Кира Башкирова, великая и «ужасная» - как 16-летняя девушка повторила подвиг кавалеристки Дуровой

Есть немало историй, когда женщины, которых не пускали воевать, представлялись мужчинами. Начну, пожалуй, с Киры Башкировой, которая ещё в Первую мировую войну отправилась на фронт, выдавая себя за юношу. Было бы понятно, если бы она отправилась воевать из-за проблем в семье, откуда хотелось убежать или же на фронте оказался возлюбленный девушки. Нет, Кире во что бы то ни стало хотелось бить врага, поскольку дежурств в госпитале, куда они отправлялись с мамой и сёстрами, ей было мало. Но обо всем по порядку.

Кира родилась в Санкт-Петербурге в интеллигентной дворянской семье. Мама, Надежда Павловна, появилась на свет в Швейцарии, но рано осиротела, поэтому девочку отправили учиться в парижский монастырь. Папа, Александр Владимирович Башкиров, получил два высших образования – окончил филологический и исторический факультеты университета. Был полиглотом – знал шестнадцать иностранных языков. Поскольку ему нужно было помимо Киры прокормить ещё шестерых детей, был постоянно занят – он не только служил в Публичной библиотеке, но и работал дома – делал переводы.

«Ужасная Кира».

Девочка, появившаяся на свет 13 марта 1898 года, была по всеобщему мнению «ужасным» ребёнком.

Вот как описывала «ужасность» Киры её биограф Елена Колоколова:

«С самого рождения Кира всех удивляла и сердила. «Все дети как дети, – ворчала нянька, возвратившись с очередной прогулки с маленькой Кирой, – а эта, вишь ты, китайская...» Мама с папой наклонялись к ребенку, ища подтверждения словам няньки. Разгадка была проста: жили Башкировы недалеко от китайского посольства, которому принадлежал уютный садик, где и прогуливали Киру. Каждый прохожий считал своим долгом сказать нянюшке так злившую ее фразу: «Ах, какой милый китайский ребеночек!» Та незамедлительно отправлялась с «ребеночком» домой. Но дома Киру не очень-то ждали. Папа, Александр Владимирович, был человек чрезвычайно занятой.

И вот в квартире появилась малышка Кира – крикунья невообразимая, до работы ли тут? Позже, когда семья переехала в Тульскую губернию, в дедовское имение Симоново, Кира не давала покоя и там. Дедушка не выдерживал концертов внучки, и их свидания всегда кончались одними и теми же словами: «Уберите этого ужасного ребенка!» С тех пор звание «ужасной» за Кирой закрепилось очень прочно».

В общем, росла Кира крайне непоседливым ребёнком с обострённым чувством справедливости. Ей с самого раннего возраста хотелось независимости – мечтала работать сама, чтобы не обременять собой домашних. Ещё и подбивала на это других. Так, когда Кире было всего пять лет, она, подговорив сестру Нину, решила убежать из дома и устроиться на работу скитницей или гусятницей. Девочки, конечно, смутно представляли себе, что это за работа такая, но названия были им известны из прочитанных няней книжек, и девочки были уверены, что осилят эту деятельность. Правда, побег не состоялся – перед наступлением ночи девчонкам стало холодно и страшно в темноте, и они вернулись домой.

Но даже наказание, последовавшее за побегом, пыл Киры не охладило. В следующий раз её побег был связан с тем, что она обиделась на домашнего учителя, который за какие-то провинности запер её в своей комнате и ушёл. Девочка оказалась не только находчивой – умудрилась-таки убежать, но и мстительной – распорола перед побегом все подушки, которые только нашла в комнате учителя.

Задумок и проказ у Киры было много. И она их совершала с особым рвением, за что подвергалась наказанию, причём довольно суровому. Девочку запирали в тёмном амбаре, в котором шуршали крысы – а их эта бесстрашная девочка очень боялась.

Из статьи Елены Колоколовой:

«С ужасом вспоминает она (Кира) о темном амбаре. Неустрашимая, поцарапанная, вечно носившаяся с деревенскими мальчишками, Кира в амбаре с большим замком притихала. Кира Александровна сейчас признается: «Крыс я, как и всякая женщина, больше всего на свете боялась – так и не сумела перебороть себя в детстве при наказаниях амбаром».

