80 лет назад (1931 г.) в СССР прошел процесс над «спецами-вредителями» из «Трудовой крестьянской партии» (ТКП). О зловещих планах подсудимых свидетельствовали не только добытые ОГПУ их признания, но и фантастическая повесть «вождя ТКП» А. Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии».
Что ж, в СССР литература и политика всегда были «сообщающимися сосудами».
Как бы манифест
Эта «книга была как бы кулацким манифестом, кулацкой политической платформой, прикрываемой мелкобуржуазной фразой о «трудовом крестьянстве». Так о повести А. Чаянова писалось даже не в суровые 1920–30-е годы, а уже на излете советской власти, в 1986-м (Д. Голинков, «Крушение антисоветского подполья в СССР»). Хотя в следующем, 1987, году Александр Васильевич Чаянов был полностью реабилитирован.
«Путешествие» вышло в 1920‑м. Профессор Чаянов тогда был авторитетным, лично известным Ленину «спецом». Возглавлял Институт сельхозэкономии, вскоре вошел в коллегию Наркомзема РСФСР. Предисловие к книге написал критик В. Воровский – тот, который чуть позже станет красным новомучеником (будучи дипломатом, погиб от пули белого террориста). То есть поначалу у большевиков к автору претензий не имелось.
А какие, собственно, претензии? Чаянов с советской властью не спорил. Просто считал промежуточным этапом – на пути к его, чаяновскому, крестьянскому идеалу.
Сны товарища Кремнева
Чтобы было ясно, о чем речь.
Герой повести, Алексей Кремнев (сам автор взял псевдоним Иван Кремнев), заснув в 1920‑м, просыпается в 1984 году. За это время на планете произошла масса событий. Социализм восторжествовал во всем мире. Но «центробежные социальные силы скоро разорвали царившее согласие». «Началась новая война». «После шести месяцев кровопролития мир был восстановлен ценою разделения на пять замкнутых народнохозяйственных систем – немецкой, англо-французской, америко-австралийской, японо-китайской и русской». Рассказ, как пошли дела в Англо-Франции и Японо-Китае, опустим, а вот в России…
«Огромный социальный массив» крестьянства туго поддавался коммунизации, и через пять-шесть лет после гражданской войны крестьянские группы стали получать внушительное влияние как в местных Советах, так и во ВЦИК». «Режим путем медленной эволюции становился все более крестьянским». После восстаний 1934 и 1937 гг. в стране начал складываться селянский рай. Экономика, система госуправления, налогообложение – все к 1984 году было сориентировано на крестьянина. За государством остались только «лесная, нефтяная и каменноугольная монополии» (прочая промышленность перешла на кооперативные начала) и распределение топлива – рычаг, а заодно, надо понимать, и дубинка. Города отмерли или превратились не столько в зоны проживания, сколько в центры коммуникации – место для решения вопросов, для культурных развлечений. Прочее российское пространство – сеть высокопросвещенных, технически совершенных сельскохозяйственных поселений. Поддерживать уровень наук помогает ранний отбор талантливой молодежи.
В центре Москвы – памятник: Ленин, Керенский и Милюков стоят спинами друг к другу, но держась за руки (враги при жизни, они каждый по-своему работали во благо России – вот потомки их вместе и увековечили). Главное спортивное событие – чемпионат страны по игре в бабки. Главное культурное – концерт кремлевских звонов в честь окончания жатвы. Особое изобретение – «метеофор» – по всей стране обеспечивает ровный благодатный климат (а когда начинается война с Германией, искусственный ураган сметает вражьи полчища). И так далее…
Читая сегодня
Если честно, сегодня повесть кажется странноватой. Он всерьез это писал? Или подкалывал большевиков, пародируя всяких излюбленных ими Кампанелл да Томасов Моров, – вот, мол, как я, писатель Чаянов, крестьяновед и крестьянолюб, могу сработать в том же жанре? Но, если всерьез, – что ж, мило, забавно, наивно. В духе времени. Тогда ведь возвышенная заумь была частью быта. Монумент у Чаянова странный? А памятник Тиберию Гракху, который всерьез хотели ставить в Москве (как древнеримскому борцу за свободу), не странность? А «революционные» имена детей не странность? И вообще – про Чаянова-ученого сегодня пишут как про гения, а гениям порой присущ политический инфантилизм. Эйнштейн вон на мировое правительство надеялся, Циолковский требовал, чтобы только гении оплодотворяли женщин. Чаянов же в своей «крестьянской утопии» несогласных лишь помещает в тюрьмы типа гостиниц, где с ними дискутируют.
Без лишнего шума
Тюрьмы, которые самому Александру Васильевичу пришлось изведать после ареста в 1929-м, гостиницы напоминали мало. И дискуссии с ним велись специфические. Знаменитый чекист Агранов раз хмыкнул: говорите, вас оклеветали? Что ж, назовите человека, который, по-вашему, клеветать не способен. Чаянов назвал имя N – ближайшего друга. Агранов рассмеялся и достал из ящика стола показания N: Чаянов – вредитель. Это было уже четырнадцатое показание против него.
