За последние годы тема «Антанта – Россия», казалось бы, неплохо освещена. Мы узнали немало, в том числе и о вкладе Великобритании и Франции в свершение февральского переворота 1917 года. Как известно, он венчал собой полосу кризиса в отношениях союзников. Только об этом кризисе в большинстве случаев говорится применительно к военным аспектам. Осенью 1916 года планировалось масштабное наступление Антанты. Для воевавшей на два фронта Германии оно должно было стать роковым. Традиционно считается, что именно эти приготовления посеяли разногласия между членами блока. На самом деле военные проблемы явились не причиной, а следствием глобальных экономических противоречий, дыхание которых уже явственно ощущалось.
Антанта нацелилась на российский рынок
Отправной точкой разрыва России, с одной стороны, и Англии и Франции – с другой, стал конец июня 1916 года, когда состоялась Парижская экономическая конференция. Этот форум выпал из поля зрения специалистов, находясь в тени послевоенной Версальской конференции. Однако значимость мини-Версаля образца 1916 года для судеб России оказалась никак не меньшей. Именно там были заявлены планы развития, не устроившие наших партнёров, запустивших в ответ траекторию февральского переворота.
Инициаторами конференции выступили ведущие европейские державы. Цель – не допустить послевоенного возрождения Германии. Тон задал премьер-министр Франции А. Бриан, призвавший по завершении боевых действий продолжить борьбу на экономическом фронте. Торгово-промышленная изоляция нанесёт сильный удар по врагу: только в этом случае немцы не смогут мечтать о реванше. Высказанные мысли отражали вполне понятные опасения. За пару последних десятилетий Германия серьёзно потеснила конкурентов. Достаточно сказать, что с 1903 по 1913 год она смогла удвоить свой экспорт, настойчиво проникая на международные рынки. Для России Германия и вовсе превратилась в ключевого партнёра. В предвоенное десятилетие сотрудничество с ней стремительно наращивалось. Немецкая промышленная продукция составляла тогда 47% от всего нашего импорта, а 38% отечественного экспорта (в основном пшеница и ячмень) шло в обратном направлении.
Очевидно, что из-за войны выпадение такой значительной доли торгового оборота было крайне болезненно. Тем более блокада германской экономики ещё на неопределённый срок не могла устроить Россию. Зато это обстоятельство ободряло союзников, с вожделением смотревших на русский рынок. Идея заменить на нём Германию превращается в idee fixe Парижской конференции. Со стороны Англии, Франции, Италии озвучена масса проектов, направленных на резкое расширение сотрудничества, наиболее громким из которых стали планы единого таможенного союза. По факту это означало, что Россию вынуждали отказаться от высококачественных немецких изделий, а также покинуть главный рынок сбыта её сельхозпродукции.
Однако наши союзники и не думали ограничиваться этим, а желали открыто вмешиваться в российские дела. Как иначе можно воспринимать, например, идею определять таможенные тарифы смешанной франко-русской комиссией? Или предложение допустить в российские порты французских и английских экспертов для контроля качества наших товаров? Подобное вызвало восторги лишь у отечественных либералов той поры. От властей требовали пойти навстречу союзникам, обеспечив им более весомое место в экономике, чем раньше. Как уверяли либеральные публицисты, война встряхнула англичан, продемонстрировав им опасные стороны бизнес-эгоизма, переделала французов, смыв с них психологию рантье.
Но вот российская делегация в Париже совсем иначе реагировала на предложения западных демократий. Её руководитель Н.Н. Покровский отказался обсуждать сотрудничество в подобном контексте. Нашим партнёрам напомнили: германские промышленные изделия отличались не только качеством, но и приемлемыми ценами, льготами по оплате и т.д. Тем же, кто собирается активизировать присутствие на нашем рынке, придётся серьёзно повысить свою конкурентоспособность и перестать отдавать предпочтение своим колониям.