Продала косы и купила обмундирование.

Когда в 1914 году началась война, Кира училась в шестом классе Виленского Мариинского высшего женского училища. Как и многие представители дворянских семей, Башкировы добровольно вызвались ухаживать за ранеными в госпиталях: щипали корпию, кормили, читали книги и писали от имени бойцов письма их родным.

Но Кире этого было мало – она хотела быть в гуще событий. Что с её воинственным нравом и решительным характером было, в общем-то неудивительно. Конечно, просто так на фронт попасть было нельзя, тем более шестнадцатилетней девушке. Но с присущим Кире нетрадиционным мышлением она нашла-таки выход. Разработала план побега на фронт. В её очередную «проделку» были втянуты сестра Злата, подруги Вера Модесс и Ляли Фонвид, да двоюродный брат Коля Попов.

Кира продала не только золотое колечко, пальто, отрезы ткани, столь милые сердцу любой девчонки, но и свои длинные густые волосы. На эти деньги были куплены шинель, сапоги, портянки и даже мужское нижнее бельё – Кира всё просчитала. Приобреталось всё это с величайшими предосторожностями и соблюдением конспирологии и пряталось в сундуке для приданного Ляли Фонвид. В этом и заключалась помощь Ляли этому неутомимому созданию по имени Кира. Что же касается Коли Попова, то девушке-новобранцу предстояло стать… им самим. Потому что на фронт девушка решила отправиться по ученическому удостоверению Николая.

На вокзале, правда, Николая чуть было не рассекретили. Когда «его» провожали подруги, к ним подошёл знакомый и сообщил о том, что их знакомая по училищу, Кира Башкирова, сбежала. Правда, на саму Киру в форме парень внимания не обратил…

Новобранца зачислили в разведку.

Умудрившись добраться до польского города Лодзь, Кира пробилась к начальству. Поскольку часть скоро должна была отправиться на фронт, документы проверять не было времени, поэтому Киру, точнее Николая Попова, приняли по удостоверению. И зачислили новобранца в разведку – ведь юноша неплохо стрелял, знал иностранные языки и, наконец, оказался весьма сообразительным. Это было 8 декабря 1914 года.

Полк выступил на фронт. Семьдесят километров пешком. При полном обмундировании. Зимой. Стёртые в кровь ноги. На фронте условия ещё хуже – обстрелы, атаки, вши, наконец… Снять бы гимнастёрку и прожарить как другие над костром, чтобы хоть часть этих поганых насекомых согнать. Нельзя. Кире-Кольке приходилось всё время ходить при полном «параде», а в баню наведываться исключительно тайком, ночью, озираясь по сторонам, дабы никто не рассекретил… В целом же Кира жила той же жизнью, что и мужчины-однополчане.

Впоследствии Кира вспоминала об одном эпизоде (с сайта topwar.ru):

«Командир роты капитан Ланский славился крутым нравом – а как без него справляться с далеко не самым благовоспитанным контингентом? В царской армии рукоприкладство офицеров по отношению к солдатам было вполне распространенным явлением, скорее можно было по пальцам пересчитать тех офицеров, кто никогда не бил солдат. Ланский из общего числа офицеров не выделялся – чуть что, сразу бил лицо. И вот, как-то раз, недовольный молодым солдатом, офицер уже было занес руку для того, чтобы врезать «Николаю Попову» по физиономии. Но что-то, какая-то непонятная сила, не позволила Ланскому сделать это – капитан ругнулся, но занесенную руку опустил».

«Конфет хотелось, но было стыдно и... опасно».

И тем не менее, Кира не растеряла в этом военном аду присущей ей доброты и обострённого чувства справедливости. Чтобы дать шанс отцам остаться в живых и увидеть детей, она чаще всех ходила в разведку – ведь у неё детей пока не было, а папы других могли погибнуть на фронте.

