Сегодня эта женщина почти забыта. И чтобы нынешнему читателю было понятнее, про что пойдёт речь, вспомним более близкие имена – «доктор Лиза» Глинка, мать Тереза, Альберт Швейцер… Наша героиня – из той же породы.
«Князь Дундук»
«В Академии наук / Заседает князь Дундук. / Говорят, не подобает / Дундуку такая честь; / Отчего ж он заседает? / Оттого что ж…па есть».
Знаменитая пушкинская эпиграмма на одного из современников – вице-президента Академии наук князя Дондукова-Корсакова. Намёк на его гомосексуальные отношения с графом Сергеем Уваровым, министром народного просвещения при Николае I, давним влиятельным недругом поэта. Пушкин пускал стрелу в князя, больше метя в графа. Хотя, заметим, сам свечку не держал, знал лишь светские слухи.
А вообще-то князь Михаил Александрович Дондуков-Корсаков был благополучно женат, и родили они с супругой десять (!) детей.
Мария Михайловна Дондукова-Корсакова (р. 29.10.1827) – его дочь.
Исцеление у иконы
Наиболее известны поздние её фото. На них – старушка как старушка. Хотя знаменитая революционерка Вера Фигнер (о которой – позже) считала, что в юности княжна была, видимо, невероятно хороша. По крайней мере огромные лучистые глаза наверняка завораживали. Правда, боюсь, при всех своих красоте, уме, доброте, богатстве юная Машенька вряд ли составила бы чьё-то семейное счастье – слишком была, скажем так, необычная девушка.
Тут тоже всё закономерно. Она родилась очень больной – что-то с позвоночником. А какое тогда лечение? Главные рекомендации – воды да молитва. По заграничным водам девочку и возили. Не помогало. К 22 годам вообще отнялась правая часть тела. Оставалось лишь молиться. Маша и молилась – бесконечно, истово. Однажды у иконы Богоматери в Казанском соборе почувствовала, что болезнь её отпускает. И впрямь вскоре началось улучшение. Люди рациональные поищут рациональные объяснения, верующие будут говорить о чуде – а Маша была верующей.
Но раз Господь даровал ей чудо, важно понять – для чего? Чтобы просто благодарила, молилась? Или ей надлежит делать что-то, чего не делают другие – из гордыни, брезгливости?
Библейская притча
Людям, знакомым с Библией, притчу о добром самаритянине пересказывать не надо, но кому-то, возможно, стоит напомнить – вкратце, не углубляясь в богословские толкования. Христа спросили – кто человеку ближний? Христос отвечал так. На путника напали разбойники. Раздетый, израненный, он лежал у дороги – и все проходили мимо. «Самарянин же некто, проезжая, (…) увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны (…); и, посадив его на своего осла, привёз (…) в гостиницу и позаботился о нём; а на другой день, отъезжая, вынул два динария содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нём; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». При этом самаритяне не были для евреев единоверцами. Мораль – ближний человеку не тот, кто с ним одной веры, не родственник, а тот, кто в беде окажет «милость» (добро). Он и «наследует жизнь вечную».
«Иди, и ты поступай так же», – напутствовал собеседника Христос.
Отверженные
Понятно, мы сейчас пытаемся лишь воссоздать логику Марии Михайловны – но надо же как-то объяснить дальнейшее! Молодая аристократка начала ходить по тюрьмам, ночлежкам. Говорила с арестантами, с бродягами, пыталась понять, наставить, утешить, помочь. Дальше – больше: пошла в больницу для сифилитичек (почти лепрозорий). Тоже – морально помогать. Можно представить тамошний контингент, но как-то общий язык находили...
Ещё несколько эпизодов из её биографии. 1851 год, Крымская война – Дондукова-Корсакова создаёт на свои деньги госпиталь в имении Полоное (Порховский уезд Псковской губернии). Чуть позже – уже полевой госпиталь, с которым уходит на фронт. Ранена, упоминается в «Севастопольских рассказах» Л. Толстого. Вернувшись с войны, организует сельские школы, больницы. 1861 год, отмена крепостного права – в фамильном селе Старые Буриги (тот же Порховский уезд) она создаёт «Общину сельских сестёр милосердия Марии Магдалины». А это – больница (в том числе для сифилитичек и рождённых ими детей), аптека, несколько сельских школ, подготовка деревенских учителей, сестёр милосердия и т.д. На общину её основательница отдала свою долю наследства – 40 тысяч рублей, невероятные тогда деньги. 1877–1878 гг., Русско-турецкая война. Мария Михайловна на ней – сестра милосердия. По возвращении, сочтя, что в общине дела уже налажены, начинает заниматься помощью заключённым: тюремные библиотеки, новое отопление в камерах, изменения в уставе – право арестантов при сложных семейных обстоятельствах отлучаться домой…
Её уже при жизни звали «милосердной самаритянкой» (см. справку).
Глазами других
В общем вы поняли, что за женщина.
При этом у Дондуковой-Корсаковой были свои отношения с Богом. Нет, глубокая личная религиозность – это само собой. Но если о тонкостях… Сначала она была православной, потом примкнула к «пашковцам» (скажем так, разновидность баптизма), потом вернулась в православие – не во всём с ним соглашаясь. Впрочем, умные церковные иерархи вроде её друга митрополита Антония (Вадковского) некоторую неканоничность княжне прощали – человека по делам судить!