Россия дала адекватный ответ
По завершении конференции Франция и Англия в течение месяца ожидали подписания итоговой резолюции, но российское правительство не спешило её одобрять. Именно в это время (7 июля 1916 года) произошла знаковая отставка министра иностранных дел С.Д. Сазонова, открыто лоббировавшего интересы наших европейских партнёров. Хорошо известны неформальные встречи с французским и английским послами, которые тот регулярно проводил. Удаление Сазонова произвело на них настолько тягостное впечатление, что сэр Дж. Бьюкенен даже разразился телеграммой Николаю II с требованием вернуть любимца западных демократий. Тревоги дипломатов вполне объяснимы: новый глава МИД Б.В. Штюрмер, будучи также премьер-министром, не был расположен к «сазоновской близости». Он принадлежал к числу тех, кто не считал возможным подписывать резолюцию Парижской экономической конференции. В конце концов российское правительство предложило сопроводить её ратификацию особой оговоркой, дающей право отступать от тех пунктов, которые противоречат интересам страны. Иными словами, Россия давала ясно понять, что прежде всего и больше всего будет заботиться о достижении своих целей, а значит, немца у нас должен заменить не кто-то, а мы сами.
Для этого имелись хорошие перспективы, основанные на разработанном новом цикле индустриализации (осуществлённом затем в СССР) и расширении экспорта продукции с добавленной стоимостью. Трудовые резервы страны были огромны. Прогнозировалось, что в ближайшие три десятилетия Россия по численности населения обгонит всю Европу – 344 против 336 млн человек. К этому нужно добавить и дешевизну рабочей силы: средняя зарплата в Англии составляла около 550 руб. в год, во Франции – 540, в Германии – 450, а у нас – 250 рублей. Эти преимущества могли стать мощным фактором индустриального роста.
Финансирование либеральной оппозиции
Нежелание России идти на условия союзников по Антанте сразу сказалось на текущих делах. Французы выделение финансирования поставили в прямую зависимость от обязательства по окончании войны выплачивать половину долга не обесценившимися деньгами, а зерном, лесом, углём, нефтью и т.д. На этой почве вспыхнуло немало недоразумений и стычек. Не лучше повели себя и англичане: за кредиты они стали требовать отправки золота в удвоенном размере. Зато наши партнёры оказывали деятельную помощь «Товариществу братьев Нобель». Эта крупнейшая компания России, олицетворявшая олигархическую вольницу, превратилась в знамя антиправительственных сил как внутри страны, так и за границей. Общими стараниями они не позволили петербургским банкам – экономическим агентам властей – обуздать эту нефтяную корпорацию. Триумф Нобелей в июле 1916 года окрылил антигосударственные элементы всех мастей.
На таком непростом фоне резко активизируется либеральная оппозиция, прочно освоившаяся в европейских миссиях Петербурга, заменив там отставленного С.Д. Сазонова. Посольство Великобритании даже получило тогда репутацию неформального штаба оппозиции. Отказ России ратифицировать Парижскую конференцию союзники расценили как намерение пойти на сепаратные договорённости с немцами. Причём сговор с Германией они выводили не из военных, а финансово-экономических факторов. Напряжение было налицо и углубление кризиса с последующим разрывом прогнозировали тогда многие – если не во время боевых действий, то уж точно в ходе переговоров о послевоенном мире.
Начало раскола
Всё это аккумулировалось в опасения об исходе войны: долгожданная победа ставилась под сомнение. Примечательно, что в лондонских кинематографах уже с конца лета 1916 года перестали демонстрировать портреты Николая II, а среди знамён союзных держав, украшавших сцены, был убран российский флаг. Хотя в действительности эти тревоги не имели под собой почвы и существовали больше в воображении союзников и нашей либеральной оппозиции. Те, кто знал реальные настроения государя, свидетельствуют об обратном. Например, великий князь Кирилл Владимирович, имевший все основания недолюбливать императорскую чету, в своих мемуарах упоминает о попытках немцев добиться мира и резко негативной реакции на это Николая II: в ответ он неизменно подтверждал верность союзническому долгу. В действительности же пути для сепаратного мира с Россией искали сами немцы. После войны начальник штаба германской армии Э. Людендорф объяснял: «Германия желала мира, только мира, того мира, который Россия не хотела давать, считая себя связанной обязательствами с союзниками. Германия была на грани катастрофы и не могла продолжать войну. Мы три раза обращались к вашему царю с мирными предложениями, мы соглашались на самые тяжёлые условия… но ваш царь и слышать не хотел о мире…» Вообще, ознакомившись с материалами по политической обстановке того периода, невольно ловишь себя на парадоксальной мысли: Россия находилась в состоянии войны с Германией, но главными её противниками становились союзники по блоку.