Из статьи библиографа Елены Колоколовой:

«Колька писал письма, писал прошения и просьбы – солдаты в основном были неграмотные. Колька чаще других ходил в разведку – жаль было сорокалетних, которых дома ждали ребятишки мал мала меньше. Колька просил родных и близких присылать в посылках исключительно конверты, бумагу, чернила, папиросы и махорку. Все это шло друзьям-разведчикам. Конфет хотелось, но было стыдно и... опасно: увидев разноцветные обертки, солдаты могли пошутить над девчачьими замашками Кольки. «Никаких конфет!» - шли домой депеши, строго засекреченные, подписанные «Ваш сын Николай Попов». И тем временем, как в Вильно родители и родственники со слезами на глазах собирали посылки, «сын» привыкал к военной жизни. Спал под открытым небом, положа голову на бревно. Ел только щи и кашу. Мылся в бане исключительно редко, по ночам, пугаясь каждого шороха. Заставлял себя оставаться на поле боя в первые дни. Глаза закрывались от ужаса – рядом смерть, кровь, пули, снаряды, вой и грохот, а романтические грезы уже давно ушли в никуда. Бежать? Такая мысль появлялась часто. И все-таки, сила воли победила. Колька продолжал воевать.

…Возвращаясь в своих воспоминаниях к тому времени, Кира Александровна не удивляется. В ней все живет та упорная шестнадцатилетняя девушка, решившая воевать за Отечество. Моему же удивлению нет предела. Уйти на фронт, мечтая о подвигах и славе, великой жертве ради Родины – это полдела. Остаться на фронте, воевать – это героизм».

Кстати, когда Кира писала родным на фронт, она сразу предупредила, чтобы её не искали, иначе она вновь грозилась сбежать, и тогда уж точно не будет писать никаких писем.

Первая награда.

20 декабря «Николая Попова» вместе с сослуживцем командование отправило в очередной раз в разведку. Предстояло взять «языка». Напарника в ходе операции ранили, так что девушке пришлось действовать в одиночку. Задание было выполнено, за что «Николай Попов» получил Георгиевский крест 4-й степени (№ 40133) согласно 16 пункту 2 части статута этой награды, который гласил: «Кто, вызвавшись охотником на опасное и полезное предприятие, совершит оное с полным успехом».

Помимо награды, «Николаю Попову» предоставили ещё и отпуск в Вильно. Засекреченная донельзя на фронте, здесь Кира оказалась на виду у всех. О её поступке знали от мала до велика – даже на главном Георгиевском проспекте гордые за неё земляки вывешивали портреты своей героини с надписями: «Кира Башкирова – доброволец Николай Попов».

Встретив на улице в Вильно генерала, Кира отдала ему приветствие по всей форме, а он только усмехнулся: «Да бросьте вы, Николай Попов, во фрунт становиться, ведь всё-таки барышня...» На это Кира ответила: «Никак нет, я Николай Попов».

Но полковые товарищи в Вильно, к счастью, не были, никаких портретов не видели, а потому продолжали видеть во вновь прибывшей на фронт в свою часть Кире Башкировой всё того же близкого и знакомого «Кольку».

Правда, однажды один из бойцов вновь чуть было не рассекретил Киру.

«Как-то Володя Косинский, молодой офицер, слишком вольно приобнял Попова и шепнул: «А ведь вовсе ты не Колька...» Ответила Кира чисто по-женски: покраснев, дала звонкую пощечину и со, слезами на глазах, но твердым голосом приказала: «Догадался и молчи!» На следующий день щека у Володи припухла, а на расспросы окружающих он угрюмо отвечал: «Гулял в лесу, напоролся на сук», - писала Елена Колокольцева по воспоминаниям Киры Башкировой.

На фронт под именем Киры.

Но вскоре тайна всё-таки была раскрыта. Однажды в бою Киру легко ранили в руку – она пошла в лазарет и упала по дороге – оказывается, она заболела тифом. Вся эта история, конечно, дошла до начальства, поэтому Киру демобилизовали, поскольку она как женщина не имела права служить в армии. Долго думали лишь над тем, как поступить с наградой «Кольки». Решили оставить её за Кирой, переписав имя… Как сообщалось в одной из публикаций того времени, Георгиевский крест «был за нею признан и при крайне лестном письме начальства дивизии препровожден ей по месту жительства».

Ещё когда Кира лежала в госпитале, к ней постоянно шли потоки визитёров и письма – солдаты выражали ей слова поддержки и восхищались её поступком. А также просили прощения за то, что обращались с ней как с юношей, и за грубые слова, которые они позволяли себе в её присутствии.

В общем, Кира была отправлена домой со всеми почестями. Семья её в то время жила в Орле. Но хватило Киры ненадолго. Она подала прошение о том, что вновь хочет воевать. В 1916 году разрешение пришло. И она вновь поступает на фронт, но уже под своим именем.