Через пару лет жена Чаянова этого N случайно встретила. Взрослый мужчина плакал, рассказывая, как из него вырывались показания. Довели до того, что и в лагерь отправлять не стали, сразу в психушку увезли (позже оттуда, как свихнувшегося, тихо отдали родне).
Дело ТКП задумывалось в увязке с «Шахтинским делом», с «Промпартией»… Сталин сам давал указания Менжинскому, какие признания нужны от Чаянова, его подельников. Но потом от идеи открытого процесса отказался: «мы не готовы». Почему – вопрос. Может, не с руки оказалось? В 1929-м, когда дело начинали, предполагалось: покажем народу, что ученые – идеологи кулачества – противодействовали внедрению колхозного строя. Но с колхозами дело не шло не только из-за «вредителей», Сталин в марте 1930-го своих же аппаратчиков обвинил в статье «Головокружение от успехов». А вдруг взрывной Чаянов при иностранных журналистах понесет, что все беды вообще от «великого перелома» хребта трудовому мужику? Спорить с ним прокурору, что ли? Проще дать втихую срок – и с глаз долой.
Со временем «вредительские» процессы 1920–1930-х отодвинулись в памяти: другие проблемы, новые враги. Естественно, чаяновская «Крестьянская утопия» больше не издавалась. Ее вспоминали изредка, при случае, чтобы напомнить: вот какое у человека было вредное направление мыслей! Нет, не зря мы этих гадов тогда к ногтю брали. Лишь в перестройку было признано: дело насквозь дутое. Всех обвиненных реабилитировали. Никакой «Трудовой крестьянской партии» не было, даже само название чекисты слямзили из чаяновской повести…
Что тоже не совсем так.
Отец крестьяноведения
Александр Васильевич Чаянов (1888–1937) – замечательный российский ученый: экономист-аграрник, социальный антрополог, создатель особой научной дисциплины – «крестьяноведение». До революции – видный деятель крестьянской кооперации. После Октября согласился сотрудничать с большевиками, считая, что это необходимо для реформирования отечественного сельского хозяйства. «Становым хребтом» России видел трудовую крестьянскую семью, которой государство должно всемерно помогать (по сути, стоял за развитие своеобразного российского фермерства). Был также известным писателем и историком-москвоведом.
В конце 1920-х партийный курс на коллективизацию поставил крест на идеях Чаянова. Он подвергся критике Сталина. В 1930-м арестован как один из лидеров придуманной ОГПУ «вредительской» «Трудовой крестьянской партии» (вместе с крупнейшими экономистами Н. Кондратьевым, Л. Юровским и др.). Приговор (1932) – пять лет лагеря – был заменен ссылкой в Казахстан, там в 1937-м Чаянова расстреляли.
ТКП подлинная и выдуманная
Во-первых, «Трудовая крестьянская партия» в «Путешествии» не упоминается. Во-вторых, антисоветская организация с таким названием все же существовала – только осужденные в Москве к ней отношения не имели. Тут история такая…
В 1921 году Сергей Семенович Маслов, некогда эсер и, кстати, так же, как и Чаянов, деятель дореволюционной крестьянской кооперации в Праге с такими же, как сам, бывшими эсерами создал организацию «Крестьянская Россия» (с 1927-го – «Трудовая крестьянская партия»). Идея – мы ни с белыми, ни с красными, мы за мужика.
Спецслужбы очень любят рассказывать об успехах и не очень – о неудачах. Может, потому долго молчали и о пражской ТКП? Ее эмиссары в 1920–30-е годы нелегально ходили на территорию СССР (впрочем, случаи единичны). Распространяли листовки, собирали информацию (не военную, но о положении в стране), и все под носом ОГПУ-НКВД. Народ подобрался смелый, идейный, с еще эсеровскими связями и опытом конспирации, помогали «тэкапистам» самые неожиданные люди – и ни внедриться в организацию, ни разложить ее чекисты не смогли. Лишь в 1945‑м СМЕРШ арестовал в Чехословакии вышедшего из гитлеровского концлагеря Маслова (сотрудничать с немцами ТКП отказалась). Дальнейшие его следы теряются. О деятельности партии уже в наше время рассказал по радио «Свобода» последний курьер ТКП почти столетний Г. Малахов, а архивы подтвердили: многое сходится.
Это уже совсем другой рассказ – не о безвинных жертвах, а о железных людях, которые большевикам действительно противостояли до конца. Пытаясь обезвредить ТКП, чекисты арестовали по стране тысячи людей. Единицы действительно контактировали с «пражскими курьерами», но в основном брали тех, кто просто теоретически мог быть с ними связан, разделять взгляды.
Доказательств связи Чаянова с подлинной ТКП нет. Но могла быть другая логика. Вы послушайте, что он говорит! Почитайте, что пишет!
Опасное дело – литературные фантазии в стране, где все ищут врагов.