Октябрь – самый пик осенней охоты. С середины августа (где-то – с сентября) разрешается стрелять уток и вообще пернатых, в октябре – зайца и копытных. Судим по календарю сезона 2016 года – а соблюдался ли порядок так строго 145 лет назад, честно говоря, не знаем. Но ясно, что и тогда, в такую же осень, мужчины с ружьями выбирались в леса, на озёра… В том числе и великий художник Василий Перов, представивший зрителю в 1871 г. своих знаменитых «Охотников на привале».
Взгляд знатока
– Ну да, – хмыкнул Паша. – Привал… Похоже, не только в поле ходили. Глянь на добычу! Заяц… тетерев… ещё, судя по всему, рябчик…
Паша – мой давний дружок. Фанат охоты, чуть ли не с детства с отцом по лесам ходил. Потому я его и попросил глазом знатока поразглядывать перовских «Охотников на привале». Картина-то тысячу раз знакомая, но если всмотреться...
– Компания, – продолжал он, – явно ещё не сложившаяся. Старший, видно, местный небогатый помещик, он бывалый – одежда какая надо, сапоги охотничьи. А молодой, надо полагать, из города приехал. Может, родственник, может, по рекомендации, студент или мелкий чиновник, но – новичок! Одет слишком щеголевато, сапоги городские, на высоком каблуке – в таких не походишь много, а в лесу каждый сук будешь цеплять. И старшего от избытка эмоций заслушался так, что трут разжёг, а папироску даже закурить забыл и не тем концом держит. Третий – явно крестьянин, даже ружья его не видно. Наверное, помещик часто с собой на охоту берёт, к бариновым байкам привык, знает, как всё на самом деле было, потому и посмеивается. И вот они походили, постреляли… Устали. Охотники в таких случаях далеко разбредаются. Кто-то протрубил в рожок (вон он на переднем плане!) – подходите, передохнём. Подошли. Обрати внимание: дичь – не в ягдташах, хотя ягдташи имеются (один, с сеткой, рядом с рожком изображён). То есть, ребята, сойдясь, друг другу добычу показывали. Потом дичь отложили, сели перекусить. С баклажки крышка-стаканчик снята – значит, выпили. Но по капельке, «для сугреву», ведь холодно – одеты тепло, и на заднем плане гуси летят, так что время – конец сентября – октябрь. Что ж, на самой охоте умные люди не пьют, это уже после неё можно себе позволить… И костёр не разложен, сидят на голой земле – то есть присели ненадолго. Ничего, сейчас старший закончит – и снова разбредутся. Собака к нам хвостом стоит, похоже, легавая, явно породистая. Крестьянину такая – ненужная роскошь, новичку – рано, значит – старшего. Ружья? А что – ружья? Тогдашние дульнозарядные (вон под стволами – шомполы). Разряжены (то есть выстрел сделан, а снова такое ружьё заряжать – долгая песня), но курки на всякий случай спущены. Правда, кинуто оружие как-то небрежно, прямо на землю – надо бы на подстилку. А вообще охотничья вежливость – класть ружья совсем стволами от бивака. Но простим автору вольность, а то б они в картину не влезли. Нет, понимающий человек рисовал, это видно…
От слова «перо»
Василий Григорьевич Перов (1833–1882) действительно толк в охоте знал. Особая страсть! Ведь работал бешено, написал в общей сложности более ста полотен (и всё – шедевры). При таком напряжении выбраться с ружьём в лес – отдохновение, заслуженный праздник.
Великий русский живописец Перов, если строго анкетно, был не совсем русским и не совсем Перовым. Его отец – барон Криденер из аристократического остзейского рода. Служил тобольским губернским прокурором, и там у него начались «отношения» с местной девушкой Акулиной Ивановой – незнатной, из мещан. Нет, в итоге поженились – но сын родился до брака. Потому звучную фамилию отец мальчику передать не мог, записали Васильевым – по крёстному.
У барона был острый язык и вредная привычка дразнить начальство в эпиграммах – так что на карьере однажды пришлось поставить крест. Думал осесть в своём имении, но, видно, не сошёлся с братом, который там уже жил. В общем, семья ещё долго колесила по империи. Потому вышло так, что первое образование мальчику давал дьячок в деревне Кольцовка Самарской губернии. Его удивляли успехи ученика в чистописании, а писали тогда гусиным пером – и Васенька из Васильева стал Перовым.
Тут можно ещё много рассказывать – как обнаружился у него художественный дар, как учился, сколько в юности пережил горестей, как ему при этом везло на хороших людей… Но, в конце концов, заинтересовавшиеся пусть дальше заглянут в книги, в Интернет. У нас повод для разговора – конкретные «Охотники на привале».
В центре и справа
Василий Григорьевич явно посмеивался, работая над «Охотниками». Это ведь была заодно шутка «для своих», придуманный художником карнавал с переодеванием. Он рисовал своих друзей, людей солидных. Их имена называются во всех публикациях о картине. Старший («помещик»-рассказчик) – полицейский врач Дмитрий Павлович Кувшинников. Крестьянин в центре – доктор Василий Владимирович Бессонов. Молодой охотник справа – их приятель Николай Михайлович Нагорнов. Компания Перова по охотничьим выездам.
