Осенью 1905 года – 105 лет назад – российская общественность решила вновь выдвинуть Льва Толстого на Нобелевскую премию. И вновь безуспешно.
Льва Николаевича выдвигали на премию 1902 года, но Толстой отказался. Почему – см. справку «АН». При этом резко против его кандидатуры выступил и секретарь Шведской академии наук критик Карл Вирсен. Он заявил, что Толстой-писатель гениален, но лауреат премии должен обладать «здоровым идеализмом», а идеализм Толстого – «нездоровый».
Через три года – вторая попытка.
В 1902-м Толстого выдвигала не Россия, а «международная общественность». В 1905-м россияне решили исправить ошибку. Поводом для выдвижения стал выход публицистической статьи Толстого «Великий грех», инициатором – Петербургская академия наук. Увы, «Великий грех» явно не относится к лучшим толстовским произведениям, а 1905 год был не самым подходящим временем для литературных споров. Заявка пришла в Стокгольм с опозданием. Впрочем, личным письмом к финскому писателю Арвиду Ярнефельту Толстой попросил заранее предупредить шведов о своем заведомом отказе от премии.
Тут вот что интересно. Нобелевская награда стала бы для Толстого знаком международного признания. Но с другой стороны – зачем она Толстому? Он – Толстой, это имя во всем мире уже говорило за себя. Дома и так носил неофициальный, но всеми признаваемый титул «великого писателя земли русской».
И в то же время – живет на свете замечательный художник. Общество и государство хотят выразить ему свою признательность. Вопрос – как?
И тут полезно вспомнить некоторые исторические подробности.
Телега Ломоносова
Когда Михайло Васильевич Ломоносов написал оду в честь очередной годовщины восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны, государыня пожаловала ему баснословный гонорар – две тысячи рублей. Сумма была выплачена медной монетой. Потребовалось несколько телег, чтобы доставить деньги в дом поэта. При этом тогдашней власти – что Елизавете, что, немного позже, Екатерине ІІ, в голову не пришло наградить автора орденом.
Гаврила Романович Державин дослужился до высокого чина действительного тайного советника, был сенатором, министром, кавалером самых значительных орденов. Все заслужил на государственном поприще. Но лишь однажды в декабре 1782 г. за оду «Фелица» Екатерина II пожаловала поэту золотую табакерку и 500 червонцев.
Что ж, до первой четверти XIX столетия отмечать от лица государства заслуги поэта, живописца, ученого в России принято не было. Николай Михайлович Карамзин в качестве государственного историографа дослужился до генеральского чина действительного статского советника и по воле императора Александра I был награжден орденами св. Владимира 3-й степени и св. Анны 1-й степени. Это воспринималось современниками как проявление исключительной монаршей милости к историографу, а кое-кем – как потакание любимцу. Одного богатого, нигде не служившего русского барина буквально взорвало известие о пожалованной Карамзину Анненской ленте. «Вот, – кричал он в исступлении, – прямо сбывается русская пословица: не родись ни умен, ни пригож, а родись счастлив!»
Мы вспоминаем фигуры первого калибра, что ж говорить про фигуры менее «раскрученные». Скажем, блистательный портретист Василий Лукич Боровиковский (1757–1825) в официальных документах именовался лишь «поручиком».
Колокольня Антона Павловича
«Станислав 3-й степени», которым был награжден А.Чехов (и не награжден А. Дюма) – самый низший из дореволюционных российских орденов. Им поощрялись молодые чиновники небольшого ранга. Именно награждение этим орденом стало сюжетом знаменитой картины П. Федотова «Свежий кавалер».
Чехова представил к награде предводитель дворянства Серпуховского уезда Рюмин за активную помощь земству. Живя в деревне Мелихово, великий писатель лечил крестьян, участвовал в переписи населения, входил в земский санитарный совет, способствовал открытию в уезде почтового отделения с телеграфом, строительству пожарного сарая, церковной колокольни и т.д.
Имя им – легион
Революции не зря называют «локомотивами истории». Сметая прошлое, безжалостно давя все на своем пути, они тем не менее выволакивают общество к новому этапу социальных отношений. А когда более или менее упорядочивается стихия, психологическое отношение ко многим, прежде незыблемым, взглядам уже иное. Надо ли удивляться, что, наверное, первым в мире, кто изменил государственную оценку труда художника, был Наполеон? В мае 1802 г. он учредил орден Почетного легиона. Одним из первых получил орден знаменитый актер Тальма. Это вызвало недоумение у генералов. Реакция императора была молниеносной: «Утверждение, что право на почет имеют только военные, выглядит странным».