От личной жизни Мария Михайловна отказалась, до конца дней так и осталась «княжной» (незамужней дочерью князя). Но её это не волновало. И вообще много чего не волновало. Одевалась предельно скромно («ходила в тряпье» – такое встретилось упоминание), могла на важный официальный разговор прийти в сбитых туфлях на босу ногу. Ходила пешком, в поездах ездила третьим классом. Отдав наследство на общину (себе у родни обусловила лишь небольшую ренту), спокойно заметила, что испытала лишь «радость и облегчение»...
Но и считать её эдакой юродивой тоже не стоит. Историк М. Семевский ещё чиновником инспектировал сельские школы княжны (а заодно наблюдал деятельность общины). Сохранились его отчёты: всё организовано разумно, рационально, деловито. И по воспоминаниям той же В. Фигнер, княжна была отнюдь не вечной святошей с воздетыми к небу очами. Тут другое…
Вера и Вера
Они познакомились так. После убийства народовольцами Александра II (1881) многие лидеры и участники «Народной воли» оказались в Шлиссельбурге – одной из самых суровых тюрем империи. Вера Николаевна Фигнер (1852–1942) была как раз из лидеров – член Исполнительного комитета организации. Приговор – пожизненное заключение. В 1902-м наказание ей сократили до 20 лет, большая часть этого срока уже была отбыта. Получалось, что выйдет в сентябре 1904‑го. И вот за три месяца до освобождения… Дальше мы будем цитировать мемуары В. Фигнер «Запечатлённый труд».
При очередном обходе комендант крепости сказал узнице, что в Петербурге есть такая «очень добрая старушка, княжна Мария Михайловна Дондукова-Корсакова». Имеет большие связи при дворе – что полезно всем здесь. Хотела бы видеть вас. Фигнер согласилась. Через несколько дней на пороге её камеры появилась «довольно высокая полная дама. Красивые седые волосы обрамляли старое, с правильными чертами, породистое лицо цвета светло-жёлтого воска. Две вытянутые руки простирались ко мне, и грудной, задыхающийся, старческий голос произносил: «Вера Николаевна! Сколько раз я стремилась к вам...»
Потом гостья объяснила: она давно хотела быть рядом со шлиссельбуржцами. Просила в крайнем случае выделить ей камеру – а жить была готова на одном режиме с заключёнными. Министру внутренних дел В. Плеве объясняла: «Ещё никто не обращался к ним со словом любви... Допустите меня; быть может, сердца их смягчатся и обратятся к Богу».
В. Фигнер: «О, милая Мария Михайловна! Она была вся тут: с её верой в доброту людей, верой, что если совершается зло и на свете есть жестокость, то лишь бессознательные, по неведению, а стоит объяснить – и всё будет по-хорошему, по-божески».
В камеру княжне садиться не пришлось (поселилась в городе), «обратить к Богу» убеждённых материалистов она тоже не сумела – но навещала узников ежедневно, стала для них «лучиком света». Все потом вспоминали её с нежностью. А с Верой Фигнер отношения продолжились – причём необычно.
После крепости «государственной преступнице» предстояла ссылка – Архангельская губерния, посад Нёнокса на берегу Белого моря. Княжна сюда тоже приехала – «разделить тяготы».
Вообще-то в переписке Фигнер умоляла её отказаться от этой идеи: как можно «76-летней старухе ехать по железной дороге одной в Архангельск, а потом 70 вёрст на лошадях, чтоб жить со мной в избушке, где ветер с моря дует из щелей»? Тем более что Вера Николаевна одна в ссылке и не была – сначала с ней жила сестра, потом давняя подруга Александра Мороз. Но Дондукова-Корсакова всё же прибыла. Фигнер опасалась – как выдержит местные условия? Однако та проявляла «энергию, которой мог бы завидовать любой юноша».
Женщины зажили втроём. Дружно – лишь иногда княжна и Мороз (Фигнер тактично уклонялась) спорили о вере. Но месяца через полтора так вышло, что Фигнер и гостья вечером оказались наедине. И княжна вдруг заговорила, что уже стара, больна, скоро умрёт. Ей нужна преемница. Политика, отношение к Богу – это вторично. Вы, Вера Николаевна – родственная душа, вы должны, обязаны принять мои дела – общину в Порхове, всё остальное… Стало ясно – это и была цель приезда. Фигнер растерялась, однако, в конце концов, твёрдо сказала «нет». Слишком по-разному они видят мир, слишком по-разному понимают, зачем человек в него приходит. Разговор вышел долгий и тяжёлый…
«Так и расстались мы, любя и уважая одна другую, но чуждые друг другу».
…А княжна действительно была уже больна – рак. Умерла 15 сентября 1909 года. Согласно последней воле, отпевали её в тюремной церкви. Похоронили в Старых Буригах. После революции могила затерялась. Но несколько лет назад местные краеведы её нашли и установили приметный крест.
А что ещё мы для таких людей можем сделать? Только помнить.