В жизни ближе других ему был Бессонов. У Перова есть ещё один портрет этого человека: усталое лицо, взгляд «в душу», полуулыбка, скорее мудро-саркастическая. Известный московский врач, художник-любитель. С увлечения Бессоновым живописью началось их знакомство, а тут ещё оба охотниками оказались.
Нагорнов – родня Льва Толстого, муж его любимой племянницы Вари. Толстой её обожал и, узнав о жениховстве Нагорнова, испытал ревнивые чувства театрального «жестокого отца»: говорил, что, может, и хороший парень, да прямо застрелить хочется при случае (на охоте), чтобы мою Вареньку не отнимал. Но потом сдружились, и Нагорнов не раз помогал писателю в издательских делах. Когда создавались «Охотники», ему было 26 лет. Дальше стал приметной фигурой – членом Московской городской управы (по-нынешнему – правительства Москвы), соратником великого преобразователя Белокаменной городского головы Николая Алексеева (см. «АН» – 11.10.2007). Умер рано, от внезапного аппендицита. Мы к Нагорнову ещё вернёмся, а пока…
В защиту «Попрыгуньи»
Если говорить о прототипах «Попрыгуньи», то в жизни всё вышло с точностью до наоборот. Доктор Кувшинников, с которого во многом списан Дымов, скончался всё же своей смертью. А вот его жена Софья Петровна – прообраз героини рассказа Ольги Дымовой – как раз погибла, спасая другого человека. Заболела её знакомая, одинокая женщина: по одним данным, дизентерия, по другим – тиф. «Попрыгунья» бросилась её выхаживать, заразилась и умерла в несколько дней.
Муж жены
У «рассказчика» на картине комично-вдохновенное выражение лица, но в жизни он был тих, замкнут (может, на охоте преображался?). А лицо его…
«Дымов, повернись в профиль. Господа, посмотрите: лицо бенгальского тигра, а выражение доброе и милое, как у оленя». Вспомнили? Антон Павлович Чехов, «Попрыгунья».
Дмитрию Павловичу Кувшинникову не повезло (или благодаря Чехову, наоборот, повезло?) войти в русскую культуру в странной роли «супруга своей супруги». Его жена Софья Петровна, художница, женщина «передовых взглядов», превратила казённую квартиру мужа в салон, где собирались сливки московской творческой богемы. Так начался её роман с великим Исааком Левитаном – восьмилетняя, особо не скрываемая связь, которую муж принял стоически, не коря свою Соню и продолжая её любить. Чехов эту коллизию увидел по-своему: легкомысленная, витающая в эмпиреях дамочка закрутила роман с блестящим художником, в то время как настоящим героем оказался её скромный супруг-врач (в рассказе Дымов) – он погибает, спасая больного ребёнка.
Дальше – известная история. Из-за «Попрыгуньи» Кувшинникова и Левитан на Чехова обиделись смертно, Левитан хотел вызвать Чехова на дуэль… Как жизнь неожиданно повернула сюжет рассказа – в нашей справке. Но мы ведь говорим об «Охотниках на привале»?
«Благородный человек»
Чеховский Дымов гибнет, если помните, отсосав через трубочку дифтеритные плёнки у умиравшего мальчика. С Кувшинниковым, положим, такого не случилось (хотя сама служба полицейского врача была нелёгкой – это не только уличные трупы и судмедэкспертизы, полицейские врачи отвечали в том числе за санитарную обстановку, первыми сталкивались с нередкими тогда эпидемиями, и большинство медиков, погибших в конце ХIX века на служебном посту, – именно полицейские врачи). Однако его человеческие качества проявились в другой ситуации.
Левитан, как известно, был евреем. В 1891 г. московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович велел евреев из Москвы выслать в «черту оседлости». Касалось распоряжение и Левитана. Софья Петровна тогда увезла художника к своей родне в деревню – пересидеть недобрый период. А её муж…
Писательница (тогда – молодая актриса) Татьяна Щепкина-Куперник в те дни писала сестре Чехова Марии о докторе Кувшинникове: «Этот благородный человек пустил в ход все свои связи, чтобы Левитан мог вернуться…»
Среди тех, к кому Кувшинников обращался, был и Нагорнов. Старый охотник из «Охотников на привале» просил молодого выручить великого русского художника. Нагорнов – человек всё понимающий и влиятельный – помог: Левитан получил разрешение остаться. Не сразу, через несколько месяцев, усилиями не только Нагорнова – но получил. Пережитое в те дни унижение Левитан помнил до конца дней – но помнил добром и тех, кто за него боролся. Есть упоминания о портрете Нагорнова кисти Левитана.
Кстати, Левитан тоже был страстным охотником. И учеником Перова.
Всё это случится через 20 лет после того, как были написаны «Охотники». А пока её герои на 20 лет моложе. Но уже серьёзные, состоявшиеся мужчины. У каждого служба, заботы – и тихая радость: в свободный осенний день отрешиться от текучки, выбраться в лес, побродить с ружьишком…
Честное слово, простит им Господь этих подстреленных тетерева и зайца!