Из статьи библиографа Елены Колоколовой:

«И вот теперь уже Кира Башкирова, георгиевский кавалер, отправилась на фронт. Шел шестнадцатый год, в армии – полный развал. Чувствовались приближающиеся изменения. До октября 1917 года Кира оставалась бойцом 30-го стрелкового Сибирского полка. Последняя военная реликвия – фотография – дорога Кире Александровне интересной надписью: «Вольномученику Кир Александровичу Башкирову в память посещения им 3-го батальона Сибирского полка»,– выведено рукой капитана Савича, давнего знакомого Башкировых. В эти дни «вольные мучения» Киры кончились. Кончились, чтобы начаться снова через двадцать четыре года, в 1941-м».

«Никогда не говорит, что Колька Попов – далекое прошлое. Он живет в ней и сейчас».

Когда началась Великая Отечественная война, Кире Александровне было 43 года. За плечами у неё уже был один брак, заключённый в 1919 году. Кира родила в этом браке дочь Светлану, но муж, Павел Петрович Крейтер, погиб спустя год после её рождения. Второй раз Кира вышла замуж в 1924 году за врача-бактериолога Георгия Николаевича Лопатина. Родила сына Вадима. Жила в Полтаве, где и основала детский дом для сирот.

Позже супруги с детьми переехали в Мурманск, куда Георгия отправили работать. Здесь и застали начало войны. Кира Александровна и в работе в госпитале проявила всю энергичность и самоотверженность, присущие её натуре.

Из книги библиографа Елены Колоколовой:

«От ушастого добровольца Кольки Попова остались глубокие, живые глаза и характер – то, что неподвластно времени. Стремительная, подтянутая женщина, привычная к любым испытаниям, - такой она пришла в первые дни войны в военный госпиталь, где работал муж. За медсестрой Лопатиной закрепили палату больных, не имевших никакой надежды на выздоровление, со страшными ранениями. Она вселяла в них веру, ставила их на ноги.

Иные боялись зайти в ту палату, а она ею жила. Вечерний чай – привилегия ее больных. Домашний бульон для умирающего от гангрены Жени Соломина. Угощение домашним печеньем. Все это – забота «мамочки» Лопатиной. Десятки бомбежек в течение суток, ночные дежурства, болезнь мужа, раненного еще в зимнюю кампанию 1939 года, операции, перевязки – все соединялось в один клубок. Из госпиталя в сапогах выйти не могла – отекшие ноги было не всунуть. А операции... Они велись и во время бомбежек. Сыплются стекла, все бегут в убежище, но хирург и медсестра Лопатина остаются: как бросить раненого посередине операции? Лечила она не только знанием и умением, но и легкой рукой, добрым словом, решительностью и верой. Для нее сказать: «Надоели больные!» - было равноценно величайшему предательству. Для нее не выполнить просьбу раненого – равносильно преступлению, для нее – старшей сестры Лопатиной, грозы медперсонала и любимицы больных».

За работу в госпитале Кира Лопатина получила медали «За оборону Советского Заполярья», «За боевые заслуги».

Как вспоминала Елена Колоколова, «Колька Попов» остался с Кирой до последних дней её жизни:

«И, наконец, сегодняшний день. Кире Александровне восемьдесят шесть лет. Гостей она угощает собственными пирожками. В моей записной книжке на первых страницах – военные подвиги «Николая Попова», на последних – рецепт «Наполеона», записанный со слов «девушки-героя». Памяти Киры Александровны можно позавидовать. Она помнит обо всем и обо всех. Рада гостям, рада тем, кто не забывает «бабушку Киру». Никогда не говорит, что «Колька Попов» – далекое прошлое. Он живет в ней и сейчас – в ее решительных поступках, в ее желании все отдать детям, в ее самостоятельности, независимо от болезней».

Кира Александровна Башкирова прожила долгую жизнь. Однако до последних дней не изменяла своему характеру – стремительному, справедливому, отважному. Умерла она 4 июля 1987 года в возрасте 89 лет. Похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве. Однако и сейчас разведчик «Колька Попов», он же Кира Башкирова, остаётся публикаций журналистов и предметом исследований историков.