В России наполеоновский подход был признан справедливым через три с лишним десятка лет. Хотя и с оговорками. Тех, «кто напишет и издаст по какой-либо отрасли наук, художеств, или литературы сочинение, признанное классическим… кто сделает важное открытие в области наук или искусств, польза которого доказана будет практически… кто, обладая отличным талантом в одном из трех знатнейших художеств: в живописи, ваянии или зодчестве, приобретет громкую известность своими произведениями…» Николай I признал достойными ордена св. Анны 3-й степени. Это был весьма скромный орден – предпоследний по значимости среди дававшихся за гражданские заслуги. Когда им наградили, например, Карла Брюллова за «Последний день Помпеи», живописец счел награду столь незначительной, что никогда не носил – чем вызывал раздражение властей.
Тем не менее это был все-таки орден. То есть – государственный знак отличия для неслуживого человека. В связи с чем тоже случались забавные сюжеты. Скажем, в 1839 г. министр народного просвещения граф Сергей Уваров решил просить у государя соизволения наградить орденом Станислава 3-й степени знаменитого французского романиста Александра Дюма-отца (его произведения были невероятно популярны в России). Станислав 3-й степени по рангу стоял еще ниже Анны 3-й степени. Но Николай I наложил резолюцию: «Довольно будет перстня с вензелем». Золотой перстень с бриллиантами, из которых выкладывался вензель, обошелся казне гораздо дороже, чем эмалированный крестик. Однако это была не официальная награда, а личный подарок императора.
А деньги отдать духоборам!
Первый отказ от Нобелевской премии Толстой мотивировал так: «Это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло».
Великий писатель выглядит эдаким чудаком: ему предлагают круглую сумму, а он не знает, что с ней делать. Все, однако, сложнее.
Первую Нобелевскую премию по литературе (1901) получил французский поэт Р. Сюлли-Прюдом. Мир был удивлен: вручать такую награду второстепенному литератору, когда жив всеми признанный гений! Началась международная кампания за выдвижение на «Нобеля» Льва Толстого. Но сам статус премии был еще не урегулирован. Высказывалось мнение: это не средство материального поощрения автора. Лауреат должен стать как бы посредником: шведская академия вручает деньги создателя динамита (своим изобретением усугубившего зло на земле) человеку с безусловным моральным авторитетом, а награжденный должен их раздать тем, кто, по его мнению, наиболее нуждается в поддержке – во имя укрепления мира и добра. Толстой тогда боролся за выезд в Канаду русских духоборов. Он заявил, что, если премию присудят, отдаст деньги им. Эти люди отказываются брать в руки оружие, служить в армии – кто более достоин? Можно предположить, что шведы смутились: поддержка русских религиозных диссидентов в их планы не входила. Проще было премию Толстому не дать вообще.
Свежий кавалер
Одним творцам везло с государственными почестями. Например, Иван Айвазовский именно как художник-маринист был жалован адмиральским мундиром, стал кавалером всех высших российских орденов и множества зарубежных (включая «Почетный легион» и турецкий «Османие» – но его армянин Айвазовский публично выкинул в море после очередной турецкой резни армян). Другим – не очень. Нет, русские писатели имели награды – но, как правило, за воинские отличия или за чиновничью службу (если состояли на таковой). Потому возникла общественная необходимость в какой-то иной форме признания. Появились премии. Для литераторов их в дореволюционной России было несколько. Самыми значимыми считались три: Пушкинская, Грибоедовская и имени Островского. Присуждались соответственно с 1881, 1883 и 1904 годов негосударственными структурами и не из государственных денег (капитал Пушкинской премии составили, например, остатки народных пожертвований на памятник Пушкину в Москве). Обратите внимание на даты: в эти годы престижные литературные премии (та же Нобелевская) возникли и в других странах – Россия шла в общемировом русле.
И здесь характерна ситуация, например, с Чеховым. Он был лауреатом Пушкинской и Грибоедовской премий – и кавалером весьма скромного ордена св. Станислава 3-й степени. Получил его как попечитель Талежского сельского училища. Что ж, тоже приятно.
Дореволюционные награды и премии ушли с дореволюционной Россией. После революции за литературную деятельность был отмечен, пожалуй, лишь Демьян Бедный (в 1923 году за неимением других наград – орденом Красного Знамени). И потому таким знаковым стало награждение в 1932 году Алексея Максимовича Горького высшим в СССР орденом Ленина. Далее награждение советских литераторов стало регулярным: они были уже не вольными художниками, а частью системы, «инженерами человеческих душ». Формой государственного поощрения стало и присуждение тех или иных премий за достижения на ниве культуры.
Хотя, конечно, не знаками отличия на груди славен художник.