. и не важно, в юбке человек или в штанах.
Российская специфика состояла в том, что на фоне грандиозных реформ Александра II в споре о женском образовании у нас торжествовали как раз традиционалисты. Потому столь напряженной и оказалась борьба за женское образование. Ее этапы – как годовщины побед и поражений: 1858 год – открытие всесословных женских гимназий; 1859‑й – право дамам посещать лекции в университетах; 1863‑й – запрет слушать лекции; 1872‑й – создание женских курсов (сначала в Москве и в Казани, потом в Петербурге знаменитых Бестужевских в 1878‑м; выпускницы получали не диплом, а удостоверение о прослушанных лекциях); 1886-й – закрытие этих курсов; 1889‑й – открытие вновь… Лишь в 1911‑м курсистки получили право на полноценный диплом. При этом еще очень долго негласная дискриминация сохранялась даже во вполне либеральных кругах. Скажем, получить юридическое образование женщина могла, а стать адвокатом – никак. Чего уж говорить о консерваторах: Пуришкевич заявлял, что девиц из университетов вообще надо гнать гнилыми яблоками!
На этом фоне пример Ефименко поразителен. Она ведь жила далеко от столиц. Да, закончила когда-то в Архангельске женскую гимназию, но, занявшись научной работой, поняла: знаний не хватает. Ее «университетом» стал муж, читавший жене лекции. Плюс – самообразование. При том, что оставался еще и быт – у них было четверо детей!
Право на брюки
Борьба за женское образование – часть общего женского движения в дореволюционной России. У истоков его стояла Мария Трубникова (1835–1897) – человек незаурядный.
Она – дочь декабриста Василия Ивашова и юной француженки Камиллы ле Дантю, поехавшей за любимым на каторгу. При рождении Маши Камилла умерла. Потрясенный Ивашов скончался через год.
Маша боготворила родителей и их товарищей, это сформировало ее взгляды. В 19 лет она вышла замуж за будущего видного либерального журналиста К. Трубникова. Вокруг их дома сложился кружок демократической интеллигенции. Его участницы стали поднимать вопрос о новой роли женщины в обществе. Чтобы привлечь внимание к проблеме, шли на экстравагантные шаги: коротко стриглись (это практичнее, чем вычурные прически), надевали брюки (и, появляясь на улице, собирали толпы).
Но памятны Мария Васильевна и ее подруги прежде всего конкретными добрыми делами. Например – созданием «Общества дешевых квартир», которое помогало найти жилье брошенным мужьями женщинам с детьми. В женской «Издательской артели» небогатые дамы подрабатывали переводами и изданием книг. Можно вспомнить мастерские, где оставшаяся без средств женщина могла получить специальность, или «Общество взаимопомощи невест» – трубниковских проектов не счесть. Для Бестужевских курсов именно она организовала серию концертов лучших российских артистов, сбор от которых пошел на съем помещений.
Ее общественная деятельность была логически связана с событиями личной жизни. Муж проиграл на бирже все деньги семьи, и Мария Васильевна, по сути, сама поднимала троих дочерей. Брюки, стрижки – это, в конце концов, внешнее. Трубникова твердила другое: поймите, женщина – не приложение к супругу, она имеет право на собственную духовную и материальную независимость. Умом и сердечностью Мария Васильевна привлекала самых разных людей: к ней, например, с симпатией относился Александр II, при этом близкой подругой была Софья Перовская (и Трубникова переживала, что не смогла отвлечь «Сонечку» от террористических идей). Цареубийство потрясло Марию Васильевну, именно себя она винила в трагедии. А тут еще за участие в революционном движении были арестованы одна дочь, муж другой (и та, как некогда бабушка, поехала за ним в ссылку)… Началась душевная болезнь, которая и свела Трубникову в могилу.
Honoris causa
В 1910 г. к 40-летию научной деятельности Александры Ефименко Харьковский университет решил присудить ей honoris causa (по совокупности заслуг) – звание доктора истории. И выяснилось: ученые звания женщинам в Российской империи не предусмотрены. Понадобилось особое постановление Государственного совета. После него Бестужевские курсы присудили Ефименко еще и звание профессора.
Но почему Харьков?
Тут – следующий поворот жизненного сюжета. Петр Саввич давно хворал (умер в 1908-м), и по окончании срока ссылки Ефименки при первой же возможности переехали к нему на теплую родину. Там Александра Яковлевна занялась уже украинской историей – и очень успешно. Достаточно сказать, что ее учебник по истории Украины украинские же историки (а это была очень сильная научная школа!) признали лучшим. На обвинение в украинофильстве отвечала в одной из работ: «Автор, как по своему великорусскому происхождению, так и по симпатиям, обнаруженным в изучении севернорусского фольклора, должен стоять вне подозрений в южнорусском национальном субъективизме».
Она вообще была «вне подозрений» – в любом национализме, в корысти. Редкая, почти утраченная ныне порода старых русских интеллигентов. Все вспоминают, как небогато Ефименки жили. Но гонорар за очередную книгу Александра Яковлевна запросто могла передать на столовую для бедствующих студентов. Помогать тем, кому хуже, – это же так естественно!
Что ее и сгубило.
Хутор Любочки
Это случилось в Гражданскую войну – эпоху всеобщего озверения.
…В принципе Александра Яковлевна могла прятать, например, евреев и пасть от руки какого-нибудь «батьки». Могла укрыть белого офицера – и погибнуть в ЧК. Или какого-нибудь раненого комиссара – тут не пощадила бы деникинская контрразведка. Такой человек. Но вышло – как вышло.
Ефименко с дочерью Татьяной (тонкой поэтессой Серебряного века, приятельницей Есенина) из голодного Харькова решили перебраться в деревню – у огорода сытнее. Знакомая сдала хуторок Любочки близ Волчанска. А дальше вспоминайте булгаковскую «Белую гвардию»: гетман Скоропадский, Петлюра, их грызня, русские офицеры, волею судьбы прибившиеся к гетману и вынужденные потом от петлюровцев скрываться. Здесь примерно то же. Только вместо офицеров – две девушки, дочери служившего у гетмана чиновника. Александра Яковлевна их на хуторе спрятала. Петлюровцы прознали.
И 70-летняя старуха, первая российская женщина-профессор, русская северянка, считавшаяся украинофилкой, а на самом деле просто помогавшая двум народам лучше узнать друг друга, была убита вместе с дочерью лихими борцами за незалежность.